Колечко-талисман

– Что вы? У вас такая прекрасная дочь, просто замечательно, что у нас такое хорошее поколение растёт.

Эта «заноза», взяв меня под локоток, тихо прошептала на ухо:

– Родителей расстраивать нельзя, их любить надо, лелеять, они нам жизнь дали, большое спасибо им. Давайте сделаем так, чтобы они нас видели такими, какими им хочется нас видеть, и только мы сами будем знать – какие, мы на самом деле.

Глаза хитрющие, хитрющие. Ну, что такой скажешь?

Папа Алёны, чувствуется, он лидер в их семье, но лидер – безумно любящий своих «девочек», просто сказал:

– Спасибо вам за Алёнку. За всё, всё спасибо.

Алёна приколола мне на грудь чуть выше комсомольского значка брошь – в центре круглый плоский лунный камень, а вокруг круги, словно солнечная система.

– Никаких возражений. Это от чистого сердца. Алёнке привезли в подарок, она сама выразила желание вам её подарить на добрую память.

Бабушка Марины поверх пионерского галстука особым образом как – то очень кокетливо повязала мне газовый шарфик, сказав при этом:

– Милочка, вас гораздо приятнее было бы видеть в легком летнем платье, нежели в пионерской форме. Вы же будущая женщина, педагог и дети, глядя на вас и беря с вас пример должны видеть и ценить прекрасное.

Вечером, уложив детей спать, при свете настольной лампы почитала «Обрыв» И. А. Гончарова и прежде чем, ложиться, решила обойти палатки с детьми.

Зина была с Антоном на свидании. Осторожно, чтобы не разбудить, прошлась по палатке девочек. Так приятно смотреть на безмятежно спящих ребятишек. Они такие тихие, спокойные, беззащитные, так хочется их всех обогреть, кому – то поправить одеяло, кому – то подушку. Из палатки девочек пошла к мальчикам. Здесь немножко иначе – у большинства одеяла вообще откинуты в сторону, лежат, разметавшись по кроватям, кто спит, кто притворяется. Градов вообще почему – то накрылся с головой одеялом, подошла, чтобы хоть нос немного открыть, а открывать нечего, нет Градова на кровати – «кукла», свернутая лежит, а его нет. Когда я осознала, до меня дошло, что Сережи нет, у меня душа ушла в пятки, волосы на голове встали дыбом. Мгновенно вылетев из палатки, побежала как сумасшедшая, ничего не видя перед собой, наверное, даже не зная, куда и зачем пока с разбега не налетела на Антона. Они с Зиной гуляли по аллее. Увидев меня, несущуюся сломя голову, Антон попытался меня остановить. Даже когда он схватил меня в охапку, я всё ещё по инерции продолжала перебирать ногами. Сказать вообще не могла ни слова, в горле ком, руками развожу, слов нет. Зина напугалась. Они постарались привести меня в чувство. Разобравшись в чем дело, Антон попытался меня успокоить:

– Никуда он не мог убежать, тем более из лагеря. Ведь какая – то соображалка у него есть? Скорее всего, просто намылился за яблоками к Ефросинии Андреевне. Это та женщина, которая нам яблоки да груши постоянно в лагерь приносит. У неё сад рядом большой, соток тридцать. Так они каждое лето туда лазят воровать. Ворованные яблоки самые вкусные. На лето она даже свою собаку – волкодава на привязи держит, чтобы ребятишек не порвала. Сейчас схожу на разведку, панику поднимать нечего, найдётся пропащий, никуда не денется. Сидите здесь на лавочке, никуда не ходите, ждите меня. Я скоро.

Зина села на лавочку, мне не сиделось. Хожу туда – сюда, туда – сюда. Зина взмолилась:

– Да угомонись ты, сядь, не мельтеши перед глазами, а то от тебя аж рябит.

– Рябит, рябит, – взвилась я, – Случись с ним что, кто отвечать будет? Дай, Господи, чтобы всё утряслось. Комсомолка! В кого угодно поверить готова, лишь бы всё хорошо кончилось. Только бы всё было хорошо. Только бы всё было хорошо. Ну, где, где же Антон, почему его так долго нет?

– И пяти минут не прошло, тебе уже кажется вечность. Сядь, успокойся.

Сев на лавочку рядом с Зиной, заплакала. Слёзы сами текли из глаз, я ничего не могла поделать – текут и текут. На душе стало легче.

Вскоре в конце аллеи послышались голоса, мы увидели Антона с Сергеем. Больше сдерживать себя не было сил. Подлетев к Сергею, схватила его за плечи и, как ненормальная, стала трясти изо всех сил, так, что даже Антон с трудом оторвал меня от него.

– Успокойся, успокойся. Всё хорошо. Видишь, что ты с Александрой Филипповной своими поступками делаешь? – это уже Сергею.

– Я не хотел… не думал…, – забормотал Серёжка и только тут я заметила громадный фингал у него под глазом.

– Кто тебя так?

– Да, так, с местными немного побазарили. Ничего, им тоже от меня досталось. Будут знать, как четверо на одного. Александра Филипповна, не обижайтесь на меня, я не хотел…, а синяк, так он до конца смены пройдет. Кто спрашивать будет – скажу «с кровати упал».

Конфликт был исчерпан.

Время летит моментально. Кажется, только вчера мы с Зиной принимали и размещали ребят по палаткам, совсем недавно был родительский день и вот завтра уже прощальный костер, последняя третья смена заканчивается.

Утром был обще лагерный пионерский сбор. Всё было очень торжественно, ребята нарядные в парадных формах с какой – то грустинкой в глазах под звуки пионерского горна «Подъем флага» – горнистом была Оля Катосова – наблюдали, как флаг в последний раз взметнулся ввысь.

Потом было купание в море. Ребятишки больше баловались, чем купались. Мы с Зиной не делали им замечаний, знали, дети прощаются с морем, летом, друзьями.

За эту смену очень многие подружились, обменялись адресами, чтобы потом не терять друг друга – переписываться.

Вечером был прощальный пионерский костёр. Устройством костра занимался Антон. Он с ребятами нашего отряда сделал его по типу «шалаш» высотой почти два метра. Они обложили его по кругу камнями в целях пожарной безопасности, вокруг установили скамейки, чтобы для каждого отряда было своё место и всем было удобно.

Когда стемнело, все отряды собрались вокруг костра. Начальник лагеря дал сигнал и Сеня Сажин, Серёжа Градов и Марат Азов с трех сторон зажгли костер. Сначала пламя, осторожно потрескивая по сухим веточкам, словно пробуя их на сухость, устремилось вверх и вглубь костра, потом, словно набрав мощь, взметнулось ввысь тёмного неба, рассыпавшись яркими искрами. Прощальный торжественный костёр под стройный хор пионерского гимна занялся.

Ребята обнявшись пели: «Взвейтесь кострами синие ночи…», далее следовала разудалая «Картошка» – «Эх, картошечка в мундире – дире – дире, пи-и -онеров идеал – ал – ал…», затем «Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка, другого нет у нас пути – в руках у нас винтовка…».

Веселые, освещенные пламенем костра лица, песни, сменяющие одна другую – «Широка – а страна моя родная…», «Солнечный круг, небо вокруг…». Это было просто здорово и незабываемо. Из лагеря ребята разъедутся во все концы нашей необъятной Родины, но они навсегда увезут с собой воспоминания о море, тепло пионерского костра и верность пионерской дружбы.

На утро, прощаясь, Марина Усова протянула мне альбом:

– Это вам, на память.

Открыв альбом, на первой странице увидела свой карандашный портрет – сходство было несомненное, сзади – фон – море с купающимися фигурками. На следующей странице – уменьшенный вариант её рисунка на обще лагерный конкурс к родительскому дню – «Миру – мир!» – девочка, бегущая по земному шару, выпуская из рук голубя.

– Спасибо. Надеюсь увидеть тебя в Ленинграде в Мухинском.

– Жизнь покажет.

За Сеней Сажиным приехала бабушка – востроносая, сухая старуха с колючими глазами.

– Ты всё проверил? Ничего не забыл? Ничего своего нельзя оставлять.

– Бабушка, можно я с вожатыми попрощаюсь?

– У тебя что – времени до этого не было?

– Ну, пожалуйста, – умоляюще протянул Сеня.

Увидев, что я краем глаза наблюдаю за ними, слышу их разговор, она нехотя произнесла:

– Иди, иди, прощайся.

Сеня подошёл ко мне и потихоньку, чтобы не видела бабушка, сунул мне в руку свернутую бумажку.

– Там адрес моей соседки, напишите мне, пожалуйста, по этому адресу.

Я потрепала его по пепельным волосам, улыбнулась и тихо произнесла:

– Обязательно напишу.

Вот так и разъехались все наши воспитанники. Остался пустой лагерь. Грустно. Мы с Зиной пробудем здесь ещё пару дней. Надо сдать постельное бельё, инвентарь. Лето кончилось. Прошлась по пустынным аллеям. Глядя на опустевшие корпуса, в голову забрела мысль:

– Учитывая климат Кабардинки, очень нецелесообразно на девять месяцев оставлять без использования этот лагерь. Пусть в наших палатках нельзя жить зимой, но в остальных корпусах дети могут находиться круглогодично. Совмещать отдых с учёбой и лечением.

Пошла с этой мыслью к начальнику лагеря.

Савва Гордеевич, внимательно выслушав меня, сказал:

– Задумка хорошая, но с ней надо выходить на другой уровень. Надо или в райком партии обращаться или в администрацию. Есть у тебя на это время? Сможешь этим заняться?

– Я думала, эти вопросы вы решаете.

– Нет, голуба моя, этими вопросами занимаются там, – он поднял толстый, как сосиска, указательный палец вверх.

– Мы с тобой мелкие сошки. Меня вот прислали сюда с РОНО на лето и всё. Я учитель истории, директор школы. Эти вопросы партия решать должна. Как скажет – так и будет.

На этом разговор закончился.

После окончания смены до отъезда в Ленинград пару дней поживу у Зины в доме её родителей – Кондрата Иннокентьевича и Анисьи Федотовны. Люди они радушные, гостей любят. Анисью Федотовну я знаю по лагерю как замечательного повара и прекрасного доброго человека. В Зининой комнате мне поставили раскладушку, несмотря на мои протесты и желание спать в саду на свежем воздухе.

– Хоть комаров сейчас почти нет, да мало ли какая мошка ночью укусит. Нет, девонька моя, спать надо в доме, и не вздумай со мной спорить, – ласково сказала мне Анисья Федотовна.

Пришлось согласиться.

С билетами беда. Отдыхающие к учебному году стараются возвратиться по месту учёбы и работы. И если, чтобы приехать к родителям мне пришлось отстоять в очереди за билетом почти восемь часов, то сейчас на всех кассах висят объявления: «Билетов нет». С этим ничего не поделаешь. Зине Кондрат Иннокентьевич через знакомых достал билет на самолет. Но он смог купить только один билет.

Вечером, разливая наваристый борщ по тарелкам, Анисья Федотовна говорила:

– Да быть такого не может, чтобы ты не уехала. Не переживай понапрасну, ещё ни один отдыхающий здесь не остался. Все уезжают, и ты уедешь. Мы к поезду на станцию Горячий ключ поедем. Поезд большой, места всем хватит. Там тебя посадим, и поедешь ты учиться да пятёрки получать.

– И будешь ты у нас, Сашка, зайцем, – прогудел Кондрат Иннокентьевич.

– Кондрашка, не выводи меня из себя. Девчонка и так вся испереживалась, а тут ты ещё со своими подковыками.

– Да разве можно тебя из себя вывести – это нереально, – добродушно промолвил Кондрат Иннокентьевич.

– Кушайте, кушайте, а ты не переживай – всё будет хорошо, – тепло промолвила Анисья Федотовна.

Мы, молча, уткнулись в тарелки.

В дорогу меня собирала Анисья Федотовна. Она наготовила пирожков со всевозможными начинками.

– Я тебе только с мясом и рыбой не сделала. В дороге испортиться могут, жарко. А так и сладкие есть – с яблоками, грушей, и просто кушать – с яйцом и луком, с рисом, морковкой, с картошкой с грибами, с капустой. Кушай на здоровье. Главное, чтобы сыта была. Сейчас ещё курочку приготовлю, яички сварю да рыбки вяленой надо не забыть. Помидорчиков, виноградику, яблочек да грушек всё надо в дорогу взять.

– Анисья Федотовна, здесь целый лагерь накормить можно, мне всего два дня ехать.

– В дороге всегда кушать хочется. Делать – то нечего – читай, кушай да спи. Чай у проводницы купишь.

– У меня ещё и билета нет, а вы всего наготовили. Вдруг не уеду?

– Об этом даже не думай. Сейчас батька с работы придет, поужинает, потом все вместе на вокзал к поезду поедем.

Вскоре пришел Кондрат Иннокентьевич.

– Как сборы идут? – бодро спросил он с порога.

– Почти готовы, тебя только ждём.

– Сейчас быстренько поужинаем и как раз к поезду успеем.

На платформе народу уйма. Все с чемоданами, баулами, котомками, авоськами. У меня небольшой чемоданчик с дамской сумочкой и две авоськи с продуктами. Тетя Анисья упаковала все продукты сначала в пергаментную бумагу, чтобы жиром ничего не измазать, потом просто ещё два слоя бумаги намотала, чтобы тепло дольше сохранялось. Как я не отказывалась от такого количества съестного, у меня ничего не получилось.

– В дороге всё съестся. Попутчиков угостишь, что не доешь – в общежитие девчонкам свезёшь – там всё съедят.

Вдали показался поезд. Стоянка пять минут. Напряжение растёт. Волнуюсь – удастся ли уехать.

Только поезд остановился и проводницы вышли из вагонов, раздалось:

– Кондрашка, за мной, – крепко схватив меня за руку, тетя Анисья помчалась вдоль состава. Я с большим трудом поспевала за ней. Выбрав проводницу помоложе, она, быстро подскочив к ней, тихим голосом, чтобы другие не услышали, начала:

– Голубушка, красавица, солнышко, возьми мою племяшку до Ленинграда. На учебу девчонка едет, опоздать ведь может к началу учебного года. Билетов в кассе нет. Будь ласка, возьми девочку, не обидит, как мышка вести себя будет, в уголочку, где- нибудь прикорнет и ладно. Много места ей не надо. Ну, возьми, возьми девочку.

Голос – чистый елей, слёзы в глазах стоят. Никогда бы не подумала, что тетя Анисья такая артистка.

– Вещей много?

– Чемоданчик да две авосечки.

– Быстро в тамбур. Тронемся – размещу.

Я ласточкой влетела в поезд. Даже попрощаться, толком не успела. Единственное на что меня хватило так это:

– До свидания. До встречи.

Поезд тронулся.

– К нам в купе заходи. Сейчас разберёмся.

И уже у проводниц:

– Меня Машей зовут, это Клавдия Степановна, – указала она на вторую проводницу в возрасте, – А тебя как зовут?

– Саша.

– Сашенька, вещи оставь здесь, сама в коридорчике пока в окошко смотри. Вагон у нас купейный. Ты по коридору походи, в тамбуре побудь, к ночи найдём тебе место. Всё поняла? Вот и ладненько. Уж больно тётка за тебя жалостливо просила. Сил отказать не было. Клавдия Степановна, вы уж простите меня. В следующем рейсе исправлюсь.

– Да ты, наверное, никогда не исправишься, – вздохнула та, – Больше чтобы ни одного «зайца». Начальник поезда увидит – не миновать беды. Мне до пенсии три года осталось. И так один «заяц» уже по вагону шастает. Отъехать не успели, второй появился.

– Тот «заяц» в вагон – ресторан пошел. К ночи только появится.

– Так ночь не за горами. Часа два – три и спать их укладывать надо.

– Я не одна такая у вас? – не к месту влезла я в разговор.

– Брысь в коридор и чтоб я тебя часа два не видела и не слышала, – рыкнула Клавдия Степановна.

Меня, как ветром, вымело из купе проводников.

Зря волновалась. Еду в поезде. Спасибо Анисье Федотовне. Через двое суток буду в Ленинграде.

– Сашка, иди в купе, – часа через два позвала меня Маша, – Чаю попьём.

В купе вместе с проводниками сидел молодой человек.

– Мелеша, – представился он.

Услышав столь странное имя, я, сделав вид, что плохо расслышала, уточнила:

– Миша?

– Тогда уж лучше – Митя, – усмехнулся парень.

– Меня Сашей зовут.

– Вот и познакомились.

– Сейчас чайку попьём. И, будем вас спать укладывать, – сказала Маша, ставя стаканы на стол.

– Так я вроде сыт, из вагона – ресторана только пришёл.

– Ничего, стаканчик чая на ночь не помешает.

– Ой, а мне тётя Анисья столько всяких разных пирожков приготовила. Угощайтесь пожалуйста, – сказала я, достав авоську и выкладывая кульки с пирожками на стол.

– Да здесь на целую роту наготовлено. У тебя что, тётя – повар? – спросил Митя.

– Откуда вы знаете? – удивилась я.

– Столько разнообразных пирожков обычно повара готовят.

– Здесь на всех и на всю дорогу хватит. Мы тоже угостимся, – сказала Клавдия Степановна, выбирая себе пирожок позажаристее.

– Кушайте, кушайте, на здоровье.

Спать нас уложили в купе проводников. Меня на верхней полке, Митя внизу. Клавдия Степановна сказала:

– В случае необходимости, Мелеша, мы тебя разбудим. Ты всё- таки мужчина, Сашка пускай спит.

– Я, не против, – проговорил Митя.

Тук – тук, тук – тук – стучат колеса, за окном темень, а мне почему – то никак не уснуть. Может, переволновалась за день? На один бок повернусь, на другой – не спится.

– Барашков посчитай и уснёшь, – насмешливо раздалось снизу.

– Слушай, умник, без тебя обойдусь. А вообще – то имя твоё как настоящее?

– Мелентий. Мелентий Павлович Дорягин. Достаточно?

– Более чем, – буркнула я.

– Спи, Сашка, постарайся уснуть. Завтра ещё неизвестно, когда нас пристроят. Может весь день придётся у окна торчать.

Потихоньку под стук колес, переговариваясь с Мелешей, я и не заметила, как уснула.

Разбудила меня Маша в начале седьмого. Спать хотелось невообразимо.

– Вставай, вставай, соня. Сейчас позавтракаете и гулять по вагону. У нас в купе на день оставаться нельзя. Мелеша уже умываться пошёл.

Даже крепкий чай меня не разбудил. Сидела, клевала носом.

– Так, Сашка, сейчас прогуляемся по всему составу, чтобы ты окончательно проснулась. Там, видно будет, – сказал Митя, беря меня за руку.

Пришлось подчиниться. Он быстро, бодрым шагом крепко, держа меня за руку, двинулся по коридору. Я еле поспевала за ним. После такой беготни по составу: «Извините…», «Простите…», «Можно пройти?», спать совершенно расхотелось.

– Ну, вот и щёчки порозовели, и глазки открылись, – с улыбкой сказал Митя, – Хочешь, в вагоне – ресторане посидим?

В вагон – ресторан мне не хотелось. В рестораны я не ходила и даже не знала, как там себя вести. С девчонками мы ходили в кафе – мороженое, пышечную, блинную, домовую кухню. Там было как- то привычно. Кофе с плюшками в булочную заходили пить. А тут с малознакомым молодым человеком и в вагоне – ресторане как-то неуютно.

– Понимаешь, мы с тобой – два «зайца» на вагон. Подводить проводников не имеем права. Спасибо, что взяли. Так что, пока нас не устроят, придётся держаться вместе, – сказал Митя.

Тут, я была с ним абсолютно согласна, вдвоем всё – таки веселее.

Митя родился в Ленинграде. К началу войны ему было почти три года. В начале июня 1941 года мама поехала с ним на всё лето к бабушке – папиной маме в Сибирь, в небольшую деревеньку под Кемерово, где они были вынуждены провести всю войну. Его папа – Павел Ильич – был призван из Ленинграда в действующую армию и прошёл всю войну командиром орудийного расчёта. Хоть после войны прошло уже почти двадцать лет, говорить о войне он не любил.

– Помнить надо. Но, вспоминать об этом больно и тяжело, – говорил он Мите, когда тот в детстве приставал к нему с расспросами.

Сам Митя, окончив школу, отслужил в армии, на Черноморском флоте. После армии поступил в Корабелку на вечернее отделение. Работает на ЛАО сварщиком. В отпуске встречались с армейскими друзьями. Порыбачили на лимане, сходили в горы, покупались в море, вспомнили армейские будни. В общем, отпуск прошёл нормально. Отдохнул, загорел, попил минеральной воды. На будущий год опять договорились встретиться, если обстоятельства не изменятся.

– Ты у тетки отдыхала? – спросил меня Митя.

– Нет. Вожатой работала в пионерском лагере, – обиделась я.

– Так ты будущая училка? Что преподавать будешь?

– Всё. Буду учителем начальных классов и воспитателем в детском саду. Ещё вопросы есть?

– Чего сразу кипятишься? И спросить ничего нельзя. Как ёжик – сразу колючки выставляешь. Почему ты хочешь казаться хуже, чем есть? Ведь ты же не такая.

– Откуда тебе знать – какая я? Пуд соли надо съесть, чтобы узнать человека.

– Иногда и пуд не поможет. Но с тобой этого ничего не надо – ты вся, как на ладони. Прямая, бесхитростная, добрая, а сейчас просто уставшая от неизвестности. Да доедем мы с тобой до Ленинграда. Просто переверни эту страницу и всё – представь, что ты уже в общаге с девчонками.

– Ни чего подобного. С девчонками я буду только завтра. Вообще – то есть уже хочется. Тётя Анисья мне курицу положила, яйца.

– Стандартный набор для поезда, – усмехнулся Митя, – Пойдем в купе к проводникам. Авось не прогонят.

Увидев нас, Клавдия Степановна сказала:

– Нашли мы вам два места в одном купе. С пожилой семейной парой поедете. Собирайте манатки, и айда за мной.

– Степан Парамонович, Валентина Ивановна, – представились наши попутчики.

Как хорошо, когда есть законное место. Мы с Митей поели, и я сразу забралась на верхнюю полку. Спать, спать, спать. Видимо я действительно перенервничала, на меня вдруг навалилась невыносимая усталость. Только закрыла глаза как сразу, под стук колес провалилась в какой – то тяжёлый сон. Снился тёмный незнакомый пруд, заросший кувшинками. Митя, пытающийся нарвать букет этих кувшинок, но запутавшийся в их стеблях и водорослях. Я стою на берегу, протягиваю к нему руки, кричу, голоса нет, а Митя потихоньку уходит под воду. И вот уже только сорванные кувшинки расплываются по глади пруда, Мити нигде нет, я понимаю, что он утонул, но не хочу с этим мириться, сердце готово выскочить из груди…

– Тише, тише, чего ты? Всё хорошо.

Открываю глаза, рядом лицо Мити, он потихоньку, как маленького ребенка, нежно гладит меня по голове:

– Приснилось что- то нехорошее? Сейчас всё пройдёт. Успокойся, на тебе лица нет. Бледная вся, дрожишь. Вставай, пойдём, выйдем из купе, я тебе форточку открою, свежим воздухом подышишь, успокоишься.

Я, молча подчинилась. Когда закрывала дверь, услышала:

– Заботливый у неё брат. Сразу видно, любит сестрёнку, – сказала Валентина Ивановна Степану Парамоновичу.

Высунув голову в окно, я любовалась мелькающим пейзажем. День клонился к вечеру. Солнце закатными лучами радовало появляющиеся то тут, то там берёзки, стога сена на лугах, коров, устало бредущих домой. Вдруг прямо по полю, параллельно поезду, с ним наперегонки, появился молодой бегущий лось. Сколько радости и задора было в этом беге, только молодость может полностью отдаваться чувству радости и восторга. На зрелость и более старший возраст время накладывает свой отпечаток.

– Митя! Митя! Смотри! – закричала я.

– Вижу я, вижу, и машинист тоже видит, чувствуешь, слегка притормаживает?

Поезд и вправду слегка замедлил ход, потом дал протяжный гудок, состав дернулся, набирая ход, лось остался позади.

– Скоро будет остановка, стоянка двадцать минут, схожу, куплю ужин для нас. Горячего уже хочется.

– Митя, почему наши соседи считают нас братом и сестрой? – задала я каверзный вопрос.

– Сашка, не буду же я им объяснять, что мы с тобой «зайцы». Нам с ними ехать чуть меньше суток. Это не такая страшная ложь. Больше мы с ними вряд ли увидимся. Так что побудем пока родственниками. Ты мне двоюродная сестра, учти.

– Почему не родная? – капризным голосом спросила я.

– Мы с тобой слишком разные, это сразу бросается в глаза. И по внешности совсем не похожи.

– Значит, ты – красивый, а я нет? – обиженно сказала я.

– Может наоборот?

– Не надо меня успокаивать. Сама знаю, как выгляжу.

– Ты очень милая и обаятельная. Запомни это. И всегда будешь такой.

Я промолчала, но мне было приятно услышать о себе такое мнение.

– Сон, тебе какой приснился?

– Не помню, – пробормотала я. Мне не хотелось никому рассказывать этот кошмар. Да и пруд был какой – то деревенский, в городе таких нет. Снится от усталости всякая ерунда.

– Ну, вот уже подъезжаем. Я пошёл, – Митя отправился к выходу.

Вернулся Мелеша с горячей, ещё дымящейся картошкой и малосольными огурчиками.

– Присоединяйтесь к нам, – радушно пригласил он Валентину Ивановну со Степаном Парамоновичем.

– У меня печенюшки есть с корицей. Сейчас чайку у проводниц закажем. Вот и ужин хороший, – промолвила Валентина Ивановна.

– Сашунь, доставай пирожки, помидорчики, – по-хозяйски распорядился Мелеша.

Хотела обидеться – чего это он раскомандовался, но вспомнив, что мы родственники, передумала.

Ужин и вправду получился замечательный, огурчики аж хрустели на зубах, печенюшки – во рту таяли, а какими замечательными собеседниками оказались наши попутчики.

Степан Парамонович работает главным инженером на заводе Подъёмно – транспортного оборудования им. С. М. Кирова. Так со своими кранами, это продукция, которую выпускает завод, он полмира объездил. Недавно сопровождал уникальные краны, изготовленные специально для Братской ГЭС, которую пустят в действие к 50-тидесятилетию Великого Октября. Он так интересно и увлекательно рассказывал об этой грандиозной стройке, что мне сразу захотелось поехать в Сибирь. Валентина Ивановна работает в Русском музее экскурсоводом. Она проникновенно с любовью говорила о художниках. Как жаль, что я плохо разбираюсь в живописи, надо будет обязательно заполнить этот пробел, засесть за специальную литературу в библиотеке, а то даже неудобно, что я не владею этим вопросом, являюсь просто слушателем. Мелеша мне даже потихоньку на ушко сказал: