Взгляд из-за прицела. Ира в сердце войны
На первых порах жизнь здесь мало чем отличалась от краткосрочных курсов радистов, которые я закончила перед тем, как попасть в запасной полк, а далее на фронт. Исключение было одно – теперь командиром была я, и мне приходилось многому учить девушек, а ведь часть из них была даже старше меня… Первые пару дней пришлось тяжко, но в конечном итоге мне удалось завоевать их авторитет. А ведь учиться им пришлось и много, хотя практические занятия еще толком и не начались.
Правильно заправлять постель, одеваться, пока горит спичка, знать устав Красной Армии, соблюдать дисциплину…. Это лишь часть того, чему чуть меньше года назад училась я, и чему сейчас учились они. Правда, мне было все же немного полегче, чем Диме: часть девушек также, как и я была отозвана с фронта, поэтому некоторые уже что-то знали и умели, но вот тем, кто пришел по доброй воли, или кого мобилизовали недавно приходилось туго. Особенно много проблем доставляли портянки. Да, если по правде, я и сама их терпеть не могла, но что делать, если надо? Вот и терпела, и учила, стиснув зубы.
Как только курсантки более-менее выучили устав, обязанности и все остальные вещи, которые необходимы в самом начале пути, они приняли присягу. Было очень волнительно как им, так и мне. На нас стояла ответственная задача: вынос знамени школы. В назначенный час командир первого взвода, которую начальник школы выбрала знаменосцем, и мы, командиры второго, третьего и четвертого взвода, чеканя шаг, вынесли знамя. Курсанты, – я это не видела, чувствовала, – смотрели на нас с восхищением. Затем присяга. К слову, ее принимали не все, а только те из курсантов, кто до этого момента не был на фронте. Потом был внутришкольный парад, небольшой концерт.
После присяги начались занятия. Очень большое время уделялось практическим навыкам. Почти сразу стали ходить на полигон, оборудованный неподалеку. Сначала подготавливали его к практике: рыли окопы, оборудовали огневые точки, учились как их правильно маскировать, как делать ложные позиции, как находить такие же позиции врага… Не знаю, что чувствовали остальные, я же начала ощущать настоящую панику – оказалось, что я не знала очень много всего, что так необходимо снайперу. Да, майор Лис довольно неплохо меня успел обучить, но чем больше я узнавала чего-то нового, тем сильнее казалось, что я не знала ничего. Чуть позже паника слегка ушла, стало легче, но первоначально это заставляло даже тихонько плакать по ночам. Иногда приходила мысль, что знай я все это раньше, старшина Журавлев остался бы жив.
Как только полигон был готов, начались практические занятия по стрельбе. Этому уделялось больше всего времени. Нет, политические и тактические занятия не ушли, просто занятий стало больше. На полигон уходили рано утром, возвращались поздно вечером. И стреляли, стреляли, стреляли. Кроме винтовок нас научили пользоваться автоматами, пистолетом-пулеметом Шпагина, пистолетами, даже пулеметами, но чаще, разумеется, стреляли из винтовок. Как только результаты стали приличными, всем выдали винтовки со снайперскими прицелами. Как же я была рада, когда снова взяла в руки свою винтовку, да и результат заметно улучшился.
Да, занятий было много, уставали все и сильно. Очень много времени в школе уделялось нашим физическим навыкам, ведь работа снайпера требует не только силы воли, но и большой физической выносливости. Да и на фронте бывает разное. Хотя сейчас почти на всех фронтах что мы, что враги перешли к обороне, нас готовили и к наступательным боям. Были и походы, и марши, и кроссы. Уставали невероятно, однако это не мешало нам кроме занятий заниматься и самодеятельностью. В каждом взводе была стенгазета, над оформлением которой очень старались, периодически устраивали небольшие концерты, обменивались опытом.
Иногда все озорничали. Уходили и в самоволку, и не выполняли приказы. В такие моменты проявлялась составляющая армии, с которой я уже сталкивалась на курсах радистов и когда была в запасном полку, но всегда ее не любила. За провинности девушек, довольно часто страдали их командиры. Ну и я не была исключением. Как же хорошо я теперь понимала Диму.
А учеба продолжалась. Несмотря на то, что учеба на краткосрочных курсах требовала крайнее напряжение сил, кроме самодеятельности, мы также успевали устраивать какие-то свои внутренние мероприятия. Чаще всего это было чтение писем из дома. Я своих не читала. От бабушки письма мне прийти не могли, – если она и была жива, то все еще находилась под оккупацией, а те несколько, которые получила от Димы и Тимура, считала довольно личными.
Не забывали мы и про дни рождения своих товарищей. Узнав заранее, когда и у кого, мы за пару дней до даты, собирали, в тайне от именинника общую кассу денег, на которую тот, кто мог ходил и покупал скромный подарок, обычно конфеты и еще небольшие приятные мелочи. Чаще всего за подарками ходила я – курсантам позволяли покидать школу только по увольнительным, а их, учитывая, что времени на освоение всех навыков у нас было мало, давали не часто. У меня, как и у остальных из младшего комсостава были свои привилегии. Поэтому на свой день рождения я ничего не ждала, и очень сильно удивилась, когда девочки вручили мне скромный подарок – небольшой кулек конфет марки «Бабаевский» и чудесный букетик сирени, которая только-только зацвела. Это было так неожиданно и приятно, что я даже растрогалась.
Правда, в том, что я не ждала подарка, была и еще одна причина. Может, из-за того, что мы с папой жили вдвоем, и из-за этого на мои плечи довольно рано легло немало обязанностей, может, я просто была такой по характеру, но я ни с кем особо не сближалась. Со всеми общалась ровно, положением командира взвода не злоупотребляла, но держалась особняком, не заводя ни с кем из девушек близкую дружбу. За одним единственным исключением.
Галя. Она же Галина Чернова, мой помкомвзвода, была самой старшей. В январе ей уже исполнилось двадцать семь лет. Как и я, она на фронте была почти с самого начала войны. Служила санитаркой в прифронтовом госпитале, но как только узнала о формировании курсов, пошла в военкомат. Ходил больше двух недель, в итоге военком сдался и зачислил настойчивую девушку на курсы снайперов. Первое время наше общение было как у командира с подчиненным, однако в один день все изменилось.
Произошло это примерно через две недели после присяги. В тот день я получила письмо от Йоси. Оно было очень коротким, в нем лишь говорилось о том, что парень удачно доехал до нового места службы, и там все будет непросто. Вроде больше не было написано ничего, однако… однако письмо настолько вывело меня из колеи, что я решила пойти прогуляться. До отбоя было еще немного времени, и это были очень редкие минуты, когда можно было побыть наедине со своими мыслями.
Ночь была на удивление прекрасно: легкий ветерок, на улице по ощущениям градусов десять, апрель уже перевалил за половину, и в воздухе ощущался дух весны. Я настолько ушла в свои мысли, что не сразу заметила, что рядом со мной кто-то идет.
– Гуляешь?
Я вздрогнула от неожиданности, и только сейчас обнаружила, что рядом со мной стоит мой помкомвзвода.
– Как-то ты легко испугалась, – голос у девушки был с легкой хрипотцой, что было очень необыкновенно, и по вечерам, когда она что-то рассказывала, заставляло заслушиваться, уносило вдаль. – А вроде снайпер должен быть всегда начеку.
– Должен, – согласилась я, признавая свою ошибку. – Ты что-то хотела?
– Ничего особенного, – ответила Галя. – Просто тоже погулять до отбоя. Но ты, я смотрю, не просто так погулять пошла.
Я задумалась на пару секунд, рассматривая Галю. Она была довольно высокой, под сто восемьдесят сантиметров роста. Худая, с короткими светлыми волосами. Красивая, глядя на нее никто бы не подумал, что до войны она жила в селе и работала в колхозе, закончив до этого лишь семилетку и рано выскочив замуж. Те, кто ее увидел бы впервые, подумал бы, что это – профессорская дочка, не меньше. Тихо вздохнув, я решилась.
– Да, не просто так. Думала, поможет. Плохо мне.
– Ну, до отбоя еще время есть, пошли пройдемся. Я, так понимаю, дело в письме, которое ты получила.
– Да, – мы медленным шагом пошли в сторону двух беседок, которые заменяли нам курилки. Ими активно пользовались бойцы из роты зенитчиков, среди же курсанток курильщиц практически не было.
– Родные пишут? – полюбопытствовала Галя.
– Не совсем… друг…, – слегка неуверенно ответила я.
– Значит, друг, – задумчиво протянула девушка. Повисло молчание, в котором мы дошли до беседок. – Но явно не просто друг, если тебя так письмо взволновало.
– Это сложно немного, – я почувствовала, что краснею, стоило мне подумать о Диме. – Я в начале войны на курсы радистов попала, служили там вместе, он моим командиром взвода и отделения был. Потом в запасном полку и под Харьковом воевали вместе. И в Воронеже тоже вместе были. И.. почти не расставались, а сейчас он на другом фронте.
– И что пишет? А то ты после письма совсем кислая, не похоже на тебя совсем.
– Сложно у них там, фрицы так и прут. Не могу я здесь быть, Галя, да и не хочу. Мое место там, на фронте. Я ведь и повоевать еще толком не успела. Ранение под Харьковом получила, только поправилась и сюда.
– Плюнь, – искренне и плохо посоветовала Галя. – Нам меньше месяца осталось до экзаменов. Да и, – она усмехнулась. – Тебя ведь не одну с фронта отозвали. У меня тоже счет имеется.
– А что…, – я не договорила, задумавшись, стоит ли спрашивать, что же произошло у помкомвзвода. Мы медленно двинулись обратно к казарме, до отбоя оставалось уже совсем немного времени.
– Хочешь спросить, что произошло? – угадала Галя. – Да все просто. У меня никого не осталось, кроме мужа.
– Бомбили? – предположила.
– Расстрел, – слово прозвучало коротко и жестко. – Мы недалеко от границы жили, в июле практически все мужики на фронт ушли, а нас на сенокос отправили. Не отдавать же гадам урожай. А пока мы в дальнем колхозе были, в деревню нашу и зашли фрицы. Согнали всех старых, больных и детей в овраг. И из пулемета. Из всей деревни один только уцелел, сын одной из доярок, и то его лишь случай спас. А моя мать и два сына, – она махнула рукой и сплюнула на землю. – Я, как узнала, так сразу из того колхоза пешком в город пошла, ну и военкомат. А дальше написала мужу, попала в госпиталь, а как узнала про эти курсы, пошла в военкомат. Вот скоро сдадим экзамены и уж отомщу я фрицам проклятым за маму и за детишек своих.
Больше до отбоя мы поговорить не успели, однако потом, когда уже оказались в казарме, я услышала шепот девушки.
– Ира… Ира, ты спишь?
– Нет, – тихо ответила я. Нары, на которых лежала девушка, находились слева от меня, так что можно было поговорить еще немного.
– Я спросить хотела. Не сочти грубой, но почему тебе никто из родных не пишет?
– А ты не слишком любопытная для снайпера? – поддела ее я, невольно улыбнувшись, вспоминая, как один раз, в начале войны сама повела себя излишне вызывающе, решив доказать, что не просто так на фронт именно в качестве снайпера просилась и стрелять хорошо умею.
– Нам же еще и внимательными надо быть, вот я понаблюдала, – не растерялась Галя. – Так ответишь?
– Отвечу. Отца у меня нет, а в деревню, где бабушка живет, фашисты в начале августа пришли. Она тоже от границы недалеко. Вот и не попишешь ничего.
– А мать где?
– Умерла давно, я ее и не помню. Отца во время Финской убили. Офицером был.
– Понимаю, тяжела судьба дочки офицера.
– Тяжела, – я невольно улыбнулась. – Ну все, отбой Чернова.
– Есть.
После такого внезапного откровения, наши отношения слегка изменились. Нет, близкими подругами мы все еще не стали: все же разница в возрасте и характерах накладывала определенные ограничения, но все же сблизились. И даже решили, что если удастся после экзаменов попасть в один полк, то попробуем образовать снайперскую пару. Даже начали находить друг у друга сильные и слабые стороны во время походов на полигон. Галя была все же чуть внимательнее, чем я. Правда, девушка утверждала, что это лишь в силу возраста, но какие-то мелкие детали она иногда подмечала лучше. Я же стреляла точнее.
А жизнь и учеба продолжалась. Про праздники и проказы тоже никто не забывал. Одна из девушек ушла в самоволку, за что досталось и мне «Как это, ты, командир, и не уследила», и ей – беднягу отправили на гауптвахту – самое унизительное, что может быть в армии, на мой взгляд. А первого мая отметили Первомай со всем размахом, которые могли себе позволить: был и общешкольный парад, где нам впервые выдали юбки зеленовато-коричневого цвета и новые пилотки, правда лишь в том плане, что их выдали нам, а не в том, что они только что с завода. В свободное время мы вручную перелицевали и пилотки, и юбки. Форма получилась как новая. После парада было выступление самодеятельности, а вечером собрание комсоргов со всех курсов, даже комсорга зенитчиков пригласили. Я, являясь кроме командира взвода, еще и комсоргом, с большим удовольствием выслушала слова благодарности, хотя благодарили не только меня. Но с собрания ушла очень довольная.
А в середине мая от нас потребовалось все напряжение сил не только физических, но и моральных. Начались экзамены. Приехало высокое командование. Нас проверяли и на знание уставов, и на знание политической обстановки. Очень большое внимание уделялось то, как мы будем действовать в военной обстановке: мы должны были продемонстрировать умение ползать по-пластунски, маскироваться, окапываться, оказывать первую медицинскую помощь, разбирать и собирать винтовку, стрелять по движущимся и стоящим мишеням как при свете дня, так и ночью, пользоваться противогазом…Проверяли серьезно, все же шла речь об участии в боевых действиях.
Экзамены все сдала на отлично, и, хотя, всем отличникам, а таких во взводе нас было семеро, включая меня и Галю, присваивали звания младших сержантов, я повышении в звании не ждала. И довольно сильно удивилась, когда получила звание старшины. Некоторым, по результатам учебы и экзаменов присваивалось звание ефрейторов.
После экзаменов мы все еще жили по строгому расписанию: в шесть подъем, в десять отбой, однако свободного времени было больше. Мы проверяли винтовки, подготавливали обмундирование, писали письма близким. Готовились ехать на фронт.
Незадолго до выпускного мне пришло еще одно письмо от Димы. Тут уже я не выдержала и написала рапорт с просьбой отправить меня подо Ржев. Но от капитана получила вежливый, но твердый отказ. Однако из ее кабинета я все же вышла в неплохом настроении. Отказавшись от ее встречного предложения остаться учиться дальше на инструктора, она сказала, что два взвода из нашей школы, в числе которых и мой, поедут на Северо-Кавказский фронт под Новороссийск. Именно там сейчас воевал полк, в котором раньше служили мы с Димой, и в котором в составе медицинской роты служил Тимур.
В последний день в школе состоялся торжественный ужин, на столах появилось вино. Пришли зенитчики поздравить нас и попрощаться. Было много торжественных речей, слез, обещаний писать письма. Ночью, как мне казалось, не спал никто. По крайней мере я спать не могла. А утром нас построили на плацу. Последние напутственные слова, пожелания. Звучит команда «Направо! Шагом марш!», и колонна во главе со знаменем курсов и духовым оркестром двинулась к вокзалу. Шли молча, в полной военной выкладке. Шли солдаты. Нас было сто тридцать человек. Десять девушек приняли решение остаться в школе в инструкторской роте.
Пришли на вокзал, где нас ждало два военных эшелона – часть из нас отправлялись на Северо-Западный фронт. Последние слова напутствия. Прозвучала команда «Второй, третий взвод по вагонам!». Грузимся в теплушки. Я практически сразу устроилась на нарах, которые были ближе всего к выходу. Прощай Москва. Прощайте курсы. Я снова ехала на фронт, а нагрудный карман приятно оттягивало недавнее письмо от старшины Давыдова.
Глава 5. Ира
Ехали мы долго, все же от Москвы до Новороссийска путь не близкий. В пути все было уже по-фронтовому: спали на наспех сколоченных не нами нарах. О матрасах, даже набитых соломой, которые были у нас на курсах, и речи не шло – спали на голых деревяшках, положив одну половину под себя, укрывшись второй полой. Питались тоже скудно: варили по очереди на чугунной печке-буржуйке нечто среднее между супом и кашей, сосали сухари несладким чаем и кипятком. Вздыхая, вспоминали, еду, которую нам давали в школе – кормили нас тогда по-настоящему хорошо: трехразовое питание, обязательно с мясом.
Не обошлось и без приключений: пару раз налетали бомбардировщики, но не причинили сильного вреда. Хуже было, когда налетел вражеский истребитель. Один вагон, прошитый его очередью, загорелся. Погибло несколько молодых ребят и два зенитчика. Девчонки рыдали, и я их понимала – ужасно погибнуть в таком молодом возрасте, даже не доехав до фронта.
Наконец-то прибыли в Сочи. Это был не просто город на военном положении. Он одновременно служил и своеобразным госпиталем, и запасным полком. Дальше нас снова ждало перераспределение. Некоторые из девушек предпочли остаться в госпитале, одну девушку там оставить пришлось – ранили ее во время налета на поезд, рана так и не зажила, воспалилась. Пришлось ей остаться. Весь второй взвод отправлялся в Севастополь. Мы по-доброму им завидовали – судя по новостям под Севастополем сейчас воевала Людмила Павличенко – самая лучшая из снайперов на текущий момент.
Наконец-то за нами приехали полуторки, покрытые брезентом. Погрузились, поехали к Новороссийску. Дорога была плохая: вся в выбоинах, рытвинах и ямах, – хотя активные боевые действия и не велись, но город и территории регулярно обстреливались немцами. Стреляли и наши. Я держала винтовку навесу и больше всего боялась за чувствительный к ударам снайперский прицел.
Спустя несколько часов дороги, наконец-то, прибыли к нашему новому месту службы. Время было уже позднее, начался ужин, поэтому с нами особо не церемонились. Распределили по ротам и взводам, и велели отправляться к месту приема пищи – солдатская столовая находилась прямо на улице. Жили же мы не в самом Новороссийске, а недалеко от него, в районе поселка Абинский, где проходил один из важнейших железнодорожных узлов. Нас поселили подальше от передовой, в двухэтажном доме. Зато, к моей большой радости, мы жили недалеко от госпиталя, что давало шанс видеться с Тимуром, по которому я искренне соскучилась.
Кроме меня в третий взвод пятой роты попала Галя. Правда, тут была чисто наша заслуга – мы подсуетились на распределении, и еще несколько девушек, с которыми мы приехали: сестры Тихоновы, которые выглядели почти как две капли воды, несмотря на то, что Лена была старше Алисы на два года, и Женя Соколова, настоящая красавица, однако с довольно несносным характером. Именно такой компанией мы и пришли на ужин.
Но едва успели усесться, как немцы начали минометный обстрел. Девчонки перепугались. Я, если честно, тоже. Со времен Харькова уже и позабыла, какого это. Побросав приборы, еду, побежали прятаться. К счастью, обстрел продлился недолго, однако каша с мясом, которую нам дали на ужин, успела остыть. Сели доедать остывшую еду, проклиная немцев.
Посмеиваясь, к нам подошли два молодых солдата, судя по виду, на пару лет старше нас. Оба рядовые. Увидев наши петлицы: я была старшиной, а Галя младшим сержантом, они козырнули, и сели рядом Женей.
– Привет новоприбывшим, – улыбнулся один из них. – Я рядовой Шенаев. Никита. А это, – он указал на товарища. – Димиденко Женя. Приятно с вами познакомиться. Из медицинской роты, – в голосе вопроса не звучало, парень был уверен в своей правоте.
– Нет, – спокойно ответила я, спокойно глядя на парня. – Мы – снайперы.
Женя от неожиданности поперхнулся компотом, но сказать ничего не успел. К нашему столу подошли еще два парня. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят ростом. Один старшина, второй младший лейтенант. Старшина был более широкоплечим, с квадратным лицом, при этом обладающим красивыми, мягкими чертами. Из-под пилотки выбивалась прядь вьющихся волос. Глаза темно-синие.
– А он ничего, – прошептала Галя, сидевшая справа от меня.
Лейтенант тоже был широкоплечим, однако чуть выше и худее, чем старшина. Лицо овальное, черты тоже мягкие, а глаза синие, однако более светлыми, чем у старшины. Очень красивый. Я невольно сглотнула, разом позабыв обо всех правилах приличия.
– Где так задержались? – спросил Никита, обращаясь к лейтенанту.
– У командира, мы же только что с нейтральной вернулись, – спокойно пояснил младший лейтенант. – На их сторону пока не пускают, довольствуемся тем, что есть, – потом он перевел взгляд на нас. – Насколько я вижу, салют сегодня был в честь наших новеньких. Снайперы, если не ошибаюсь.
– И как ты все знаешь? – в голосе Никиты прозвучало отчетливое раздражение.
– По долгу службы, – с обаятельной улыбкой ответил лейтенант с легкой улыбкой на губах. – Тебе бы тоже научиться подмечать незаметное не помешает. Мозги есть, вот только не стараешься.
– Да я… да что ты…, – начал было Шенаев, но лейтенант его перебил коротким “Отставить!”, а потом обратился к нам:
– Мы с товарищем не успели представиться, когда сюда пришли. Я командир роты взвода разведчиков младший лейтенант Максим Леднев, а этом мой помкомвзвода старшина Игорь Зубов. Приятно с вами познакомиться.
– Взаимно, – коротко кивнула я. – Старшина Ковальчук Ирина, снайпер.
Остальные девушки представились без моей команды. Остаток ужина прошел в тишине, правда я то и дело ловила себя на том, что нет-нет, да и посматриваю на Максима. Галя бросала такие же взгляды на Игоря.
После ужина, назначив одну из девушек дежурной, я решила пойти в госпиталь. В штабе нашего полка сейчас было совещание, но младший комсостав на нем не присутствовал, поэтому у меня появилось несколько часов свободного времени. Галя решила пойти со мной.
– Ира, привет, рад тебя видеть, – Тимур занимал комнату на первом этаже. Как и в Воронеже, под госпиталь отдали местную среднюю школу, и то место, которое занимал Тимур раньше было комнатой сторожа.
– Привет, – я с большим удовольствием пожала руку парня. Все же я искренне по нему скучала. – Как видишь, я не одна.
– Да, я очевидную вещь заметил, – в голосе прозвучали знакомые нотки. – Приятно познакомиться, я Тимур Измайлов.
– Галя Чернова, – девушка пожала фельдшеру руку, потом, сняв пилотку, взъерошила свои уже успевшие немного отрасти волосы. Чуть прищурила глаза, глядя на парня.
– Чаю не предлагаю, но вот кипяток с сахаром имеется, – парень отошел к столу за кружками.
– Не откажемся, да, Ира? – Галя рассмеялась чуть хрипловатым смехом и села на краешек кровати, склонив голову набок и внимательно наблюдая за Тимуром. Я, почувствовав, что краснею, сама не понимая от чего, села рядом с ней.
Полтора часа пролетели незаметно, однако странно. Галя и Тимур практически не замолкали. Но если к тому, что парень любил поговорить я привыкла, и с удовольствием слушала его рассуждения на тему философии, точных наук, просто его взгляд на разные события, то вот поведение моей подруги казалось мне странным. Будто бы было в нем что-то неправильное… Непривычное… Слегка пугающее.
– Галя, – не выдержала я, когда мы уже были в доме, в который закрепили за нами. Устроившись на соседних кроватях, мы решили еще немного пошептаться, да и остальные девушки не торопились спать, хотя команда отбой уже и была, делились впечатлениями. – Что это было?
– А что было? – изобразила удивление девушка. – Не понимаю о чем ты.
– Понимаешь, – раздраженно воскликнула я. – Сначала в столовой, потом в госпитале! Тебе же похоронка на мужа полторы недели назад как пришла.
– Вот именно, мне пришла похоронка. Мужа больше нет. Детей и мать убили фашисты, отец давно умер. Я – свободный человек и могу делать то, что захочу. Вот и делаю.
– Но… но…, – не сразу я подобрала слова. – Но не с двоими же сразу! Ты весь ужин не сводила глаз с Игоря. Да, я это заметила, а потом… потом… в госпитале, – я опять почувствовала, как краснею.
– Ира, ты хоть и старшина, но еще маленькая девочка, а я уже взрослая двадцатисемилетняя тетка, – тихо рассмеялась Галя. – И многое на свете повидала. Вот скажи, какие примеры любви ты видела?
– Мой отец, – сглотнула. – Мой отец всю жизнь любил только маму.
– Да, так бывает, – склонила голову Галя. – Но это один случай. У меня же мнение другое. Пока я свободна – я могу делать то, что захочу. И буду делать то, что захочу. А уж если снова выйду замуж, то тут останется только муж.
– Так говоришь, будто уже определилась, – недовольно прошипела я в ответ. Щеки пылали. От стыда. То, что сейчас говорила Галя казалось самой настоящей дикостью, варварством, развратом. Такое должно было твориться в борделях, которые существовали раньше, но… но не у меня под носом!
