Медленно, но, верно, я выздоравливала. Первые дни после пробуждения в госпитале прошли как во сне, или, правильнее и честнее будет сказать, что во сне они как раз и прошли, так как просыпалась я только для того, чтобы поесть, а также для процедур. Но потом дело пошло на поправку. Головная боль, вызванная ударом камня по голове, прошла, все мелкие царапины и ссадины затянулись, синяки также стали сходить на нет. Из проблем оставалась только левая рука, но на нее еще в первые дни наложили гипс, главный врач, по словам Тимура, давал хорошие прогнозы. Это придавало сил и, наверное, где-то через неделю, стала чувствовать себя по-настоящему здоровой.

Моими основными источниками новостей были Тимур и Дима. Йося старался заходить так часто, как мог, правда времени у него было не так много, как хотелось бы. Парня повысили в звании – из старшего сержанта Давыдов стал старшиной, в подчинении у него снова был взвод, что накладывало определенные обязанности. Я все понимала, но каждый раз искренне радовалась, когда ему удавалось приходить ко мне. Йося давно перестал быть для меня просто другом.

Тимур, который, в отличие от Димы, был военфельдшером, а значит работал в госпитале, где я и находилась, заходил гораздо чаще. Он честно выполнял все свои должностные обязанности, но довольно часто приходил уже после отбоя для того, чтобы поговорить. Тимур вообще очень любил говорить, а учитывая его начитанность, беседы были очень приятными, хотя иногда от его потока мыслей наступала усталость.

А однажды, между нами, с Тимуром произошло то, что невольно сблизило нас сильнее. Случилось это на шестой день моего пребывания в госпитале. Из-за воздушной тревоги нам довольно сильно задержали обед, поэтому в палату из столовой я возвращалась позже обычного. Госпиталь занимал одну из школ города, и моя палата находилась в небольшом помещении, которое раньше было каптеркой. Место было мало, зато я была одна. Хотя в полку или, вернее, в том, что от него осталось, я была и не единственной девушкой, но нас все равно было немного. И такому уединению была благодарна.

Зашла в свою палату, аккуратно затворив дверь, и застыла, как громом пораженная. Около моей кровати на коврике, которого раньше здесь не было, сидел Тимур. И говорил на незнакомом мне языке. Речь текла очень мелодично. Закончив фразу, он отвесил земной поклон, выпрямился, но подниматься на ноги не встал. Парень был так увлечен… молитвой, – вспомнила я правильное слово, – что даже не заметил, как я вошла. А я… я не знала, как реагировать.

Наконец Тимур закончил молиться, поднялся со своего коврика и, наконец, заметил меня. На какую-то долю секунды на его лице возник страх, – будто тень пробежала – но исчез он также быстро, как и появился.

– Ты…, – фельдшер запнулся. – Ты давно здесь?

– Недавно, – ответила я, все еще не до конца понимая, что делать с новым знанием. – Не знала, что врачи бывают верующими.

– Я татарин, – чуть грустно улыбнулся Измайлов. – Мусульманин то есть. В Аллаха и пророка его Мухаммеда верую. Только… только ты никому не говори, ладно?

– Не скажу, – пообещала я. И слово свое сдержала. Конечно, мне казалось, что Йося тоже знает о вере Тимура, но даже при нем я ни разу не упомянула об этом происшествии.

Иногда в те дни, когда Дима был у меня, получалось проводить время с нами и Тимуру. Эти моменты были нечастыми, ведь у парней времени было очень мало, но, когда мы сидели втроем, время пролетало незаметно. Мы обсуждали последние новости, просто разговаривали на отвлеченные темы, просто хорошо проводили время.

Спустя семь дней моего пребывания в госпитале ко мне после завтрака подошел Тимур и сказал, что меня вызывает к себе главный врач госпиталя.

– Товарищ военврач второго ранга, сержант Ковальчук по вашему приказанию явилась, – доложила о своем приходе, зайдя в кабинет директора школы, где и располагался главный врач госпиталя.

– Мне надо тебя осмотреть, – ответил мне Олег Артемович.

Осматривал он меня довольно долго: заставил и носа касаться, глаза при этом должны были быть закрыты, и на одной ноге стоять, и пальцами на сломанной руке шевелить, благо, они были не в гипсе. Закончив процедуры, сел на место и задумался. Я сидела на стуле напротив и ждала вердикта. Наконец он устало произнес:

– Не вижу смысла вас здесь держать больше, товарищ сержант. Последствий травмы головы у вас нет, да и несерьезной она была, в остальном тоже все хорошо, а что рука в гипсе… Но левая, нерабочая. Да и перелом там не самый серьезный, трещина. Держите ее в покое и через недели три повторно придете ко мне… Или к другому врачу… Остальное я напишу, справки в нескольких экземплярах сделаю, командирам отдадите. Так что можете быть свободны. Сегодня еще побудете в госпитале, а завтра с утра вернетесь в роту.

– Спасибо вам, товарищ военврач второго ранга, – искренне поблагодарила я, жалея, что не могу отдать честь – пилотки на мне не было.

– Вы свободны, – кивнул он.

А вот вечером беседа у меня, Димы и Тимура получилась очень тяжелой. Нет, узнав о том, что меня выписывают, оба парня были искренне рады, а потом Дима нахмурился.

– Бумага и карандаш с собой? – спросил он у Измайлова.

– Обижаешь, – заморгал Тимур на Йосю. – Конечно с собой!

– Тогда надо написать письмо, – старшина вздохнул и взял у фельдшера протянутую бумагу с карандашом.

– Надо, – тихо согласился татарин.

– Кому? – повисшая тишина давила невидимым грузом, а ответ… я предугадала заранее, но это нужно было услышать. Эти слова должны будут прозвучать вслух.

– Маме Алексея Журавлева, – посмотрел на меня Йося. Я слегка поежилась, внезапно осознав, что в комнате стало как-то прохладнее. Видимо, поняв, что я чувствую, Дима, и так сидевший близко, подсел еще поближе ко мне, позволив прижаться к нему вплотную. Теперь, когда я ощущала поддержку парня, мне стало немного легче.

– Расскажи нам…, – Давыдов замялся, отвел взгляд, вздохнул и продолжил. – Расскажи нам, как он погиб.

– Хорошо, – кивнула и пересказала парням все, что произошло в день, когда мы прикрывали отход войск. Парни молчали, лишь иногда переглядываясь.

– Что будешь писать? – спросил у Йоси Тимур, когда я закончила рассказ.

– Правду, а как иначе? – пожал плечами старшина. – И… предложу помощь.

– Помощь? – удивленно подняла глаза на парня.

– Он добровольцем вызвался, – пояснил Дима. – В тот отряд вступил. Конечно, многие из нас это сделали б, но Алексей… Мы пытались с Тимуром его отговорить, но не смогли. А у него мама больная и сестра маленькая в Уральске остались.

– Я знаю, он мне рассказал. В ночь перед боем.

– Он приходил ко мне в госпиталь, – продолжил Дима. – Мы попрощались, но он позаботиться… просил… о сестре и маме.

– Мы пообещали, что выполним его просьбу. Но сначала хотели узнать, как именно он погиб. Прежде, чем писать, – произнес Тимур.

Повисла тишина. На нас всех невидимым, но очень тяжелым грузом давила потеря. Потеря если не друга, то очень хорошего товарища, хорошего человека. Это ощущалось иначе, чем потери, которые были до этого, как и в самом начале войны, так и во время обороны Харькова. И я знала, чувствовала, что эта рана останется на сердце навсегда, сколько бы еще потерей не было.

– Ладно, заканчиваем на сегодня, – произнес Дима и поднялся. – Тебя из госпиталя выписывают завтра, день непростым будет, да и у тебя тут, – он посмотрел на Тимура. – Дел явно немало. И мне идти надо. В караул завтра заступаю. Отбой всем.

– Есть, – кивнул Тимур и ушел. Дима быстро приобнял меня на прощание и тоже вышел из палаты.

На следующий день, вскоре после завтрака, я со всеми документами вышла из госпиталя и, предварительно узнав, куда идти, отправилась к командиру полка, а там меня ждал приятный сюрприз. Командиром нашего пятьсот восемьдесят девятого стрелкового полка стал Александр Сергеевич Лис, который теперь был в звании подполковника.

– Товарищ подполковник, сержант Ковальчук, представляюсь по случаю прибытия к месту службы, – отрапортовала я.

– Присаживайтесь. Абрамов, выйди, покури, – отпустил Лис радиста. Тот со скоростью пули исчез из кабинета – штаб, где находился командир нашего полка, занимал одну из комнат в детском доме, который эвакуировали из Воронежа на Урал еще в первые месяцы войны. Так что сейчас мы сидели в бывшей классной комнате. – Как себя чувствуешь? – поинтересовался подполковник.

– Спасибо, не жалуюсь, разве что рука…, и форма из-за этого выглядит не очень, – ответила. – Но по мере возможности готова к прохождению службы.

– Хорошо. Останешься в третьем взводе второй роты. Командовать будешь первым отделением, ну и помкомвзвода у старшины Давыдова станешь. Почти так, как было в начале, – на лице у Александра Сергеевича появилась тень улыбки. – В связи с рукой послабления у тебя определенные будут, но, – командир слегка склонил голову на бок.

– Понимаю, – кивнула. – И готова. Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Разрешаю. Иди, Ирина, – кивнул он.

Началась ставшая уже почти привычной жизнь в городе, который находился на военном положении. Правда, если быть до конца точной, жили мы все же не в самом городе, а в его пригороде, в селе Масловка. Это было большой удачей: размещались мы в домах, ведь жители, в основном, уехали во время эвакуации, либо находились в действующей армии. Наш взвод также расположился в небольшом одноэтажном доме и в сарае рядом с ним. В них солдаты построили нары и жили по принципу «в тесноте, да не в обиде». Меня приняли легко, ведь со многими из взвода я уже служила и жила, с неудобствами быстро смирились.

Сломанная рука радости не добавляла, однако пришлось привыкнуть и приспособиться. Да, были послабления: меня не заставляли одеваться за сорок пять секунд, разрешалось не ходить на зарядку, да и к не особо аккуратно заправленной постели относились легче, но в остальном было почти как у всех. Даже на занятия по стрельбе я ходила со всеми, правда либо стреляла из пистолета «ТТ», который полагался мне, как снайперу, либо метала ножи под руководством Димы. Времени что у него, что, несмотря на все послабления, у меня было немного. В те редкие свободные деньки навещали Тимура в госпитале, благо идти было недалеко.

Начало ноября выдалось снежным, что принесло небольшое облегчение – стало теплее, а вот занятость, наоборот, увеличилась. Из штаба пришла информация о приезде вышестоящего руководства, поэтому новобранцев, и просто тех, кто не умел, требовалось срочно обучить красиво маршировать. Меня к этому особо не привлекали – сломанная рука мешала и в этом. Однако, все остальные задачи командира взвода, которые я могла выполнять, легли на плечи в полном объеме. Но Йосе все же было сейчас гораздо сложнее.

– Давно так не уставал, – устало выдохнул Давыдов, когда мы, дождавшись пока все уснут, устроились пить чай на моей кровати. – Большинство из них добровольцы, в армии от силы пару недель, маршировать, понятное дело, не учили, – он отхлебнул из кружки. – Ненавижу строевую. Еще со срочной. Меня так этим тот сержант доставал! А теперь и я не лучше себя чувствую… Еще и чертов снег, – парень вздохнул.

– Ты не виноват, – произнесла, желая хоть как-то его утешить. – А они научатся. Мы же научились.

– Знаю, – горько усмехнулся парень. – Но усталости это не отменяет. Да и представляю, как они меня ненавидят…

Тут уже настала моя очередь вздыхать, ведь я не знала, что на это ответить. Когда нас на курсах радистов учили строевой, мы если и не ненавидели Диму и Никиту, то злились на них точно. Уж больно тяжелое это дело.

Незаметно подошло седьмое ноября – важный праздник для всего советского народа – день Октябрьской революции. И начался он для нас с сюрприза, так как подъем в этот день был раньше обычного. Стоило нам только привести себя в порядок и построиться, как прозвучала команда «По машинам».

Нас привезли на главную площадь города – на площадь XX-летия Октября. А дальше нас разделили: Дима и еще часть ребят из роты отправились строиться отдельно, я и те, кто не освоил строевую в настолько хорошо, чтобы показывать ее перед начальством, отправились за ограждения. Должна сказать, что было нас немного – из всех рот всего по три-четыре человека, некоторые, судя по повязкам на головах, также как я, лечились недавно в госпиталях.

А дальше нас ожидал сюрприз. Даже не сюрприз, а самое настоящее потрясение. Ведь оказалось, что нас привезли не на смотр войск, а на парад. Те, кто не принимал непосредственное участие, а, также, как и я, стоял отдельно, запереглядывались, зашептались. Ведь все были уверены, что в этом году привычной демонстрации, посвященной революции не будет.

Парад прошел торжественно и быстро. Прошли три наших дивизии, которые располагались в Воронеже и его пригородах: 327-я, 47-я и 227-я. Открыла шествие 327-я во главе с полковником Иваном Михайловичем Антюфеевым. Затем прошли курсантские стрелковые бригады, артиллерия, мотоциклетные отряды. Была даже техника и танки в белой маскировке. А завершился парад стотысячной демонстрацией воронежцев.

Когда парад закончился, те, кто не участвовал в параде, пешком вернулись на места дислокации. Настроение было разным. Конечно, царило воодушевление, парад, на который многие ходили во время мирной жизни, которого не ждали, повысил боевой дух, но также были и другие мысли. Прошла новость, что марширующие части после прохода прямиком отправятся на фронт под Москву. Многие им завидовали. Лично я переживала лишь то, что не успела попрощаться с Димой. Бои за Москву шли тяжелые, поэтому я надеялась, что, если его и отправят туда, он сможет послать мне хотя бы весточку.

К счастью, мои страхи не оправдались. Дима, а также еще двое солдат из нашего взвода вернулись обратно к ужину. Увидев меня, парень улыбнулся. Искренне, светло. Почувствовала, как страх, что я еще не скоро получу весточку о нем, бесследно тает.

– Я переживала, – начала, когда Дима пришел ко мне после отбоя. Сейчас он мог делать это почти свободно – в доме, не считая нас, было всего пара человек.

– Знаешь, я тоже, – задумчиво произнес Йося. – Мы с площади отправились прямо к вокзалу. И когда было распределение я переживал, что не успею попрощаться с вами, но, отправили назад, как видишь.

Говорил парень спокойно, голос звучал почти равнодушно, но я слишком долго общалась с парнем, поэтому на перемену в его настроении отреагировала.

– Ты…, – запнулась, подбирая правильное слово. – Недоволен?

– Да, – ответил старшина. – Ты же сама читаешь газеты, слушаешь сводки. На Москву фашисты наступают. Надо ехать туда и бить этих гадов, а я остаюсь тут. Да и за Ле… Алексея отомстить хочется. И не только за него, за всех, кто погиб под Харьковом.

– Понимаю тебя, – кивнула. Я и сама чувствовала нечто подобное, когда вспоминала Кощея… Мне довольно часто снилась его гибель, врезалось, впечаталось в память предсмертное выражение на его красивом лице. И очень не нравилась собственная беспомощность. Поэтому я тешила себя мыслью, что скоро мне снимут гипс, и уж тогда я поквитаюсь. За Сережу Михалюка, Петю Шукшина, Алексея Журавлева. За всех них убью так много фашистских гадов, как только смогу. Самое главное – не идти на поводу у ярости, а ненавидеть холодной ненавистью. И сейчас, не имея возможности полноценно служить как снайпер, я растила эту ненависть у себя в груди. – Я тоже хочу вернуться в строй как полноценный снайпер, но пока не могу, поэтому жду. Придет мое время.

Дима молча смотрел на меня. Лицо непроницаемо. Через некоторое время он произнес.

– Знаешь, спасибо. Мне действительно стало легче после твоих слов. И мое время придет, повоюю еще. Жаль, что не под Москвой, но значит я пока нужен здесь.

– Нужен, – снова повисла тишина, а потом я рискнула задать тот вопрос, который беспокоил меня с утра. – Йося, а если так случится, что нас разлучат… Что придется в дальнейшем служить на разных фронтах… Что будет?

– Я тоже об этом думал, – задумчиво произнес Давыдов. – Будем служить. Разумеется, я буду тебе писать. И ждать тебя, но…, – он замолчал, а потом произнес очень серьезно. – Я не буду заставлять тебя клясться мне в верности. И не потому, что я не уверен в своих чувствах или в твоих, а потому что я не хочу связывать тебя такими обещаниями. Что будет, то будет, время покажет. Если вдруг… Если вдруг ты встретишь кого-то другого, с кем будешь готова остаться после войны, значит так тому и быть. Но я буду ждать тебя, – он опять ненадолго замолчал. – Если же… Если я встречу кого-то, с кем захочу провести жизнь после войны, то обещаю, обещаю тебе Ира, я буду с тобой честен. И честно во всем признаюсь. А если мы все же потом будем вместе, но на войне что-то с кем-то будет кроме тебя, то честно тебе признаюсь. А уж дальше решай сама.

– Спасибо, – прошептала, понимая, насколько парню тяжело было об этом думать и насколько дорого для меня это признание. – И я обещаю быть с тобой честной, и не удерживать тебя, если вдруг ты встретишь другую. И честно расскажу, если сама встречу другого. Хотя я уверена, что этого не будет, – тряхнула головой, отчего волосы, которые успели отрасти до подбородка, закрыли глаза. Убрав непослушные пряди, продолжила. – Уверена, потому что люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – в полумраке мне было прекрасно видно, что эти слова Дима произнес с улыбкой. – Все, отбой давно уже был, спать пора. Устал я сегодня…, – парень зевнул и зашевелился, собираясь уйти.

– Останься, – попросила, чувствуя, как розовеют щеки. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

Дима замер, что-то прикидывая в голове, а потом кивнул:

– Ладно, но не увлекайся. Все же устав это нарушает.

Удобно устроившись на одной кровати: несмотря на то, что нас кормили, из-за нагрузок как физических, так и моральных, похудели и я, и он; заговорили снова. Вернее, заговорила я, решив задать один вопрос, перед тем как Дима уснет.

– А Тимур? Он ведь тоже участвовал в параде в составе медицинской роты. Я видела, он шел ближе всех к нашим трибунам.

– Тоже остался в госпитале. Здесь то есть. И тоже недоволен этим фактом.

– Спасибо. Может это и неправильно, но я рада, что он тоже остался.

– Да, я тоже рад, – протянул Давыдов и снова зевнул. Потом вдруг, чуть наклонившись, легко поцеловал меня в лоб. – Все, спим.

– Спим, – согласилась я и вскоре провалилась в сон. В этот раз смерть Алексея мне не снилась.

Глава 2. Ира

Чуть больше месяца прошло после моего ранения и две недели после парада, который был одним из трех парадов, проводимых в нашей стране в это тяжелое время, мне наконец-то сняли гипс. Тимур, которого я встретила сразу после этого события, был искренне рад за меня.

– Услышал Аллах мою дуа, – пробормотал парень, когда я поделилась с ним этой новостью. – Но ведь тебе теперь предстоит нелегкая работа, – он нахмурился, внимательно глядя на меня.

– Да, мне сказали, – кивнула. – Нужно разрабатывать мышцы.

– Тогда не буду тебя задерживать, да и я сам на дежурстве, – парень сделал было пару шагов в сторону одной из палат, но остановился. – Вы придете после отбоя?

– Я приду, Дима… не уверена, он сейчас ведь еще для новобранцев уроки по радиосвязи проводит, времени мало, сам понимаешь. Подготовить людей надо и быстро, часть из них скоро под Москву отправляется, бои там тяжелые идут.

– Да, газеты я читаю…, – Тимур нахмурился. Я знала, что оба парня до сих пор жалеют, что их не отправили после парада столицу защищать, однако приказ есть приказ, а за невыполнение могли и под трибунал отправить. – Ладно, побегу. Но буду рад, если придешь.

Опять побежал за днем день, однако теперь дел у меня прибавилось. Кроме обычных, связанных с делами во взводе в целом, и в подчиненном мне отделении в частности, приходилось еще уделить время восстановлению былой физической формы. Конечно, носила я его не очень долго, однако мышцы успели отвыкнуть от былой нагрузки и винтовку держать было гораздо труднее, чем раньше, а это довольно сильно сказывалось на результатах стрельбы, что мне, разумеется, не нравилось.

– Ну чего ты так переживаешь? – на лице у Йоси возникла снисходительная улыбка, когда я в очередной раз пожаловалась парню на свои неудачи в стрельбе. – Чуть больше недели прошло, как тебе гипс сняли. Восстановишь ты свою форму.

– Знаю, – вздохнула. – Но хочется побыстрее…

– Побыстрее снова начать стрелять, или ты надеешься, что после восстановления тебя снова на фронт отправят? – чужому человеку показалось бы, что Дима спросил это почти с издевкой, однако я слишком давно общалась с ним, чтобы не уловить в этом другое чувство. Боль.

– На фронт, – прошептала, понимая, что парню сейчас нужен был честный ответ.

– Так и думал, – старшина отвернулся на пару секунд. – И я помогу тебе восстановить твою физическую форму, – теперь он снова смотрел на меня. Чуть улыбнулся. – Да и мне это тоже будет полезно.

Вместо ответа я с благодарностью потерлась щекой о его плечо. Парень чуть вздохнул, а потом обнял чуть крепче. Я уткнулась лицом к нему в грудь, вдыхая запах, который уже стал родным. Как хорошо…

Давыдов сдержал свое обещание: теперь он будил меня за полтора часа до общего подъема и занимался со мной. Я ругалась под нос всеми словами, которые девушки знать не должны, но выполняла все упражнения вместе с Димой. Не сразу, но это принесло свои плоды. К концу ноября мои результаты в стрельбе снова были такими же, как и раньше. До ранения.

Между тем, и с фронтов стали приходить если не радостные, то воодушевляющие вести. Наступление немцев замедлилось, потом и вовсе остановилось, а в самом начале декабря наши войска, отчаянно сдерживающие натиск врага под Москвой, перешли в контрнаступление, заставив фашистов перейти в оборону. Да, это была не победа в войне, однако по всем фронтам эта новость произвела настоящий фурор. Не отдали наши товарищи Москву, отстояли столицу.

Даже необычайно холодная зима не могла уменьшить нашего воодушевления. С каким трепетом, затаенной надеждой мы ждали вестей с фронта, как переживали, читая новости о поражениях наших товарищей. Да, может быть наш полк и не участвовал в этих кровопролитных боях, но душой и сердцем мы были с ними. С ними праздновали и эту немаловажную для всей страны победу.

Однако, это была еще не победа в войне. Война продолжалась. Хотя наша жизнь текла довольно размеренно. Наш полк все еще находился в резерве и в активных боевых действиях не участвовал, хотя личный состав менялся постоянно. Из госпиталей прибывали красноармейцы, кого-то отправляли на фронт. Именно об этом и была моя первая мысль, когда Дима сообщил мне, что нас ждут во дворце пионеров, в котором у нас обычно проходили политические занятия. Судя по молчанию, которое хранил парень, пока мы шли к этому дворцу, он думал о том же. Однако, пройдя в актовый зал, мы немало удивились, увидев, что на скамьях сидят такие же, как и мы, представители младшего командирского состава. На нас не обратили особого внимания, чему я немного порадовалась, – все-таки зимняя форма, которая скрывала мои очень скромные женские прелести, делала меня похожей на парня. Дима хмыкнул, поняв, чему я так обрадовалась и сел на скамейку, пожал руки некоторым своим знакомым. Одного из них я знала – он лежал в одной палате с Йосей. Однако, это знакомство было настолько шапочным, что позволило мне лишь коротко кивнуть ему, прежде чем я села рядом со старшиной.

– Смирно! Равнение на середину! – раздалась чья-то команда, заставившая нас всех подняться со своих мест. На сцену поднялись командиры полка: Александр Сергеевич Лис, его помощник Илья Васильевич, политрук нашего полка Михаил Алексеевич и еще один майор, имени которого я не знала, однако видела его на параде.

– Вольно, – скомандовал Александр Сергеевич и начал свою речь – Как вы все знаете, не так давно наши войска остановили войска фашистских захватчиков под Москвой, заставили их засомневаться в своей непобедимости, отступиться от столицы. Однако, нелегко далась нам эта победа. Много наших товарищей полегло под столицей, а война еще не закончилась. Она еще идет. И, в связи с этим, нашей армии нужны командиры. Офицеры. Для этого я и собрал вас, отличников боевой и политической подготовки, – подполковник перевел взгляд на политрука. – Продолжайте, Михаил Алексеевич.

– Спасибо, – политрук вышел вперед. – Как сказал товарищ подполковник, приказом командования при штабе будут организованы краткосрочные трехмесячные курсы подготовки младших лейтенантов, по окончанию которых вы сможете получить соответствующее воинское звание. А преподавателем у вас будет майор Ворона Владимир Ульянович, – майор тоже вышел вперед. Он сразу мне понравился. Округлое лицо казалось добрым, чуть уставшим. По возрасту немногим старше Лиса. – Ну, Владимир Ульянович, знакомьтесь с курсантами, а нам с командиром пора возвращаться к делам.

1 2 3 4 >>

На страницу:

Перейти

1 из 4