Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

– Да как же так! Неделю покойник лежит в сенях, а его и не собираются хоронить! – возмутился Пётр Петрович Самсонов. – Не по-людски это!

– Дык, безбожники! Им что? Выпить да похмелиться. До остального дела нет.

Титыч отвернулся от окна и принялся доедать горячую картошку с мясом. Санька жалостливо посмотрел в сторону окна и тихо сказал:

– Может, смотаться на «уазике», похоронить?

– Не получится, Санька! – уверенно ответил ему Титыч. – До погоста далеко. Дорогу давно не чистили. Гроб с покойником в «уазик» не влезет. Завсегда в Нижней Пустомойке хоронили на лошадях. Не пройдет твой вездеход. Хоть на двух мостах, хоть на пяти!

– А давай попробуем! – завёлся Санька, услышав из уст Титыча прямое оскорбление его машине, не раз опровергающей сомнения в своей проходимости.

– Да-а, нехорошо это, – подвел итог разговору Пётр Петрович Самсонов. – Думаю, Титыч, не по-божески это. Покойник не виноват, что вокруг него остались уроды.

Предать земле умершего – наш прямой долг. Давай, Титыч, так. У тебя хозяйство справное. Возьмём твою лошадь и прокатимся до Нижней Пустомойки. Лучше утром. Пока мужики не опохмелились до поросячьего визга. Да и схороним мужика. Нехорошо покойника неделю в сенях держать. А если родственники не приедут?

– До весны оставят, – грустно сказал Титыч. – Ещё неделю такой пурги, и заметёт погост так, что и не найдёшь под снегом.

– Тем более, – решительным тоном руководящего работника сказал Пётр Петрович Самсонов. – Завтра с утра и поедем. Какая уж тут охота. При покойнике?

– Мартемьяна возьмем, – после некоторого раздумья выдавил из себя Титыч, явно недовольный инициативой Петра Петровича Самсонова.

– Пошто?

– Уставщик отпоёт представившегося раба Божьего. Народ за оврагом, хотя в основном неверующий и сильно пьющий, однако крещёный. Если ехать в деревню к покойнику, так хотя бы похоронить по-христиански. Отпоём, как положено. На том свете разберётся Господь!

– Хорошо, – согласился повеселевший Пётр Петрович Самсонов. Идея ему понравилась. «Дело доброе сделать – это по-человечески. Сколько можно покойнику по сеням валяться? Похоронят ли сельчане своего собутыльника, неизвестно», – подумал он, и, видя недовольное лицо Титыча, добавил вслух:

– Что мы, нелюди, что ли, Титыч? Богоугодное дело сделаем, по-любому!

Наутро Титыч запряг свою лошадь в шикарные деревянные сани и позвал Петра Петровича Самсонова. Тот вышел во двор и удивленно хмыкнул. Деревянные сани были расписаны невиданными птицами и цветами. Неизвестный художник постарался на славу. Сани блестели и переливались цветами радуги. «Произведение искусства», – подумал Пётр Петрович Самсонов и с удовольствием залез в сани. Титыч тронул вожжи, и лошадь послушно пошла медленным шагом. Санька выскочил во двор, прежде чем сани выехали со двора. Титыч увидел водителя и замахал кнутом

– Нечего тебе делать в Пустомойке, Санёк, – крикнул он. – Займись лучше снаряжением. Да ружья почисть. Мы скоро.

Титыч громко чмокнул, и лошадь резво побежала по улице.

Пурга не унималась. Снежные заряды то накрывали безмолвную стену оголенного леса, то успокаивались на короткое время, будто для передыху. Ветер недолго гудел без снега в верхушках сосен. Невидимая рука бросала с неба очередную холодную массу снега, и пурга, словно наверстывая упущенное, злобно выла над санями. Ехали долго. Лошадь справлялась с дорогой, а ехать в санях было одно удовольствие. Однако, пока заехали за Мартемьяном, пока уговорили его поехать в деревню к нехристям, времени прошло прилично. Наконец, сделав крюк в объезд оврага, сани вылетели на опушку перед деревней.

То, что увидел Пётр Петрович Самсонов, потрясло его. Он и не предполагал, что Нижняя Пустомойка превратилась из процветающей когда-то деревни в небольшую кучу потрёпанных строений, которые и домами-то назвать было трудно. Дореволюционная изба и та была краше. Как в документальном фильме о Голодоморе тридцатых годов, вокруг стояли покосившиеся строения с многочисленными подпорками. Стены рубленых домов пестрели свежими заплатками из досок. Видимо, хозяева на зиму прибили их к дырам в стенах. Насыпали между досками и стеной опила и вроде как утеплились. Пока ехали на окраину деревни к дому покойника, Пётр Петрович Самсонов не увидел ни одного целого забора, ни одного дома без подпорок.

– Как они живут… – тихо сказал он как бы сам себе, но в санях его услышали. Отвечать не стали. Пожали плечами и промолчали. Деревня представилась, сама стала похожа на покойника. Лежала перед ними, умершая, растерзанная и забытая Богом и правительством, как покойник в холодных сенях, уже который год. Наверное, в таёжном краю перестали обращать на разрушенные деревни внимание. Кому надо…

Дом, в котором находился покойник, определили сразу. Со всех сторон деревни к нему тянулись свежие людские следы. Снег не успел занести – не менее десятка. Пётр Петрович Самсонов первым соскочил с саней и решительным шагом пошёл сквозь свалившуюся с петель раздолбанную калитку к крыльцу дома. Небольшая собачонка

выскочила ему под ноги и несколько раз облаяла хриплым лаем. Пётр Петрович Самсонов не обратил на собачку внимания. Та остановилась, посмотрела вслед человеку и замолчала, с любопытством поглядывая на лошадь и мужиков, идущих по двору. Собачка отскочила к небольшой будке и скрылась в ней. Крыльцо дома покосилось в левую сторону. Сломанная доска в полу крыльца выпирала по самой средине. Пётр Петрович перешагнул через сломанную доску одним шагом. Поднявшись на крыльцо, дёрнул обитую войлоком входную дверь и вошёл. Вслед за ним поспешил Мартемьян, оставив Титыча привязывать лошадь и осматриваться вокруг дома.

В горнице стоял полумрак. Со свежего воздуха Пётр Петрович едва не поперхнулся от махорочного дыма. За столом, посреди комнаты, сидели три мужика и дружно курили махорочные дешевые сигареты и выпускали дым через нос и рот. На полу, подстелив под себя старый зипун, свернувшись калачиком, спали ещё два человека. На столе стояли несколько бутылок со спиртными напитками и две пепельницы – набитые бычками пол-литровые стеклянные банки. Из закуски Петр Петрович увидел только нарезанные куски хлеба и миску с квашеной капустой. Несмотря на утро, мужики выпили порядочно. Увидев вошедших в дом посторонних людей, один из сидящих вскочил со стула и бросился встречать гостей. Видимо, он узнал Мартемьяна. Разведя руки широко в сторону, он вскликнул, чуть ворочая языком:

– Мартемьянушка, неужто ангелы к нам, бедолагам, пожаловали. Не ждали мы гостей. Поминки у нас. Друга свово хороним. Вот и справляем поминки.

Мартемьян не дал себя обнять и заговорил зычным голосом, пытаясь привести пьяных мужиков в чувство:

– Что же вы, мужики, делаете? В доме восьмой день покойник, а вы пьете. Совесть-то у вас есть или вы её пропили?!

К удивлению Петра Петровича Самсонова мужик никак не среагировал на критику Мартемьяна. Он чуть качнул головой и жалобно заговорил, глядя в давно не мытый пол избы:

– Пурга, Мартемьянушка! Пурга проклятая! На руках не донести, а лошадёнка недавно сдохла, сам знаешь. Покойника мы собрали…. Всё как положено. Симка гроб сколотил, Петровна от покойного мужа костюм дала. У меня рубашка белая со времен коммунистов в шкафу висела. Подошла в самый раз. Ботинки нашли в избе…, – он громко икнул. – Нет, Мартемьянушка, все как положено, все справили как надо…

– Покойник где? – перебил пьяную речь мужика Мартемьян.

Мужик махнул рукой в сторону двери и, качаясь, прошел к столу на свое место.

Мартемьян вытаращил глаза от удивления. Он хотел было сказать, что отпеть надо покойника, по христианскому обычаю, но не смог вымолвить и слова. В комнате повисла тишина. Пётр Петрович Самсонов ещё на входе в избу удивился тому, что покойника в холодных сенях не оказалось. Судя по всему, его не было и в сарае. Следы по двору располагались только в одном направлении – в дом и обратно. За восемь дней нахождения в доме покойник должен был разложиться. Петр Петрович Самсонов начал принюхиваться. Запаха не было. Вслед за ним принюхиваться стали и Титыч, и Мартемьян. Некоторое время гости усиленно тянули носом воздух, но кроме устойчивого запаха самогонки да кислой капусты, других запахов не наблюдалось. Гости переглянулись, и Мартемьян заорал на мужиков во всю свою глотку:

– Где покойник? Алкаши проклятые! Посмотрите на себя! В кого вы превратились?

Мужик, который произнёс длинную речь при встрече, не говоря ни слова, разлил по стаканам мутный самогон и молча выпил свой стакан до дна. Сидящие за столом мужики последовали его примеру. Один из них громко икнул и, придерживая рукой горло (видимо, чтобы не вырвало), тихо выговорил, еле ворочая языком:

– Чего орете как при пожаре? В спальне он лежит! Как лежал, так и лежит. А схоронить успеем. Одно пурга за окном. Как пурга стихнет, соберем мужиков по деревне, нальем по стакану и отнесем на погост. Вот делов-то! Шума больше, чем дела. Лучше бы с нами присели, выпили за упокой души хорошего человека. А вы все орете, орете!

Пётр Петрович Самсонов решительно шагнул к двери спальни и широко распахнул ее. На кровати действительно лежал покойник. Бледное лицо выделялось на темной подушке. Черты лица заострились. Темные впадины вместо глаз создавали видимость оголённого черепа. Руки покойника мирно лежали на груди, крест-накрест. Самое удивительное, что в спальне также не было запаха мертвеца. Словно человек умер только сегодня. Титыч подошел к покойнику и взял его руку.

– Рука-то тёплая! – выдохнул он. – Мартемьян! Это что? Летаргический сон у него, что ли?

– Дык ведь, кто его знает! Може, и сон, а, может, и нет!

Мартемьян осторожно подошёл к покойнику. Потрогал его руку, наклонился над грудью, послушал сердце.

– Нет…. не стучит. Умер все-таки, наверное…. Как узнаешь? Вот незадача…

Немного постояв в дверях, к кровати, подошел и Пётр Петрович Самсонов. С таким случаем он ещё не встречался. В горнице запели мужики. Нескладные голоса завели занудную мелодию, от которой присутствующих покоробило.

– Сволочи! Им нет, что нет! Хоть умри, хоть воскресни! Никакой разницы…. Эх! Пропала Россия. Совсем пропала. Только Господь ее может спасти. Совсем пропала Россия-матушка. Прости их, Господи! Во не ведают, что творят!

– Надо сильно крикнуть, – неожиданно предложил Мартемьян. – Я слышал, если человек не умер, то проснуться от сна он может только при сильном крике, прямо в самое ухо.

– Вот тебе и работа! – воскликнул Титыч. – Ехали отпевать, а приехали воскрешать с того света. Ори, Мартемьян! Ори во все горло. Мужик, видно, так напился, что уснул и проснуться не может. Проспиртованный лежит, что ему сдеется. Кричи, Мартемьян! Убытка никакого. А если встанет, то Бог милует тебя царствием небесным. В угоду ему покричишь, Мартемьян. Человек создание божие. В его власти жить или умереть. Знать не пришло его время. Должен он ожить. Тебе от Господа великая милость. Пригодился твой голос. Как труба он у тебя. Славно кричи!

Мартемьян подошел к покойнику и, вдохнув в себя как можно больше воздуха, истошно закричал:

– А-а-а-а-а-а-а!!!

На крик в спальню забежали пьяненькие мужики. Они осоловелыми глазами смотрели на покойника, на Мартемьяна и, ничего не понимая, обратили взор на Титыча. В компании гостей он был самый авторитетный. Один из мужиков что-то хотел спросить, но не успел. Мартемьян снова вдохнул воздух и закричал, наклонившись к уху покойника, ещё громче:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Пётр Петрович Самсонов едва удержался на ногах. Покойник тихо вздохнул и открыл глаза. Возле дверей послышался грохот падающих тел. Все мужики, что стояли за их спинами, упали в обморок. Пётр Петрович Самсонов ощутил, как волосы медленно поползли вверх. Титыч раскрыл рот от удивления, а Мартемьян схватился за голову и вытаращил глаза от ужаса. Он никак не думал, что его крик оживит покойника. Покойник же наоборот ничуть не удивился. Он обвел глазами незнакомых ему людей и тихо прошептал:

– Похмелиться бы! Страх как голова болит. Перепил я давеча!