На спине лоскутного дракона

– Притащилась ко мне с подарочком. Угостить, говорит, хочу по-соседски. Ну, я взяла, спасибо сказала. Сначала выкинуть хотела, а потом оставить решила, чтобы ты полюбовался. Ну кто так пироги печет? Тесто пышное должно быть, мягкое, темечко гладкое. А тут – чисто рожа, ты глянь! Глаза как будто, нос картошкой, бородавки… Страх, да и только!

– И вправду страх, – сказал Нильвар. – Пойду собакам его брошу. Их, поди, рожами не напугать.

Он взял пирог и вышел во двор. Псы по-особому залаяли, почуяв хозяина, но Нильвар не сразу кинул им подачку. Какое-то время он просто стоял с пирогом, пытаясь рассмотреть его при свете луны.

«Вот плутовка моя, – снова и снова усмехался он про себя. – Ну и рожицу состряпала. Эти глаза, этот кривой рот – ну вылитая Альда. Только рога укропные – это уж перебор. Скажу ей завтра, чтоб не шутила так больше, а то мало ли…»

Нильвар щелкнул пирожицу по носу, кинул ее в собачий загон и, насвистывая, пошел доедать ужин.

СНАДОБЬЕ

– Но… я же просил вас достать для меня снадобье! – воскликнул ошарашенный лорд Альбор.

– Все верно, – невозмутимо ответил лекарь Кхан, сверкая глазами из-под берилловых стекляшек на носу. – Вот оно.

– Но… это же зверь. Грольв!

– Я заметил.

– Так что же вы меня дурачите?

– И в мыслях не было. А что, вы верите только в порошки и травы?

– Но… – Лорд Альбор беспомощно развел руками и замолчал.

Какое-то время они просто сидели и в упор смотрели друг на друга: тучный, мягкий, печальный мужчина, который растерял состояние, но сохранил фамильный перстень да благородную горбинку на носу, и сухощавый жилистый старик, обвешанный свертками и пузырьками, как орешник в первый летник день. А между ними лежала косматая громадина размером с теленка: грольв, саблезубый волк. Один клык у него был сломан, другой же, кривой и желтый, нагло торчал на манер курительной трубки. И это придавало зверю еще более устрашающий вид: он казался не просто чудовищем, но чудовищем разумным, почти очеловеченным.

– Что мне с этим делать? – наконец, спросил лорд Альбор. По его тону стало ясно, что он готов сдаться. Лекарь это понял и довольно прищурил глаза.

– Возьмите Вуго с собой, – сказал он, имея в виду волка. – Уверяю, если он вас не излечит, то не излечит никто.

– В самом деле, вряд ли я смогу тосковать о Нэлль в его желудке, – проворчал лорд, но все же дал знак своему храброму слуге надеть на грольва ошейник.

На следующее утро лорд Альбор и не вспомнил о своем снадобье. Как обычно, его утянул омут памяти. Нэлль – хрупкая смешливая красавица, приходившаяся ему женой – умерла от лихорадки год назад, и с тех пор он почти беспрерывно думал о ней. Думал и таял, расплывался, казался уже не человеком, а мягкой грудой воска. И воспоминания, как искры от удара кремня, каждый раз поджигали на нем невидимый фитиль.

Вот голубая беседка, где они с Нэлль отдыхали после завтрака. Ее стул, как всегда, чуть отодвинут, а со спинки свисает кружевная салфетка…

Лорд Альбор отшатнулся, увидев под этой салфеткой бурую спину Вуго. Тонкие кружева и лохматая псина – нет, это уже слишком! Хозяин дома издал досадливый возглас и поспешил прочь из сада.

– Я тут сверился с записями, – сообщил лорду Альбору его младший брат, Вальбор. – Колдуны востока используют сердце грольва для изготовления мази под названием киль-зару. Якобы после втирания кровь в венах бежит медленнее и человек живет дольше. Может, это и имел в виду наш почтенный Кхан?

– Сердце? – с ужасом переспросил лорд. – Как я достану у этого монстра сердце? Пока волк ведет себя спокойно, но уверен: стоит мне тыкнуть в него кинжалом, и он сожрет меня с потрохами. Если лекарство – та самая мазь, то почему лекарь не удосужился дать ее в готовом виде?

Вальбору оставалось лишь пожать плечами.

А Вуго постепенно подбирался к комнате лорда Альбора и его покойной жены. Каждый раз, когда хозяин дома на цыпочках проходил мимо, грольв поднимал голову и почти дружелюбно направлял на него единственный клык.

– Я еще выяснил вот что, – не унимался Вальбор, изо всех сил стараясь помочь брату. – Кровь этих зверей тоже считается целебной. Может, старик хотел, чтобы ты потреблял ее, так сказать, свежей? Поэтому и вручил тебе лучший по сохранности флакон – целехонького грольва?

– Ну да, мне всего лишь нужно подойти и сказать: «Вуго, дружок! Ты не против, если я заберу у тебя немного крови?»

– Тогда что может быть снадобьем? Волчий глаз?

Лорд Альбор только покачал головой. Он был мягким не только телом, но и душой, и не мог даже представить, что будет резать живое существо на части. Тем более он почти смирился с присутствием Вуго в своем доме. В бессонные часы было даже полезно прислушиваться к спящему за дверью грольву. Оказалось, печаль с ее тонким душевным плетением наотмашь разбивалась о грубый, вполне приземленный храп, как птица о каменную стену. И в конце концов к человеку приходил блудный, затерявшийся где-то сон.

– Быть может, слюна? Вдруг она тоже эдакая, как у саблезубых тигров?

Настал вечер, когда лорд Альбор обнаружил Вуго в своей комнате. Грольв растянулся на ковре у кровати, а сама кровать пошатывалась, потому что ее ножка была изрядно погрызена. Лорд осторожно лег и притупил тоску о мерное сопение, а потом, в полусне, запустил пальцы в косматую шерсть, которая как будто уже не так отдавала псиной…

– Когти? Кости? Или зубы? Я слышал о стертых в порошок клыках…

– Хватит, Вальбор, – прервал его старший брат. – Я ничего не хочу делать с этим существом. Я к нему как-то привык.

– Привык – к грольву? Ты б еще приручил дракона!

– Кто знает, – тихо сказал лорд Альбор. – Может, и у драконов есть душа.

В тот же день он пришел в дом Кхана и отдал ему деньги за снадобье – все пятьдесят диаров.

– Не знаю, чем именно вы собирались меня лечить, но, по-моему, я и без этого иду на поправку. Могу я оставить у себя ваше снадобье… так сказать, целиком, не вскрывая флакона?

Старик удивленно изогнул брови, из-за чего берилловые очки сползли на самый кончик носа.

– Просто так получилось, – в смущении продолжил лорд Альбор. – Иногда я гуляю с ним, иногда просто разговариваю – и тогда мне кажется, будто есть какая-то жизнь, и я не так часто думаю о Нэлль.

– Я на это рассчитывал, – удовлетворенно сказал лекарь Кхан. – Как только я вас увидел, то сразу понял: вам нужен друг. Друг, который не вздумал бы вас жалеть. Плевал бы на ваши вздохи и влажные глаза, но не отказался бы от хорошей прогулки. Человека такого найти непросто, а вот грольва – пожалуйста! Только я чего-то недопонял: у вас были насчет него другие идеи?

ДУХИ В БУТЫЛКЕ

Солнце было так низко, а котомка так пуста, что Доргас решился переступить порог, за который его не приглашали. Еще в лесу он почувствовал эту незримую стену, этот забор, кропотливо сотворенный магами старой закалки. Волшебные нити истерлись от времени и почти без боли пропустили чародея средней руки; впрочем, не для него они были созданы, не его хотели остановить. А кого же? Доргас решил не думать об этом. Ведь позади лежал лес, смертельно опасный с наступлением темноты, впереди – Драконьи скалы, а за стеной манила поляна, безмятежная и пустая. И он выбрал непонятную угрозу вместо двух вполне понятных.

Меряя землю шагами путника, который ищет ночлег, Доргас неожиданно для себя очутился у обрыва. Трава стекала под его ногами вниз, словно застывший водопад. Он ступил дальше, чтобы рассмотреть, но тут же услышал окрик:

– Эй!

Доргас и вздрогнуть не успел, как голос прозвучал снова:

– Эй! Не хочешь ли купить яблочко?

Он обернулся и увидел женщину в грубом плаще. Она сидела на траве за холмом, опустив ступни в лужицу пересохшей речки, а рядом накренилась корзина с фруктами.

Чародей приблизился. Яблоки выглядели хуже некуда – червивые, сморщенные, кособокие. Но он все же взял парочку за медяк, решив, что лучше не перечить. Его насторожили волосы торговки, выглядывающие из-под капюшона. Черные, с едва заметной проседью, они скручивались в причудливые упругие кольца, волосок к волоску. Он них сильно разило рыбой, но чутье Доргаса уловило еще кое-что. Силу. Приглушенную, чуть ли не затхлую силу, которая походила на вещь в запылившемся чулане.

Женщина потерла монету между пальцев и шумно повела носом.

– А, ты из этих, – лениво бросила она. – Не бойся. Мелковат будешь.

– Где я очутился? – спросил Доргас.

– Ты слышал сказку про духа в бутылке? – вместо ответа усмехнулась торговка. – Конечно, слышал, ведь сказки живучи. Один человек вызволил этого духа, и тот обещал исполнить его желание. Но оказалось, что дух из бутылки мог сотворить либо что-то великое, либо что-то ничтожное. Он предложил своему спасителю разрушить город или построить дворец, но бедный селянин испугался такой мощи. И потому пожелал в награду деревянную пуговицу для штанов.

Доргас ничего не сказал на это. Он просто подошел к обрыву и посмотрел вниз. Там, далеко в долине, виднелись замки дивной красоты из камня, хрусталя, золотых и серебряных плит. Они стояли так близко, что едва не попирали друг друга. Над ними простирались огромные мосты и парили небесные корабли, а между башнями устремлялись ввысь гигантские статуи древних звероподобных богов. Что-то из этого рушилось от старости и тут же, прямо на глазах, возникало вновь.

Чародей сделал шаг назад. Торговка с любопытством посмотрела на него.

– Сама я устала от этой помпы, – заявила она. – Решила совершенствоваться на яблоках. Такого славного урожая у меня еще не было!

Указав на корзину, женщина хрипло рассмеялась и замутила ногами воду в лужице. Но вдруг ее глаза сузились.

– А ты, малыш, ступай отсюда, – медленно произнесла она. – Тебе не место в этой бутылке. Поверь, драконы в скалах – просто котята по сравнению с некоторыми из нас.

Доргас кивнул и молча направился к незримой стене. Внутри томилось желание еще раз глянуть с обрыва на бесполезную красоту, на бессильное величие, на магию, от которой сжимается сердце. Но он пересилил себя: судьбу раздражает любопытство. Чародей дошел до Драконьих скал и ни разу не обернулся.

Он нашел ночлег в одинокой пещере, но до самого рассвета не сомкнул глаз. Положив под голову котомку с яблоками, Доргас неспешно, словно бусины на нити, перебирал в памяти почти забытые сказки матери.

ОГАРОК

– Ты только не переживай из-за этого, – спокойно сказала она. А потом добавила: – Хочешь, я зажгу свечку?

Она провела маленькой ладонью над фитилем, и тот загорелся. Фаральд замер. Он знал, что времени у него немного: какая там свеча, один огарок. Зыбкий свет облизнул стены, позеленевшие от сырости, и притаился на плечах девушки, ее скулах и волосах. Можно было всю жизнь стоять и смотреть на нее – настолько она была красива. В памяти сразу всплывали медовые поляны, залитые солнцем, и пьянящее горное разнотравье – картины почти забытого детства. Да, лишь тогда Фаральд вспоминал, что он и в самом деле когда-то был ребенком. Она это знала и потому улыбалась ему всем телом, посылала тепло, которое не доходило от свечи. Но дрема разрушалась, когда его взгляд съезжал с ее плеча на внутреннюю сторону локтя, а потом утыкался в грубое тяжелое железо. Как-то она сказала, что в следующей жизни, наверное, будет ненавидеть любые браслеты.

– Не думай об этом, слышишь? Я не боюсь огня. Я люблю огонь. Говорят, есть такие края, где много солнц на небе. Они садятся не сразу, а постепенно, и вся жизнь проходит в закатах и рассветах. Быть может, я попаду именно туда.

– Мне так хочется… – глухо начал Фаральд.

Но его окликнули:

– Господин!

Огонек сжался и исчез. Стены вновь получили свою темноту.

– Господин начальник тюрьмы, вас просят. Новых привели!

Фаральд развернулся и зашагал по ступенькам наверх. Звуки шагов вернули его душу в тело, в собственную темницу, откуда был лишь один выход – как и у всех в этих холодных норах. Стражник передал ему факел и кивнул в сторону решетки, за которой только что погасла свеча:

– Завтра, наконец, мы разделаемся с этой ведьмой. Вот уж будет на что посмотреть!

– Завтра я как раз уеду, – бесстрастно произнес Фаральд. – Милорд вызывает.

И его рука нарочито тронула бумажный уголок, торчащий из-под жилета, хоть на самом деле это было письмо домой, которое он не решался отослать уже третий год.

СОВЕРШЕННО ЛИШНЕЕ

Росинка с детства готовила себя к роли хозяйки постоялого двора и потому твердо знала три правила: наливай пиво так, чтобы пена возвышалась на два пальца, будь всегда вежлива с гостями и ничему не удивляйся. Поэтому она с улыбкой выслушивала бесконечные шутки старого судьи, которые начинались одинаково: «Встретились как-то тролль, дракон и некромант…» Старик рассказывал и хохотал, запрокидывая голову, а девушка тем временем наполняла его кружку, придвигала ближе перченые оладьи и смахивала крошки. В конце концов, наступал момент, когда судья вдруг замолкал, будто вспоминал что-то важное, вставал из-за стола и медленно, вразвалку, уходил. Росинка сразу же открывала окна, протирала пол и относила кружку в специально отведенный шкаф: можно было, конечно, и выбросить, но ведь так посуды не напасешься. Помня последнее правило, она делала это быстро, ловко и беззаботно, но однажды все-таки спросила отца:

– Может, скажем ему?

– Что скажем? – Голова хозяина двора, Куцей Бороды, на мгновение вынырнула из-за ряда горшков и бутылей на стойке. – Кому?

– Господину судье. Мне кажется, это уже становится неприличным. От него так пахнет, и к тому же его глаз – не стеклянный, второй – уже почти совсем… Может, скажем, наконец, ему, что он умер?

– Зачем? – пожал плечами Куцая Борода. – Он тут никого не трогает, никому не мешает, постояльцы привыкли. А что до запаха – стоит нашему кузнецу ботинки снять, как про мертвечину тут же забудут. Не нужно говорить, не расстраивай старика. Я на его месте, узнав такое, порядком бы огорчился!

Хозяин выхватил у повара поднос с жарким и сунул его в руки сонному подавальщику.

– К тому же, – вполголоса продолжил он, – судья исправно платит за свое вино. Где он деньги берет – ума не приложу, а впрочем, не наше с тобой это дело.

Росинка кивнула, взяла в каждую руку по три полных кружки и направилась к мельнику с сыновьями, попутно отметив, что скатерть на дальнем столике можно и не менять – все равно не найдется других желающих коротать там вечер.

ВСЕ-ТАКИ СЕМЬЯ

Обычно ловчий Ольво Клык говорил, что его бабке сто три года, а шрамы ей достались от одного незадачливого вора – незадачливого потому, что дед сразу его прикончил. На самом же деле Ольво не знал, откуда у старой Олиссы четыре бледных полоски на шее, клеймо немоты. Он лишь смутно припоминал, что деда-то никакого не было, а как его мать появилась на свет – оставалось загадкой.

Долгожители поговаривали, что в молодости Олисса промышляла колдовством, и Клык охотно этому верил. Как же иначе она присвоила себе грифоний голос? Всем известно, что грифон не умнее курицы, и если он повторяет за человеком слова, то без всякого осознания, как попугай. Но грифон бабки был не такой. Вальяжный и разжиревший, он служил лишь для одной цели: когда старуха касалась его рукой, зверь начинал говорить. Лающими, отрывистыми фразами. Он вещал о погоде или ворчливо осведомлялся, когда принесут ужин. Называл Ольво внучком и жаловался на правое бедро. Иногда и вовсе голосил: «Эля! Налей мне полную кружку эля!» Клык послушно спускался в погреб, Олисса провожала его горящими зелеными, а грифон – пустыми черными глазами.

Ольво не то чтобы любил полубезумную старуху, которая однажды заявилась в его дом и заняла лучшее место у камина. Но выставить ее вон не смел. Была какая-то власть в ее сжатых губах, в скрюченных пальцах с острыми костяшками. Впрочем, Олисса не сильно ему мешала. Разве что по ночам она разговаривала во сне: каркала своим грифоном о каких-то дальних морях и кораблях. Тогда Клык тихонько пробирался в ее спальню и завязывал клюв зверя платком. Ему было и смешно и стыдно, и он представлял, какой хохот подняли бы другие охотники, завидев его с тряпкой в руке. Но жутко хотелось спать по ночам, и Ольво говорил себе, что «все-таки семья», а еще вспоминал фразу матери: мужчина бессилен против истинной ведьмы. И это была правда, хоть он припоминал, что когда-то толковал те слова иначе.

ТАК БЫЛО НУЖНО

Пушок, наверное, не подозревал, что является самым известным конем в Седых тропках. Притом что он был всего-навсего пони. В то время как городок гудел о залитой кровью конюшне и боялся Черного Рыцаря, копытный друг стоял живехоньким у меня в сарае и посмеивался. Но мне было совсем не смешно.

Ведь я знала правду. Может ли простая, безыскусная правда быть печальнее всего?

Пока люди шептались по углам, не выпускали из виду детей и запирали на ночь двери, я ждала Ринн. И она пришла. Постучалась с наступлением темноты – понимала, что я не испугаюсь и открою.

– Хватит, – с порога заявила она. – Я заберу его обратно. Мирра скучает, все время плачет. Не могу, не могу!

– И как ты ей объяснишь? – спросила я.

Ринн сверкнула покрасневшими глазами.

– А что тут объяснять? У нее будет готов ответ: Черный Рыцарь пожалел девочку и оживил ее лошадку.

– Лучше бы ты сказала дочери, что ее отец погиб в бою. Или уплыл за товаром на корабле и попал в шторм. Она бы поверила. Такая ложь благородна.

– Не хочу быть благородной, – сухо рассмеялась Ринн. – Разве я давала обет на святом алтаре, как ты? Нет, я не собиралась делать из ее папаши хорошего человека. С чего это вдруг? В один прекрасный день он просто укатил на повозке к одной из своих глупых жен – потом я узнала, что у него в каждом городе по жене. Я хотела, чтобы Мирра ненавидела его, понимаешь? Так же сильно, как я. Поэтому сказала ей: твой отец был плохим. Он натворил столько зла, что был превращен в Черного Рыцаря. И теперь его удел – страшить и убивать. Мирра проглотила вранье, но… не перестала ждать. «Папа бедный, папа одинокий, никто его не любит! Когда-нибудь он вспомнит о своей малышке и придет». Я разозлилась не на шутку – а дальше ты знаешь. Привела Пушка к тебе, а стойло вымазала куриной кровью. Может, нужно было на самом деле прикончить конягу? Нет, рука бы не поднялась. Мирра плакала, как она плакала! И – простила.

– Ринн, – перебила я, – ей всего-то семь лет…

– Не смей меня осуждать! – Она произнесла это почти механически, словно привыкла повторять про себя. – Все вы примерны со стороны и милосердны из-за угла. А теперь давай мне эту клятую лошадь. Мерзавец опять победил – даже забавно, он всегда получал все, что хотел.

Я вывела Пушка из сарая. Пони радостно фыркнул и тут же укусил хозяйку за карман: мол, нет ли яблочка? Ринн схватила его за повод и поволокла домой. Я же прочитала молитву перед тем, как лечь спать. Обычно после хвалы небесам я чувствовала себя праведной и спокойной, но сегодня постель казалась мне грязной, и я всю ночь не сомкнула глаз.

ВЫ ПРОСТО НЕ ПОЙМЕТЕ

– Я не могу с тобой разговаривать, – устало сказал служитель Оргольд. – Я хочу тебе помочь, а ты ведешь себя, как мальчишка.

Человек по ту сторону стола хмыкнул.

– Лорд хочет знать, как ты открыл эту дверь. Над замком работали два придворных мага, его невозможно было взломать!

– Но я же взломал, – с усмешкой возразил человек.

– Чем же?

– Вот этим. – Он кинул на стол причудливое ожерелье дикаря: ключи, щипцы, изогнутые спицы, медные булавки и прочая дребедень болтались на железном кольце.

Оргольд откинулся на спинку кресла.

– Невозможно, – выдохнул он. – Ты разыгрываешь меня, безголовый кретин. Я ведь от бастиона пытаюсь тебя спасти – ты понимаешь, что такое бастион? Это не тюрьма и не каторга, там тебе быстро завяжут в узел все, что болтается, и заставят пахать от зари до зари. Убери свои игрушки и скажи, наконец, правду!

– Как вам угодно. – Человек за столом слегка придвинулся и заглянул в глаза служителю. – Правда в том, что я иногда спрашиваю себя: эй, а эти люди здесь – живые? Такое чувство, что вы лежите в деревянном ящике, забитом наглухо. У вас всегда есть предел, черта. Чуть поднимитесь – бах о крышку – нельзя! Чуть повернетесь – бух о стенку – невозможно! Только вам невдомек, что бывают моменты, когда просто нужно что-то сделать. Так нужно, что сводит кишки и больно дышать, и тогда побоку ваша магия и железные стены. В тот миг можно голыми руками задушить дракона или открыть гвоздем волшебный замок – просто потому, что иначе никак, выбора нет. Угрожайте мне бастионом, сколько влезет. Но он мне не светит – разве что тюрьма. Я ведь не вор и ничего не взял. И не собирался брать.

– Кто тебе поверит? – помолчав, спросил служитель Оргольд.

– Например, вы.

– Хорошо. Тогда скажи мне, бес тебя возьми, зачем ты пробрался в крепость лорда, обойдя три линии охраны и магический запрет? Что ты забыл в старой комнате?

Человек повел плечом, достал из-за пазухи трубку и попытался набить табак связанными руками.

– Быть может, сейчас я буду объяснять азбуку коню, но я всего лишь хотел заглянуть в медальон над камином. Там портрет его дочери – может, вы знаете, она умерла девять лет назад. Вчера я проснулся и не смог вспомнить, на какой щеке у нее была родинка: на правой или на левой. Мне просто нужно было посмотреть.

СВАТОВСТВО

Одним весенним днем, когда почки уже набухли и лужи подсохли, Вильго из дома Готара-каменотеса не пошел на ярмарку, а направился прямиком к Анисе из дома Хальдора-судьи. В его руках был чуть помятый букет белоцветников (которые неосторожно появились первыми в лесу), а на шляпе – новое гусиное перо. Лицо же перекосила такая обреченная и вместе с тем довольная ухмылка, что и дурак мог понять: Вильго идет свататься.

Аниса жила в старой каменной усадьбе, одна-одинешенька после смерти отца. В бедной деревеньке эта усадьба казалась дворцом, и, конечно, ее стены были словно медом намазаны для окрестных женихов. Но при этом, как ни странно, дочь судьи оставалась в девках. Причем, по слухам, сама она никому не отказывала, просто молодые люди вдруг начинали воротить от нее нос.

– Это девица только издали ничего, а вблизи – ну просто страх, – пытались отговорить Вильго его приятели, уже побывавшие в старой усадьбе.

– Ну, с лица воду не пить, умела бы пироги печь, – отвечал парень. – А не умеет – и того лучше. Пусть сидит в уголочке и помалкивает. С домом я сам разберусь.

– Не такой уж он и большой, дом этот, – не отступали те.

– Скажете тоже, не большой! Давеча южную стену мерил, прикидывал – пятьдесят шагов, не меньше! Крыша крепкая, окна чистой слюды – чем не хороша невеста?

– Да не женишься ты на ней.

– Еще как женюсь! – фыркнул Вильго и вырвал лучшее перо из гусиного зада.

«Врут они все, – думал он. – Говорят, что не захотели в жены брать, а она-то, небось, сама им от ворот поворот дала. Стыдно признаться, вот и брешут. Но мне Аниса не откажет! Я даже у нашего мясника-скупердяя баранью ногу за полцены взял, неужто девчонку не уломаю?»

Погруженный в свои мысли, Вильго и не заметил, как приблизился к старой усадьбе. Ворота оказались незапертыми, двери – тоже. Парень вошел в просторный зал и огляделся. Высокий потолок, добротная мебель. Правда, нет порядка: там и сям лежат книги, с кресла свисают ленты для вышивки, на столе надкусанное яблоко… в общем, не хватает твердой мужской руки.

«Да, – сказал себе Вильго, еще раз обежав все глазами. – Все как надо. Подойдет».

– Проходите же сюда! – донесся звонкий голосок из дальней комнаты.

Увидев хозяйку дома, парень вздохнул с облегчением. Вблизи она была вовсе не страшна, а напротив, вполне себе миловидна. Cиние глаза, ровный носик, две светлые, наспех скрученные косицы. Аниса улыбнулась гостю и указала на обитый бархатом стул.

Вильго присел на краешек и протянул девушке букет белоцветников. Его бравада улетучилась – все же здесь была не лавка мясника.

– Я тут пришел… – неуклюже начал он, теребя перо на шляпе.

– Да? – с готовностью отозвалась Аниса.

– Просто вдруг подумалось…

– Да-да? – вновь подбодрила его хозяйка.

– Подумалось, что такой… э… красивой и достойной… э… особе, наверное, нелегко справляться с таким большим… в смысле, нелегко жить совсем одной…

Внезапно Вильго захлопнул рот так резко, что клацнули зубы. Рассматривая обстановку во время своей проникновенной речи, он вдруг уперся взглядом в темный дверной проем смежной комнаты. Оттуда на него смотрели два красных глаза.

– О, – напомнила о себе Аниса. – Продолжайте!

Парень ощутил невидимые гвозди на своем стуле и беспокойно заерзал.

– Да, совершенно одной. Знаете, как пень…