– Как поживаешь, Фрол Алексеевич? – спросил он стрельца.
– Не знай, как ты поживаешь, боярин, а я плохо: недавно схоронил жену и парнишку, – грустно отвечал Фрол.
– Теперь ты один живешь? – спросил Александр.
– Один, сиротой. Зайди ко мне, боярин, не побрезгуй, квартирка моя близко.
Александр зашел на квартиру Фрола. Квартира была та же, в которой был Александр в прошлую осень, но внутри страшный беспорядок виден был во всем. Вещи были раскиданы и разбросаны зря. На столе стояла недопитая сткляница водки.
– Это что, или кутишь, Фрол Алексеевич? – спросил Александр, указывая на сткляницу.
– Говорят, от горя пользительно – и пью, да пользы-то что-то нет, только голова трещит, – отвечал Фрол.
– Скажи, Фрол Алексеевич, что ты думаешь о стрельцах, кои поехали с князем, не будут они изменять? – спросил Александр, садясь на лавку.
– Кто их знает, боярин, я у них на уме не был. Офицеры-то стрелецкие все, кроме кума моего Данилы Тарлыкова, больно дружбу водили с казаками, – отвечал Фрол, садясь против Александра. – Тарлыков-то не изменит, а за других ручаться не могу, боярин, – добавил он.
Грустно показалось Александру в опустелой квартире Фрола. Не то он видел в ней прошлую осень. Он простился с хозяином и ушел к воеводе.
Гостей у воеводы было немного, только приглашенные: строители кораблей, Бутлер и Видерос, и английский полковник Бойль. Еще был брат воеводы, князь Михаил Семенович, и сын Борис. За обедом шли рассуждения о походе князя Львова. Хозяин был очень любезен с иностранцами и Александром; говорил, что он всю надежду, в случае опасности, возлагает на них, так как на стрелецких офицеров мало надежды.
– Из стрельцов можно положиться на одного только Фрола Дуру, – сказал воевода, – он не в ладу с Красулиным: его давно следует сотником сделать, да Красулин не согласен, не любит он его.
– Пей, боярин, – обратился воевода к Александру с ласковой улыбкой.
Александр не вытерпел притворной любезности воеводы и напомнил ему о его доносе.
– Что угощать меня, боярин, – сказал он, – я не уследил за порядком в рати и внушил ратникам дух неповиновения.
– Что было, то прошло, боярин, – отвечал воевода, – ввиду общей опасности нужно позабыть старое.
После обеда воеводе доложили, что прибыл какой-то московский стрелец.
– Зови сюда, – сказал воевода.
Вошел Горнов.
– Это мой гонец, которого я послал вверх по Волге, – сказал Александр.
– Ну, что? – спросил испуганно воевода.
– Я не мог пробраться в верховья Волги, путь загорожен, – отвечал Горнов.
Все переглянулись.
– Теперь остается одно – ждать исхода похода князя Семена Ивановича, – сказал воевода.
После обеда Борис Прозоровский пригласил Александра в свою комнату, где они долго говорили и под конец сошлись и подружились.
К вечеру Александр ушел на свою квартиру.
«А хороша она, право, хороша, какое любящее у нее сердце! – думал он. – Нет, нет, лучше прежнего! Быть может, она думает, что я по-прежнему буду ухаживать за ней? Нет, ошиблась: я не тот, кем был три года тому назад. Завтра же я докажу ей, что и я стал холоден к ней и забыл прежнее, докажу, что и с моей стороны все кончено».
Так рассуждал Александр, а сердце его говорило другое.
«Не обманывай себя, – шептало оно, – ты не можешь забыть, ты любишь по-прежнему».
На другой день Александр, зайдя в собор к обедне, увидел там Анжелику. Она стояла рядом с панной Ружинской. Князь Борис Прозоровский был также в соборе. Самого воеводы не было в церкви, почему Борис стоял не на воеводском месте, а среди народа, недалеко от Анжелики. Александр встал около него.
– Какая красавица панна Ивницкая, – шепнул Борис Александру.
– Да, недурна, – как можно спокойнее постарался ответить Александр, но в то же время почувствовал, что какой-то внутренний жар охватил его. «Уж ты, князек, не влюбился ли в нее?» – подумал он.
Обедня окончилась.
Александр и Борис подошли к Анжелике. Она поздоровалась с ними и живо заговорила, к величайшему неудовольствию и соблазну бывших в церкви русских боярынь и боярышень, впрочем давно решивших, что эта польская пани пропащая.
– Князь, придешь к нам сегодня? – спросила она Прозоровского, когда вышла в ограду.
– Но пана нет дома, – тихо проговорил Борис.
– Так я дома, зайдешь?
– Зайду, – отвечал Борис.
– А вы должны непременно прийти, потому слово дали, – сказала она Александру, – оттого я и не приглашаю вас, зная, что вы сдержите слово, – прибавила она, блеснув глазами, и проворно впрыгнула в свою повозку, где уже сидела пани Ружинская.
– Вот бы хорошая невеста, – сказал Борис.
– Что ж, сватай ее, Борис Иванович, – предложил Александр.
– Разве моя воля, у меня родители есть, – отвечал смиренно Борис. – А она пошла бы за меня, ей-богу, пошла бы! Ведь я князь и богат, – говорил Борис.
Жгучая струйка вновь пробежала по сердцу Александра. Он, не отдавая себе отчета, поторопился проститься с князем и пошел прямо к Анжелике. Там сидела Ружинская. Анжелика встретила его очень любезно.
– Что, исполнил свое слово? – сказала она.
– Ах, пани, – обратилась она к Ружинской, – ты знаешь, ведь пан Артамонов обещал спасти меня от казаков.
– А меня обещал спасти пан Виовский, – отвечала с улыбкой Ружинская.
– Так теперь у нас у обеих есть кавалеры, нам не скучно будет бежать от казаков, – смеялась Анжелика.
Ружинская скоро ушла домой, пригласив Анжелику и Александра к себе. Александр также стал собираться.
– Не уходи, – говорила Анжелика, – мы пойдем вместе к пани Ружинской; не уходи, мне скучно. – И Анжелика взяла за руку Александра.
Александр вспомнил свое вчерашнее решение.