Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова

– Замечательно! А чем вы занимаетесь?

– Я редактирую нашу партийную газету «Голос правды», в Кронштадтском Совете являюсь одним из двух товарищей председателя исполкома, от большевистской фракции. Другой товарищ председателя – эсер.

– А сам председатель?

– Беспартийный. Но в Совете, как и в кронштадтских массах, наибольшим влиянием, Владимир Ильич, пользуемся мы, большевики.

– Это хорошо, но недостаточно. Мы должны полностью завоевать Советы. Завоевав Советы, сможем свалить буржуазное правительство. Другого пути нет, если мы хотим идти к социалистической революции, – Ленин уже говорил, обращаясь ко всем, но его перебили.

Из коридора послышались голоса:

– Рабочие просят товарища Ленина выступить… Владимир Ильич, несколько слов…

– Выступить? – переспросил Ленин. – Пускай Григорий выступит. Скажите ему… попросите товарища Зиновьева выступить! Где он?

– Я передам ему, – поспешил исполнить просьбу Раскольников, ему неудобно было сидеть, стесняя Ильича. Он вышел в коридор.

Зиновьев ораторствовал в своём купе, у него тоже сидели питерские товарищи. Когда их знакомили в зале вокзала, Зиновьев показался Раскольникову тщедушным, болезненным человеком. Теперь он его лучше рассмотрел. У Зиновьева было бледное одутловатое лицо с близко посаженными глазами, длинный нос, как бы давивший на короткую верхнюю губу, на голове шапка густых растрепанных волос. Тщедушным, однако, назвать его было нельзя, несмотря на его бледность и странную развинченность всей фигуры. Это был бодрый тридцатидвух-тридцатипятилетний парень, с резким высоким голосом. Говорил он очень быстро, размахивая руками. Выступить перед рабочими он согласился охотно. Рабочие тесной толпой стояли перед вагоном. Зиновьев с площадки заговорил о войне, о социалистической революции словами Ленина.

Раскольников вернулся в купе. Ленин рассказывал о том, как удалось организовать проезд через Германию. Помогли в этом швейцарские социалисты-интернационалисты. Они заключили письменное соглашение с германским послом в Швейцарии. По условиям соглашения, ехать могли все эмигранты без различия взглядов на войну. Вагон с эмигрантами должен был пользоваться правами экстерриториальности, никто не имел права войти в вагон без разрешения сопровождавшего его секретаря Швейцарской социал-демократической партии Платтена. Не должно было быть никакого контроля паспортов, багажа…

– Запломбированный вагон? – поднял брови Каменев.

Реплика не понравилась Ленину. Он нахмурился.

– Не накаркайте, Лев Борисович. Чего доброго, Милюковы и Суворины ухватятся за ваше словцо. Не запломбированный – закрытый соглашением для каких бы то ни было контактов эмигрантов с кем бы то ни было на территории Германии. Это условие было выполнено. Главное же условие заключалось в том, – продолжал Ленин, – что едущие обязывались агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число интернированных немцев и австрийцев.

Поезд медленно тронулся.

В Питере едущих ожидала ещё более пышная встреча. Вдоль освещённой платформы по обеим её сторонам выстроились в почётном карауле матросы и солдаты петроградских полков. Как только Ленин вышел из вагона, оркестр заиграл «встречу», матросы и солдаты взяли на караул.

Командовавший почётным караулом командир Второго флотского экипажа Максимов, молодой офицер, беспартийный, которому поручено было военной организацией Петроградского Комитета отдать рапорт именно Ленину, подошёл к нему по всей форме, стал рапортовать. Закончил он рапорт, вероятно уже от себя, выражением надежды, что товарищ Ленин войдёт во Временное правительство. Спутники Ленина заулыбались. Ленин, промолчав, двинулся по фронту почётного караула. Максимов его остановил, о чём-то тихо попросил, должно быть предложил обратиться к матросам и солдатам с речью. Ленин вернулся на несколько шагов, остановился, заговорил:

– Матросы и солдаты! Товарищи! Приветствуя вас, я ещё не знаю, верите ли вы всем обещаниям Временного правительства. Но я знаю: когда вам многое обещают – вас обманывают! Народу нужен мир, а вам дают войну, нужен хлеб, нужна земля, а на земле оставляют помещика. Товарищи, нам нужно бороться за революцию до полной победы пролетариата! Тогда

будет мир, будет земля, будет хлеб. Да здравствует социалистическая революция!

И он быстро пошёл вперёд, к вокзалу. Максимов шёл за ним следом, стараясь не отставать и всё-таки отставая; вид у него был обескураженный.

В ярко освещённых парадных комнатах финляндского вокзала приезжих встречали представители исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов меньшевики Чхеидзе и Суханов-Гиммер. Чхеидзе, председатель исполкома, тучный, неповоротливый, упорно уводя большие немигающие глаза от группы большевиков, обращаясь к бундовцам, приветствовал возвратившихся на родину от имени Петроградского Совета, пожелал успеха в деятельности, направленной на благо народа. Ему ответил Ленин. Поблагодарил за встречу и заявил, что благом для народа он и большинство приехавших товарищей считают деятельность, направленную на осуществление социалистической революции. Не обращая более внимания на Чхеидзе, Ленин двинулся дальше, к выходу.

Вышли на подъезд вокзала. Площадь и прилегающие улицы были заполнены народом. В толпе преобладали военные. Шеренгой стояли броневики с включенными фарами, лучи выхватывали из темноты красные флаги, возбуждённые лица людей. У подъезда ожидала Ленина легковая машина, но солдаты не дали ему сесть в машину, потребовали, чтобы он поднялся на броневик, сказал речь.

И снова Ленин, обращаясь к толпе, говорил о том, что нельзя доверять обещаниям Временного правительства, нужно продолжать революцию до полной победы пролетариата, до победы социалистической революции.

Колонна броневиков, с Лениным в люке одного из них, медленно двинулась к Сампсониевскому мосту, на Петроградскую сторону, толпа пошла за ними. Рабочие на ходу выстраивались в колонны…

…Когда они подошли к дому Кшесинской, там шёл митинг, толпа плотно обступила дворец, кто-то из комитетчиков держал речь с балкона второго этажа.

В дверях стояли часовые, проверили мандат Раскольникова…

Поднялись на второй этаж. В большой комнате было тесно, собрались все видные работники питерской организации и Центрального комитета партии. В разных концах комнаты оживлённо переговаривались, слышался смех, но центром собрания, незримым, однако ясно ощутимым, было то место комнаты, неподалёку от приоткрытой балконной двери, где сидел на стуле Ленин со стаканом чая в руках. Вид у него был довольный, хотя и утомлённый. Он разговаривал с Каменевым и одновременно прислушивался к речам выступавших с балкона перед демонстрантами, – время от времени кто-то из находившихся в комнате выходил на балкон, сменяя очередного оратора. Иногда с улицы доносились аплодисменты, крики «ура!», заключавшие речи ораторов. В группе кронштадтских комитетчиков увидел Раскольников брата – кронштадтцы и брат стояли за стульями Ленина и Каменева…

Ленинская гвардия

С улицы стали слышны крики: «Ленина!» Толпа требовала его выступления. Ленин был не прочь выйти к толпе, стал искать, куда поставить пустой стакан. Каменев, чтобы завершить беседу, встал, громко сказал, обращаясь к Ленину и ко всем присутствующим:

– Владимир Ильич, товарищи! Думаю, я выражу общее настроение, если скажу о значении нашей сегодняшней встречи с товарищем Лениным так. Мы можем быть согласны или не согласны со взглядами товарища Ленина, можем расходиться с ним в оценке того или иного положения, но безусловно одно: в лице товарища Ленина вернулся в Россию признанный вождь нашей партии и с ним вместе мы пойдём вперёд, навстречу социализму.

Все, кто находился в комнате, с одушевлением отозвались на слова Каменева и аплодировали всё время, пока Ленин шёл к балконной двери…»

Практически сразу же после возвращения Владимира Ильича из-за границы в Россию Фёдор Раскольников находился на его стороне, а рождённый им в эти дни афоризм ещё долго был в советской истории крылатым. «Кратчайшая линия от февраля к Октябрю – есть Ленинская прямая», – произнёс как-то Фёдор Фёдорович после прослушания одной из речей Ильича, и эта его фраза легла на сердце каждому, кто принял революцию в России.

Глава вторая

С мандатом Ленина

16 мая случилось непредвиденное – Кронштадтский Совет по предложению фракции беспартийных вынес резолюцию о том, что должность назначенного Временным правительством комиссара отныне упраздняется и Совет берёт всю полноту власти в свои руки. Большевистская фракция (правда, в отсутствие Раскольникова и его друга Рошаля) тоже голосовала за это предложение, вызвавшее бурное ликование кронштадтцев. Но совсем иную реакцию это постановление вызвало в правительственных кругах, у руководителей соглашательских партий. Буквально на следующий день на страницах буржуазных и эсеро-меньшевистских газет появились сенсационные сообщения об «отделении Кронштадта от России» и о «воцарившейся там анархии».

Позже Раскольников в своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» писал об этом: «18 мая, к нам совершенно неожиданно приехал член ЦК партии большевиков молодой рабочий Григорий Фёдоров. Посещение цекистов было для нас вообще большим событием. В данном же случае прибытие Фёдорова без предварительного извещения являлось совершенно необычным.

– Что у вас тут произошло? В чём дело? Что означает создание Кронштадтской республики?.. ЦК не понимает и не одобряет вашей политики. Вам обоим придётся поехать в Питер для объяснения с Ильичом, – объявил Фёдоров мне и С. Рошалю.

Посоветовавшись, мы пришли к выводу, что Семёну Рошалю необходимо остаться в Кронштадте, а в Питер поеду я.

Быстроходный катер доставил меня вместе с Г. Федоровым к Николаевской набережной, и через некоторое время мы уже стучались в дверь редакционного кабинета «Правды», помещавшейся тогда на Мойке.

– Войдите, – послышался хорошо знакомый отчётливый голос Ильича.

Мы отворили дверь. В. И. Ленин сидел, вплотную прижавшись к письменному столу и низко наклонив над бумагой голову. Нервным почерком бегло писал очередную статью для «Правды».

Закончив писать, он положил ручку в сторону и бросил на меня сумрачный взгляд исподлобья.

– Что вы там такое наделали? Разве можно совершать такие поступки, не посоветовавшись с Цека? Это нарушение элементарной партийной дисциплины. Вот за такие вещи мы будем расстреливать…

Я начал с объяснения, что резолюция о переходе власти в руки Кронштадтского Совета была принята по инициативе беспартийных.

– Так нужно было их высмеять, – перебил меня Ленин. – Нужно было им доказать, что декларирование Советской власти в одном Кронштадте, сепаратно от всей остальной России, это утопия, это явный абсурд.

Я указал, что в момент решения данного вопроса руководителей большевистской фракции не было в Совете. Потом детально описал Ильичу, что, по существу, в Кронштадте положение всё время было таково, что всей полнотой власти обладал местный Совет, а представитель Временного правительства, комиссар Пепеляев, не играл абсолютно никакой роли. Таким образом, решение Кронштадтского Совета только оформляло и закрепляло реально создавшееся положение.

– Мне всё-таки непонятно, зачем понадобилось подчёркивать это положение и устранять безвредного Пепеляева, по существу служившего вам хорошей ширмой? – спросил Владимир Ильич.

Я уверил товарища Ленина, что в наши цели не входит образование независимой Кронштадтской республики и наши намерения не идут дальше избрания Кронштадтским Советом правительственного комиссара из своей собственной среды.

– Если мы вообще выдвигаем принцип выборности чиновников, – говорил я, – то почему нам частично, когда это возможно, не начать делать сейчас? Конечно, выборный комиссар не может быть большевиком, так как ему до известной степени придётся проводить политику Временного правительства. Но почему не может быть выборного комиссара вообще? Всегда найдётся честный беспартийный, который мог бы выполнить такую роль. Почему мы, большевики, должны бороться против принципа выборности комиссара, если того желает большинство Кронштадтского Совета?

Мои объяснения, видимо, несколько успокоили Ильича. Его выразительное лицо мало-помалу смягчалось.