Последний командарм. Судьба дважды Героя Советского Союза маршала Кирилла Семёновича Москаленко в рассказах, документах, книгах, воспоминаниях и письмах

Примерно через 2–3 дня я принял также по описи от одной гражданки, которая оказалась супругой генерала Москаленко К.С., несколько драгоценных предметов, в том числе около двадцати штук золотых монет различного достоинства. Этими предметами, насколько мне помнится, были следующие:

1. Одна пара мужских часов платиновых с бриллянтом (так написано в акте!) в крышке.

2. Две или три пары дамских золотых часов.

3. Одна пара платиновых запонок с бриллянтами.

4. Различные золотые кольца с драгоценными камнями.

5. Одна вязка (десять-двенадцать штук) золотых колец с бриллянтами.

Кроме того, были ещё некоторые драгоценности, о которых подробностей я не помню…»

Этот документ достаточно ярко свидетельствует о чести и совести Кирилла Семёновича Москаленко, который мог бы достаточно быстро обогатиться, оставив свалившееся ему с неба прямо в руки дармовое золото, а он без малейших колебаний передал обнаруженный клад государству. Многие другие военачальники везли себе после окончания войны из Берлина всяческое добро вагонами, включая нашего знаменитого маршала Г. К. Жукова, который, по признанию органам госбезопасности его адъютанта Сёмочкина, «тайком привёз из Германии чемодан и шкатулку с драгоценностями».

(Впоследствии Сталину был составлен Абакумовым перечень вещей, доставленных Жуковым из Германии, среди которых были 17 золотых часов с камнями, 15 золотых кулонов и колец, из которых 8 с драгоценными камнями, один золотой брелок с большим количеством драгоценных камней, а также золотые портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями другие вещи. Две комнаты дачи Жукова были превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей – 4000 метров шерстяных тканей, шёлка, парчи, панбархата и других материалов, 323 собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчовых, каракулевых и других шкур, 35 кож высшего качества, 44 дорогостоящих ковра и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и других дворцов и домов Германии, 55 ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках, 7 больших ящиков дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь), 2 ящика серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов, 8 аккордеонов с богатой художественной отделкой, 20 уникальных охотничьих ружей фирмы «Голанд-Голанд» и других.

Что касается чемодана Жукова с драгоценностями, о чём говорил арестованный Сёмочкин, то проверкой выяснилось, что этот чемодан всё время держала при себе жена Жукова, и при поездках всегда брала его с собой…]

Слава Богу, Кирилл Семёнович Москаленко за подобным добром не гнался и свою квартиру дармовым барахлом не загромождал.

4 июня 1940 года он получил звание генерал-майора артиллерии, а с сентября того же года стал начальником артиллерии 2-го механизированного корпуса в Одесском военном округе.

С мая 1941 года Москаленко занимал не просто редкую, а уникальную в своём роде должность – он был командиром 1-й артиллеристской противотанковой бригады РГК (Резерв Главного Командования], которая формировалась в составе 5-й армии Киевского военного округа в Луцке. Служа здесь, он проделал большую работу по доукомплектованию этой бригады, подготовке её частей к действиям в составе противотанкового резерва. Под его руководством было проведено несколько рекогносцировок с выходом на рубежи предполагаемого развёртывания с началом возможных военных действий. Впоследствии он вспоминал: «Бригада истребителей вражеских танков была единственной в Красной Армии, имела на вооружении лучшие по тому времени 76-мм пушки и 85-мм зенитные пушки, которые использовались как для уничтожения воздушных целей, так и для стрельбы по наземным бронированным объектам».

Но потребность в пушках и зенитках возникнет буквально через месяц или полтора, а пока ещё по Волынской земле шла последняя мирная весна 1941 года. Но за её мирной тишиной уже чувствовалось тяжёлое дыхание приближающейся к границам Советского Союза войны.

О том, что Кирилл Семёнович был способен принять абсолютно самостоятельное, не только ни с кем не согласованное, но и противоречащее приказу свыше решение, говорят многие эпизоды из весьма неординарной биографии Кирилла Семёновича Москаленко. Так, по воспоминаниям известного военного журналиста и публициста Давида Иосифовича Ортенберга, ещё за несколько недель до начала войны, уже зная о сосредоточении фашистских войск у нашей границы, он, выступая как-то на партийно-комсомольском собрании, без обиняков рубанул с трибуны несанкционированную правду: «Будет война! Надо ждать нападения немцев если не сегодня, то завтра-послезавтра!..» И после этого ждал, что ему за это выступление крепко всыплют – в лучшем случае по командной или партийной линии, а то и вовсе арестуют, как провокатора и сеятеля панических настроений.

Но война уже и вправду была возле самого порога России…

Позднее о последних предвоенных днях на нашей границе Кирилл Семёнович Москаленко в своей мемуарной книге «На юго-западном направлении» писал:

«Однажды Потапов выразил беспокойство по поводу того, что в механизированных корпусах было недостаточно новых танков КВ и Т-34. И тут же спросил, всё ли вооружение получено бригадой. Я доложил, что прибыла вся материальная часть артиллерии. И добавил, что хотя вместо 107-миллиметровых пушек прибыли зенитные 85-мм, однако по своим тактико-техническим данным они могут быть с успехом использованы против танков. Тем более, что начальная скорость, а, следовательно, и пробивная способность их снарядов выше, чем у 76-мм.

Михаил Иванович внимательно выслушал, удовлетворённо кивнул головой.

– Это очень, очень хорошо, – подчёркнуто сказал он. Помолчал, думая о чём-то. Потом заговорил снова, тихо, спокойно:

– По всему видать, Кирилл Семёнович, что времени у нас с тобой немного. Обстановка очень тревожная. Сосредоточение немцами нескольких десятков дивизий перед нами на границе определённо имеет отношение к нам. Думаю, что фашистское командование готовит против нас не просто провокацию, а что-то похуже…

16 июня генерал Потапов вновь вызвал меня. Когда переговорили о текущих делах, он спросил:

– Читал сообщение ТАСС от 14 июня? Что думаешь по этому поводу?

Люди моего поколения, вероятно, хорошо помнят это сообщение, о котором впоследствии было написано много надуманного. В сообщении указывалось, что слухи о намерении Германии напасть на СССР "лишены всякой почвы". Но это был лишь дипломатический ход, имевший целью выявить реакцию вероятного противника. Правда, такой характер этого сообщения стал ясен много времени спустя.

Тогда же, в середине июня 1941 года, я мог лишь ответить, что сообщение меня удивило. Было бы, мол, прекрасно, если бы на нас не собирались напасть, но что-то не верится в мирные намерения фашистской Германии. Так что полагаю, добавил я, сообщение сообщением, а нам нужно быть начеку.

Михаил Иванович кивнул головой:

– Я тоже так думаю, ведь немцы действительно сосредоточивают против нас много войск.

Помолчав, он сказал:

– У тебя, Кирилл Семёнович, части моторизованные, подбери хороших, грамотных в военном отношении людей, и пошли к границе, пусть произведут рекогносцировку местности и понаблюдают за немцами, их поведением. Да и для тебя это будет полезно: бригаде надо изучать местность по всему возможному фронту армии. Кто знает, что может быть в дальнейшем.

Когда генерал М. И. Потапов ознакомил меня со всем, и мы простились, я уехал к себе. По пути в лагерь в голову то и дело приходила одна и та же мысль: что готовит противник? А в том, что он задумал недоброе, уже почти не оставалось сомнений. Прибыв поздно ночью в лагерь, я прошёлся по передней линейке, заглянул в палатки. Всё было спокойно, бойцы спали. Потом зашёл в штаб, в свою комнату, просмотрел план занятий на завтрашний день, продумал, что ещё нужно сделать. Однако тревога не унималась, и мысли опять возвращались к нашему разговору с Потаповым. Я испытывал желание с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Но время было позднее, и я лёг отдыхать с тревогой в душе…»

Глава вторая

На дорогах войны

Оглядываясь на прошлые годы, Давид Иосифович Ортенберг, описывая начало военных действий с Германией, рассказывал следующее: «Познакомиться с Москаленко мне довелось лишь в сентябре сорок второго года. Вместе с Константином Симоновым мы были у него на НП под Сталинградом. Он командовал там 1-й гвардейской армией. А с сорок четвёртого года переменчивая военная судьба надолго свела меня с Кириллом Семёновичем в 38-й армии. Москаленко командовал ею, а я был назначен туда начальником политического отдела и, таким образом, получал возможность увидеть и оценить незаурядные боевые качества будущего маршала с близкого расстояния в дружной совместной работе при освобождении нашими войсками Правобережной Украины, Польши и Чехословакии, вплоть до вступления в Прагу.

Тогда же я узнал от самого Москаленко и некоторые небезынтересные подробности о его действиях в самом начале Великой Отечественной войны.

Командиром противотанковой бригады он стал несколько неожиданно.

– Готовили из меня танкиста, а пришлось делать совсем противоположное – истреблять танки, – рассказывал Кирилл Семёнович.

Правда, он ещё в боях с белогвардейцами в годы гражданской войны командовал артиллерийским взводом. А в 1940 году под его командованием сокрушала доты на линии Маннергейма артиллерия легендарной 51-й Перекопской стрелковой дивизии. С той войны Москаленко вернулся с орденом Ленина и вскоре был аттестован на командира танковой бригады.

За месяц до начала войны – в мае 1941 года, согласно решению Наркомата обороны, начали формироваться артиллерийские противотанковые бригады резерва Главного командования. Их решено было создать десять, и недалеко от украинского города Луцка, в 80 километрах от государственной границы, где находился штаб 5-й армии, которой командовал М. И. Потапов, в лесу начала своё формирование 1-я артиллерийская противотанковая бригада. Её командиром был назначен генерал-майор К. С. Москаленко. Энергичный и хорошо подготовленный командир, он в короткое время сумел принять вооружение и обучить артиллеристов – истребителей танков. Времени, конечно, у него было недостаточно, но к 22 июня бригада уже была в боевой готовности, о чём свидетельствует первый же бой, в который она вступила.

Вот как Кирилл Семёнович сам описывает в своём двухтомнике «На юго-западном направлении» события того памятного воскресного утра 22 июня:

«Телефонный звонок поднял меня с постели. Схватив трубку, я услышал взволнованный голос Потапова: фашисты напали на нас, ведут артиллерийский обстрел войск на границе, бомбят аэродромы и города. Без промедления я позвонил в лагерь своему заместителю по политической части батальонному комиссару Н. П. Земцову и приказал объявить боевую тревогу, а сам быстро оделся и с адъютантом и водителем выскочил во двор, где стояла машина.

Было раннее тихое утро. Едва мы выехали на улицу, как тишину взорвали частые выстрелы. Мы слышали их до тех пор, пока не выехали из города. Для нас это были первые выстрелы войны.

Как вскоре выяснилось, огонь вели оуновцы, украинские и польские националисты, враждебно настроенные против нас, и засланные немецко-фашистским командованием диверсанты. Тут я, кстати, вспомнил, что только позавчера на одном хуторе, возле Луцка, в сарае со старым сеном наши чекисты засекли

и оцепили нелегальное сборище двадцати оуновцев, деятельность которых в последнее время оживилась. Видно, тогда их не всех выловили…

Наша машина проскочила город и выехала на шоссейную дорогу. Проезжая мимо аэродрома, мы увидели, что его бомбят около тридцати немецких бомбардировщиков. Ни один наш самолёт не поднялся в воздух, часть из них горела на земле. Мы проскочили мимо аэродрома и прибыли в лагерь, к зданию, где размещался штаб. Я поднялся на второй этаж и забежал в комнату, в которой жил Н. П. Земцов. Он улыбнулся мне, спросил:

– Что, манёвры начались? То-то слышу взрывы и стрельбу, но бригада в них ведь не принимает участия.

Я резко ответил:

– Какие к чёрту манёвры! Война! Немцы напали на нас. Слышишь, бомбят аэродром?

Я спустился вниз, к машине, подъехал к передней линейке у палаток.

О дальнейшем мне напомнил в 1967 году в своём письме бывший красноармеец К. С. Бодаков. «Я с вами встречал войну, – писал он. – Я ваш солдат тяжёлого 1941-го года. Служил я радистом в 1-й противотанковой бригаде… Располагались мы лагерем в лесу, недалеко от станции или местечка Киверцы.

Вспоминаю вас. 22 июня я был дневальным. Удивился, что ваша «эмка» в такой ранний час приближалась к расположению нашего дивизиона. Приготовился доложить, что, конечно, “никаких происшествий не произошло". Вы быстро вышли из машины и сказали в мою сторону: “Отставить. Где сигналист?" Я указал на палатку. Вы открыли полог и громко: “Сигналист, тревога!" И ко мне: “Дневальный, тревога!" И так началось».