Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

Киприан Карфагенский, святой III века, пишет: «Всё наше богатство и имущество пусть будет отдано для приращения Господу, который будет судить нас. Так процветала вера при апостолах. Так первые христиане исполняли веления Христовы» – это – веления Христовы! – «Они с готовностью и щедростью отдавали всё апостолам для раздела». Я кое-что пропущу.

Василий Великий, человек удивительный, великий учитель Церкви, пишет: «Оставим внешних и обратимся к примеру этих трёх тысяч». Дело в том, что сразу перед этим Лука говорит, что к этому моменту, в результате проповеди Петра, уверовало около трёх тысяч человек, а после ещё больше составляло эту общину. «Поревнуем обществу христиан. У них было всё общее: жизнь, душа, согласие, общий стол, нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел сделала единое тело». И так далее.

Но больше всех восторгается происшедшим в Иерусалимской общине св. Иоанн Златоуст, к которому мы очень часто обращались, который более всего писал об имущественной проблеме в Церкви. И, кстати, следующую лекцию я посвящу целиком учению св. Иоанна Златоуста. Это нечто удивительное, очень продуманное, взвешенное, гармоничное, объединяющее все разделы имущественной проблемы. Так вот, Иоанн Златоуст, комментируя Деяния апостольские, пишет, точнее, говорит:

«Когда апостолы начали сеять слово благочестия, тотчас обратились три тысячи, а потом пять тысяч человек, и у всех их „было одно сердце и одна душа“. А причиною такого согласия, скрепляющею любовь их и столько душ соединяющею в одно, было презрение богатства. „И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было у них общее“. Когда был исторгнут корень зол, разумею сребролюбие, то превзошли все блага, и они тесно были соединены друг с другом, так как ничто не разделяло их. Это жёсткое и произведшее бесчисленные войны во вселенной выражение моё и твоё (обычно словами „моё и твоё“ Златоуст называл собственность – очень образно, надо сказать), было изгнано из той святой Церкви, и они жили на земле, как ангелы на небе: ни бедные не завидовали богатым, потому что не было богатых, ни богатые не презирали бедных, потому что не было бедных, но „всё у них было общее; и никто ничего из имения своего не называл своим“; не так было тогда, как бывает ныне. Ныне подают бедным имеющие собственность, а тогда было не так, но, отказавшись от обладания собственным богатством, положив его пред всеми и смешав с общим, даже и незаметны были те, которые прежде были богатыми, так что, если какая-то, может, рождаться гордость от презрения богатства, то и она была совершенно уничтожена, так как во всём у них было равенство, и все богатства были смешаны вместе». «Смотри, какой тотчас успех: не в молитвах только общение, и не в учении, но и в жизни. Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим». Ну, и так далее. Я вас не буду утомлять длинными цитатами. У Златоуста очень много можно найти на эту тему. И именно в комментариях на Деяния апостольские слова Златоуста приобретают наибольший пафос.

Сделаем кое-какие выводы. Во-первых, Святые Отцы не сомневаются, что в Иерусалимской общине было, как говорится по-церковнославянски, «общение имений», то есть общественная собственность, или, говоря иначе, христианский коммунизм. Во-вторых, Святые Отцы, безусловно, принимают это устроение за подлинный, настоящий, высочайший, христианский идеал. Златоуст по этому поводу говорит: «Это было ангельское общество».

Но с тех пор много воды утекло. И, если мы сразу переместимся в XIX век, то мы неожиданно найдём, причём у богословов наших конца XIX века, другие оценки. Совершенно другие, что поразительно. Первый тезис, который выдвигают новые богословы XIX века, заключается в том, что, по их мнению, никакого коммунизма в Иерусалимской общине организовано не было. Нет, там было другое: в Деяниях просто описывается складчина, образование некоего общественного фонда, который состоял из добровольных пожертвований. Это мнение всё время повторяется.

Кстати, наиболее чётко сформулированную позицию можно, опять-таки, найти у отца Иоанна Восторгова, о котором я вам как-то уже упоминал. Он писал: «Отрицалась ли первыми христианами собственность при том общении имуществ, которое мы видим в Церкви Иерусалимской? Иначе говоря, принудительно ли совершалась продажа имений, внесение денег в общую кассу? Общежительно ли это было для всех христиан первого времени? Ни то, ни другое, ни третье. В той же книге Деяний читаем, что Мария, мать Иоанна-Марка, имела собственный дом в Иерусалиме» (мол, вот тебе и общая собственность). Из слов апостола Петра об Анании (мы к этому эпизоду с Ананией и Сапфирой перейдём попозже, это очень интересный эпизод): «Чем ты владел, не твоё ли было?» мы заключаем, что ничего принудительного в продаже имения не было. И если Анания и Сапфира были наказаны, то наказаны не за то, что оставили собственность у себя, а за обман, за ложь, соединённую с тщеславием. Священник Пётр Альбицкий вторит отцу Восторгову: «Коммунизма в социалистическом смысле не было между первыми христианами». Ну, и так далее. Вот примерно такую позицию занимают практически все наши богословы – православные богословы XIX или начала XX века. То есть, утверждается, что это была складчина, в которой участвовали вовсе не все члены общины, и не всё имущество общины было обобществлено. И складчина образовывалась на добровольных началах.

В общем-то, я немного удивляюсь этим тезисам, потому что они напрямую противоречат словам текста Деяний апостольских. Весь рассказ об этом событии апостолом Лукой нарочито насыщен, как говорят математики, кванторами общности: «все», «каждый». Вот смотрите:

«Все же верующие были вместе. И имели всё общее. И продавали имение и всякую собственность, и разделяли ее всем, смотря по нужде каждого. И никто ничего из имения своего не называл своим, но всё было у них общее. Не было между ними никого нуждающегося. Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного. И каждому давалось, кто в чём имел нужду». Вот как бы Лука говорит: «Все отдали всё, распределяли всем». А богословы утверждают, что «нет, нет, всё-таки не все и не всем».

Что же касается дома матери Иоанна-Марка, то достаточно прочитать немножко дальше, о чём пишет Апостол Лука в главе 12: «И, осмотревшись, пришёл к дому Марии, матери Иоанна, называемого Марком, где многие собирались и молились» (Деян. 12:12). Оказывается, дом Иоанна-Марка использовался всей общиной как молитвенный дом. Ну и спрашивается, зачем же его продавать, когда он и так используется всей общиной?

Теперь относительно того, что коммунизм в Иерусалимской общине был добровольным. Да, действительно, добровольным, а кто с этим спорит? Но почему, добровольность должна исключать коммунизм, как неожиданно считают новые богословы? Наш богослов уже второй половины XX века, очень интересный, глубочайший человек, Феликс Карелин об этом пишет: «Толкователи книги Деяний не раз пытались ослабить нормативное значение первохристианского коммунизма на том основании, что общение имуществ было у первых христиан делом совершенно добровольным. Довод явно неубедительный. Личная святость тоже является делом совершенно добровольным. Можно ли на этом основании утверждать, что христианство не требует от человека личной святости?». Действительно, нигде нет упоминания о том, что вот эта передача имуществ в собственность общины стала такой нормативной, правовой нормой. Но фактически она стала некой нравственной нормой. И это я попробую раскрыть на эпизоде с Ананией и Сапфирой, который апостол Лука тут же за прочитанным фрагментом приводит. Я подчёркиваю: этот эпизод с Ананией и Сапфирой – одно из замечательнейших мест Нового Завета.

«Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принёс и положил к ногам апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоём? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это» (Деян. 5:1–5).

Пал бездыханен – умер. И через три часа, как повествует Лука, то же самое произошло и с женой его Сапфирой.

Богословы XIX века считают, что этот эпизод как раз подтверждает их тезисы. Ну, во-первых, подтверждается, что всё делалось добровольно. Во-вторых, говорится: «Ну, что тут такого? Люди отдали часть, а другую часть они, так сказать, „заначили“ себе. Ну, это вполне естественно. Вот видите, даже люди, которые поверили в Христа и с огромным энтузиазмом влились в Иерусалимскую общину, тоже оставили часть своего имения себе и где-то припрятали на всякий случай». И отсюда делается вывод, что само устроение Иерусалимской общины было настолько непрочным, что она существовала очень короткое время, и что это вообще противоестественно для человека. Вот нормальные люди – Анания и Сапфира – в общем-то, разумно, хорошо поступили. А почему Господь их так неожиданно и так строго наказал? Объясняется – за обман. Обманули они – вот Господь их и лишил жизни. Что касается обмана, мы, честно говоря, тоже частенько лжём, говорим неправду, обманываем, чего греха таить. Иногда по мелочи, чтобы казаться получше, иногда по-крупному. Но, в общем, пока мы все живы и пока вот так сразу не падаем бездыханными. Значит, всё-таки дело немножко в другом, как представляется. А в чём же дело? Давайте попробуем разобраться.

Я остановлюсь на трёх моментах. Во-первых, я уже сказал, что общение имуществ стало если не юридической нормой для Иерусалимской общины, то нормой нравственной. Иосия первым продал всё и деньги положил к ногам апостолов. Все, конечно, были восхищены этим поступком. Высочайший, замечательный поступок. После и другие последовали его примеру. Получается: а что же остальные? Им уже как-то неудобно поступать иначе: что подумают те, которые отдали всё имущество? Наверно, они подумают, что эти люди недостаточно верят в обетование Христово, не верят в то, что решили сделать апостолы. А ведь все отлично помнили, что только недавно апостолы получили Духа Святаго в снисхождении языков – это всё описано в той же второй главе. Получается, они ни во Христа не верят и апостолам не верят. Поэтому естественно, что за первыми последовали все остальные. Это естественная психологическая необходимость. Итак, неудивительно, что апостол Лука говорит, что все продавали свои имения и всю выручку положили к ногам апостолов. А наши герои, Анания и Сапфира, они вот решили иначе. Они, может быть, тоже были увлечены, как и все. Или, лучше сказать, они хотели казаться, как и все – такими же святыми, такими же увлечёнными. Но на самом деле они были обычными людьми. И заботились о том, как бы чего не вышло: «А вдруг всё развалится, и тогда мы на бобах останемся? Нет, так, конечно, нельзя делать». И заначили часть своего имения. Вы видите, насколько ниже нравственный уровень Анании и Сапфиры по сравнению с другими членами Иерусалимской общины.

И здесь, во-вторых, может быть, ещё более разителен такой момент. В тексте говорится: «И каждому давалось, кто в чём имел нужду». Значит, давалось и Анании с Сапфирой. Иначе говоря, все, в том числе и Анания и Сапфира, жили, так сказать, на полном пансионе, пользовались всеми благами, которые община им предоставляет. Ну, я думаю, всякому ясно, что если ты хочешь пользоваться всем, то ты предварительно должен отдать всё. Это элементарно. Скажем, вот такой житейский пример: пошли вы в поход или на пикник. Обед. Все, естественно, из рюкзаков выложили всё съестное, положили на общий стол. Все сидят, шутят, смеются. Каждый берёт с этого стола всё, что хочет. И это вполне естественно. В походной обстановке ну как иначе? Тут не надо быть никакими святыми, никакими христианами, это для всех очевидно. И теперь представьте себе: вдруг после выясняется, что один человек, который только что сидел за общим столом, – вдруг его обнаружили где-то в кустах, он заначил какие-то припасы вкусные: сидит и тихонько грызёт шоколадки. Спрашивается: как к этому человеку ребята будут относиться? По-моему, в лучшем случае, без уважения.

В нашем московском дворе, на Русаковской улице, где я бегал мальчишкой, после такого поступка в мальчишеской среде с вами точно никто бы больше не разговаривал. А то бы ещё по шее надавали. И это нормальное человеческое понимание ситуации. А здесь этот эффект усилен во много раз. Вся община живёт высочайшей жизнью, это сообщество ангелов. У них была ангельская жизнь, как говорит Иоанн Златоуст. И вдруг выясняется, что эти люди, Анания и Сапфира, пользуясь всем, имеют ещё где-то на стороне, может быть, даже какое-то дело. Может, они имеют там бизнес, может быть, они эти деньги там прокручивают. Да, это был обман, но обман, но обман совершенно особый – в нравственной области. Чувствуете: нравственный разрыв между общиной и Ананией и Сапфирой очень большой, просто громадный. То есть Анания и Сапфира грубейшим образом профанировали то святое ангельское общество, которое с установлением общей собственности возникло. И недаром Иоанн Златоуст, когда комментирует этот эпизод с Ананией и Сапфирой, даже не употребляет слово «обман», на что нажимают вот эти комментаторы XIX века, а говорит «святотатство». Он пишет: «И когда столь многие поступали так же, как Варнава, когда была такая благодать, такие знамения, он, Анания, при этом не исправился, но, будучи однажды ослеплён любостяжанием, навлёк погибель на свою голову».

Кстати, некоторые считают, что это апостол Пётр, который выговаривал Анании и Сапфире, убил их обоих. На самом деле из текста это никак не следует. Апостол Пётр никого пальцем не тронул. А это вот такой удивительный промысел Божий, вот такое наказание: если ты наплевал на святое, – а святой была жизнь этой общины, – вот и получай эквивалентное наказание. Наказание, которое демонстрирует нам всю высоту жизни первых христиан и всю глубину падения Анании и Сапфиры. Ну, уж я не знаю, как это произошло: инфаркт, инсульт… Этого текст Деяний нам не доносит.

И, наконец, третье соображение, дополняющее, почему наказание было столь суровым. Дело в том, что вообще-то существует один закон духовной жизни: обособление от зла. Чтобы добро возрастало, его надо обязательно огородить от зла, отделить эти вещи. Иначе ничего серьёзного, ничего хорошего не получится. Если добро и зло в одном месте настолько перемешаны, что ты их не разделишь, никакой высоты устроения, никакой высоты добра, святости в социальном смысле получить нельзя. Это железный закон. И не даром Господь учредил рай и ад. И они разделены, как в Евангелии говорится, глубоким рвом, и перепрыгнуть его нельзя. Вот там этот принцип обособления от зла, он реализован Самим Господом, причем на сто процентов! Поэтому его надо стараться везде реализовывать. И, конечно, его понимал и апостол Пётр, лидер Иерусалимской общины. И он именно поэтому так строго внушал Анании и Сапфире. И я думаю, что апостол Пётр нисколько не удивился вот такому наказанию Божию. Для него это было, может быть, даже понятно и естественно.

И недаром говорится, что «великий страх объял всю церковь и всех слышавших это» (Деян. 5:11). Да, Господь научил всех, как плевать на святое! И после этого уже, видимо, таких событий, как с Ананией и Сапфирой, в общине не происходило. Хотя, конечно, человек – существо слабое, падшее, и в Иерусалимской общине происходили другие нестроения. Это эпизод с поставлением семи диаконов.

«Когда умножились ученики, произошёл у эллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать апостолов, созвавши множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова. И угодно было это предложение всему собранию» (Деян. 6:1–5).

То есть другие начались нестроения, меньшего масштаба, но тоже неприятные. В этом фрагменте рассказывается о том, что поссорились две группы из общины: одних апостол называет эллинистами, а других евреями. На самом деле, и те, и другие по национальности были евреями. Просто эллинисты – это евреи из рассеяния, которые прибыли в эту общину, а евреи – это местные, иерусалимские. Вот эллинисты увидели, что их люди, вдовицы, получают меньше, чем другие. И тогда апостолы решили поставить семь человек, которые позже были названы диаконами. И поставить именно для того, чтобы они занимались этими социальными проблемами внутри общины. Смотрели, насколько справедливо распределяется богатство, не обижен ли кто.

Почему я об этом говорю? Дело в том, что отсюда видно, что апостолы очень упорно держались за христианский коммунизм. Вот, казалось бы, начались нестроения, люди недовольны, и это повод для того, чтобы прекратить это всё. Пусть общинники будут питаться тем, что каждый имеет. Но они этого не сделали. Наоборот, несмотря на нестроения, они с необычайным упорством продолжали это дело. И для того, чтобы христианский коммунизм продолжался, поставили вот этих семь диаконов.

Позже они преобразовались в наших диаконов, которые сейчас служат в храмах. Но ещё очень долгое время диаконам вменялись в обязанность, кроме церковной службы, ещё всякие социальные занятия: ходить по прихожанам, выяснять, кто чем и как живёт, помогать из церковных средств прихожанам. И только, к сожалению, уже где-то в последнее время, в новое время, начиная с XVIII века, эта функция диаконов пропала.

Таким образом, общность имущества является христианским социальным идеалом. И впервые со всей силой этот идеал был провозглашён сразу же после образования Церкви в Иерусалимской общине. Тогда вся Церковь концентрировалась в этой общине, жила именно так. Однако богословы XIX века, они всё же заводят разговор: насколько удачно было то, что в Иерусалимской общине произошло? Потому что известно, что в какой-то момент… да, все двенадцать апостолов сначала были вместе. А после они разбрелись по разным странам проповедовать Слово Божие. И отсюда делается вывод, что вот эта Иерусалимская община распалась. Вывод этот неосновательный, потому что известно, что после лидером этой общины стал Иаков, брат Господень, который был, – это описывается в Деяниях, – в конце концов убит.