Кузнецкий мост и Маргарита

– «Курс моделирования головных уборов»! Говорят, его только в этом году открыли. Теперь такая жизнь будет!

Её перебила Нина Заморская:

– Да, читай же скорей! Не тяни душу!

И Пима Головкина, поглубже вздохнула, и стала называть счастливиц, принятых в техникум:

– Нина Заморская, Вера Савина, Маргарита Белякова…

До того, напряженное, лицо Маргариты, стало радостно спокойным. И она сама почувствовала, что на её лице появилась улыбка счастья. Пьянящего, радостного, окрыляющего, словно все беды теперь ни по чем.

Но тотчас Рита вспомнила, что нужно успеть договориться о месте в общежитии для неё. И она танцующей от радости походкой пошла в здание Московского Швейного техникума, по тем временам внушительное здание в стиле конструктивизма, величественно возвышающимся над одноэтажными деревянными домишками городка Болшево под Москвой. Доносились до Риты и какие-то другие фамилии поступивших, но Риту это уже не касалось, потому что ни друзей, ни знакомых тут никого не было. И долетавшие ей вслед чьи-то фамилии, но все это были не знакомые имена. Она ушла узнать о возможности поселения в общежитии. Заглядывала то в одну, то в другую дверь, пока не столкнулась в дверях кабинета с солидной советской дамой. Это оказалась зам. директора Швейного техникума. Она спросила Риту:

– Девочка? Что ты ищешь?

Маргарита ответила заплетающимся от смущения языком:

– Вот…Я поступила, а жить мне негде.

– Понимаю! Ты хочешь жить в общежитии?! Но места ограничены. Мы предоставляем места только детям погибших военнообязанных на фронте.

Маргарита растерялась от неожиданности:

– У меня мама умерла…

– Она была военнообязанная? Она воевала? Ну, что же ты молчишь? Хм! Понятно! Ну, что ж. Здесь в Болшево многие из наших учащихся снимают углы. Не дорого. А папа? Отец тебе помогает?

– Он. Он женился…

– Понятно.

– Но он присылает мне пять тысяч рублей в месяц.

– Понятно; за потерю кормильца тебе пересылает? Те самые пять тысяч, которые государство высылает ежемесячно сиротам! А кроме этого он тебе помогает? От себя помимо этих пяти тысяч рублей в месяц, что-нибудь тебе дает?

Рита низко опустила голову, словно это ей должно было быть стыдно за то, что директор школы сироте только передает те деньги, которые ей осиротевшей дочери ежемесячно дарило на пропитание государство. С трудом, преодолевая спазм в горле, она выдавила из себя лишь горькую правду:

– Нет, больше ничего.

– Поняла! Напишу тебе адресок, где угол снять сможешь. Мария Ивановна, каждый сентябрь наших учащихся к себе жить пускает. А мест в общежитии нет. Но будешь хорошо учиться – будешь стипендию получать. Извини, девочка, больше ничем помочь не могу.

Глава 5. Бездомная модистка

Рита легко нашла в Болшево, по указанному заместителем директора швейного техникума адрес. Это был низенький одноэтажный деревенский дом на окраине Болшево. И хозяйке, вышедший на стук к Рите не пришлось долго объяснять зачем ее побеспокоила русокосая синеглазая девочка. Хозяйка давно уже сдавала по рекомендации той начальственной дамы угол ученицам швейного техникума, потому что знала ее с детства – она была когда-то ее соседкой. Мать зам. директора сама выросла в соседнем, таком же сельском подмосковном доме. Поэтому договорились они легко и быстро, Рита оставила залог, чтобы ее койку не пересдала хозяйка кому-то другому к 1-ому сентября в начале учебного года. И осталась переночевать в большой комнате, пока еще пустующей до начала учебного года. Оставшись одна, Рита задумалась – с кем же первым поделиться радостью, что она поступила в Швейный техникум. Раскладывая план своего предстоящего путешествия, она заснула. А на следующее холодное и туманное утро она направилась в сторону железнодорожной станции.

Сильный туман обволакивал каждого, спешащего на поезд, делая невидимым ожидающих на платформе поезда в сторону Кимр. Еще и поэтому в это утро на Маргариту особенно остро нахлынуло чувство сиротства. О она почувствовала себя безнадежно одинокой среди голосов и звуков шагов окружавших ее людей. Услыхав звук и грохот приближавшегося поезда, дождалась пока он остановится и, сориентировавшись по голосам людей, где же вход в вагон.

В вагоне она спросила у пассажиров:

– Скажите, пожалуйста, а до Савёлово, то есть: до Кимр этот поезд идёт?

Потом она села у окна и вспоминала детство до войны, как она делала всякий раз, когда ее захлёстывала тоска. А тоска душила в то утро Риту до слез не только, что, потому что девочка была голодна, ведь денег после уплаты залога за койку совсем не осталось. Но и потому что ей пришлось ехать «зайцем», а это для нее – девочки строгого воспитания, было просто мучением. Чтобы не изводить себя страхом перед возможным появлением контролера и неизбежным наказанием, она старалась отлечь себя своим «золотым запасом» – лучиками счастливых воспоминаний о довоенной жизни. Вспомнилось о том, как она сказала своей бабушке – Елизавете Яковлевне Бегутовой о том, куда она решила поступать и учиться на «модистку», как назвала по-старинному эту профессию ее бабушка. Улыбнувшись своим воспоминаниям, Рита вспомнила о том, как была обрадована, тому всплеску радости, с которым встретила бабушка это известие – она приняла новость с восторгом.

Елизавета Яковлевна, всплеснув руками, бросилась обнимать внучку, восхищаясь:

– Счастье-то какое, Риточка! Забытое теперь слово – модистка! Вот так судьба направила и тебя. Модистка! Это что-то прекрасное, сверкающее, легкомысленно-кружевно-муаровое сверкало и манило и меня когда-то. Но я, имея на руках маленькую дочку, твою маму, боролась за жизнь, как могла; и прислугой работала, и обшивала всю семью! Вот только кружева моя отрада!

Елизавета Яковлевна и в правду была дивной рукодельницей. Кружева плела замечательные. Развешивала их по стенам, как картины. И одну из таких рамок с бабушкиными кружевами она повесила и на стене деревенского дома над своей железной кроватью.

Сидя в вагоне, вспоминая об этом, Рита не заметила, как уснула.

Она увидела дороги, дороги, дневные, ночные, увиденные ею откуда-то свыше. Они превратились в нити, которые сворачивались в клубок. В клубок нитей, которые разворачивались в разноцветные нити, из которых натруженные руки бабушки сплетали ее дивные кружева.

Линии кружев превращались в едва различимые в тумане ветви деревьев. Маргарита поняла, что проснулась. Но проснулась она от того, что ее грубо трясла за плечо высокая кондукторша:

– Билет покажи! Десятый раз тебе говорю! – прикрикнула на нее кондукторша, глядя на испуганное лицо, не совсем очнувшейся от сна, усталой и голодной девчонки.

Но как только Рита прочувствовала, и холод вагона, и всю опасность ситуации, а значит – она окончательно проснулась и мгновенно поняла, что нужно бежать. Она резко вспорхнула с деревянной скамейки вагона и помчалась в тамбур, распахнула дверь тамбура, как учили ее девчонки, поступавшие в техникум вместе с нею. И, уцепилась обеими руками за вертикальный поручень сбоку, чтобы спрыгнуть. Но поезд шел на большой скорости. И Риту сковал ужас и страх. Поэтому сделать спасительный прыжок загнанного «зайца» по ходу поезда, чтобы, смягчив удар, скатиться по насыпи, как инструктировали ее, не раз проделавшие этот трюк, девочки, Рита не смогла. Руки, затекли и обледенели, когда она мертвой хваткой схватилась на поручень, а под ногами мелькала насыпь. Мало этой беды, так еще и кондукторша ввалилась в тамбур. И обозленная баба, матерясь занесла толстую ножищу в кирзовом сапоге над головой Риты. Но тут произошло невероятное. Эта «каменная баба» вдруг накренилась с воплями:

– Пусти, гад! – кричала она, беспомощно размахивая руками. И вдруг оказалась отброшена в сторону, замерев после броска у стены совершенно обалдевшая, потирая шею.

– Что же Вы творите?!!! Это же ребенок! Вы же искалечить могли девочку! – возмутился молоденький раненный солдатик, опиравшийся на костыли, вернее, костыль, потому что второй ему пришлось отбросить, чтобы освободить руку и оттащить от Риты кондукторшу. Опираясь, на костыль прыгая, чтобы не опираться на недавно ампутированную с примотанной культей ногу, он протянул руку Рите. Но Рита боялась просто пошевелиться, не то, чтобы схватиться за спасительную руку. Ясно было, что самой ей не справиться. И солдатик сгреб ее за ворот ватника и рывком вытащил девочку.

– Сколько за билет для такого испуганного зайца? – спросил он кондукторшу.

– Да, что мы…не люди что ли. – злобно буркнула кондукторша в ответ. И ушла обратно в вагон, одергивая свою растрепавшуюся в схватке одежду и поправляя поношенный берет.