Интервью на разворот. Рассказы

И ведь дожил до своего восьмидесятилетия Яков Владимирович Намедни. Дожил в полном здравии и сознании. И случилось чудо. После дня рождения он с удовольствием понял, что ещё жив.

Смерть, старая кляча, видимо, задержалась в дороге или обошла его квартиру стороной. Горько стало Якову от такой несправедливости. Человеку трудно угодить. Жив остался, а ворчит. Есть о чём горевать.

«Сколько дум я передумал, сколько страхов испытал», – размышлял Яков Владимирович Намедни. Последний год – так особенно страдал. Всё ждал, вот он, последний день его жизни, а получилось вон как. Жив-живёхонек, хоть сейчас на полу пляши. Последние дни перед днём рождения Яков всё чаще и чаще вспоминал прожитое, с самых ранних лет в детдоме, когда только начал осознавать себя, до последнего времени. Ему не в чём было каяться и мало чем было гордиться. Подвигов он не совершал, жил, как все, и теперь уже умрёт, как все, не оставив на земле никакого следа. Для чего родился, для чего жил – один обман, туман, фантазия.

Правители одной шестой части суши, сменяя друг друга, удивительным образом норовили обдурить его, словно издеваясь, обещали светлое будущее. Правда, сейчас надо Якову чуть-чуть потерпеть – и всё наладится.

Обещания так и закончились пшиком. Каждый правитель обещал к старости неземные блага и цивилизацию, но проходило время, а кроме ухудшения жизни ничего не случалось. Коммунизм к 80-му году не построили, по отдельной квартире каждому не дали. Обидно, а с другой стороны, – на кого обижаться? Нечего ждать манны небесной от правителей. У них свои дети и свои проблемы. На земном шаре каждый выживает в одиночку, несмотря на то, что иногда живёт в стае.

Было о чём жалеть, но не каяться. Как мог, так и жил Яков Владимирович Намедни. Его названный отец всё ещё лежал в Мавзолее на Красной площади, отравляя жизнь миллионам россиян. Всё смешалось в голове у старого Якова, он совсем потерялся во времени и в пространстве. Получается, что мысль о том, что он скоро умрёт, лишила его возможности жить полноценной жизнью.

Говорят, что человек живёт, пока его помнят, а кто мог вспомнить Якова? «Жил незаметно, и умер – не жалко», – это про него сказано. Детей нет, дом не построил, дерево не посадил. Кто его предки, чей он сын и внук, куда подевались его отец и мать, – всё скрыто туманом. В кого он уродился, от кого перенял те или иные черты характера, на кого похож телом и лицом – неизвестно, а главное, он не узнает об этом никогда, словно родился в пустоте и уходит в пустоту. Имя ему дали в честь Якова Свердлова, отчество – в честь Владимира Ленина, а фамилия вообще означает вчерашний день. Скоро и сам Яков станет вчерашним днём. Осталось недолго.

Хотя, нет. Старик прислушался к себе и с удовольствием отметил, что несмотря на столь преклонный возраст, чувствует себя неплохо. Он успокоился и обрадовался. «Гадалка, зараза, могла и обмануть», – подумал он, потирая руки.

«Не люблю врать, – передразнил он цыганку. – Соврала, как пить дать. День рождения прошёл, а я жив». Напутала цыганка со сроком – и это приятно. И хотя некоторое время сомнения терзали его душу, но как-то уже спокойнее, без надрыва и глупых мыслей.

Прошла неделя. Все сомнения исчезли. Яков Владимирович Намедни окончательно убедился в лживости гадалки.

«Соврала гадалка, с моим самочувствием проживу не меньше ста лет», – сказал он сам себе, и вот именно с этого момента и начались все его несчастья.

Захотелось ему женской ласки, семьи что ли, хоть какой-нибудь. Отношений. Тихих разговоров за чашкой чая. Жену он схоронил давным-давно и всё никак не хотел повторно жениться в ожидании своего конца. А тут на тебе! Жив-здоров и, как говорил известный юморист: «Ещё ого-го!»

Как-то воскресным вечером взял он в руки газету и прочитал на последней странице объявления о знакомствах. Вычитал, что и для него, для старика, есть шанс обзавестись заботливой женщиной – не старой и энергичной, которая готова ухаживать за престарелым человеком в обмен на проживание в квартире.

Жилплощади хватало, не было только тепла и душевного равновесия, и так захотелось Якову Владимировичу Намедни тихого семейного счастья, что он аж прослезился.

Всё утро ходил возле телефона Яков, не решаясь взять трубку и позвонить незнакомой женщине. «Не поздно ли задумал принять женскую ласку?» – говорил ему один внутренний голос, принадлежащий опытному человеку. – «А почему бы и нет?!» – отвечал другой внутренний голос, более легкомысленный.

Ходил Яков по квартире, ходил и, наконец, решился…

Он набрал номер, прижал трубку к уху, и на другом конце провода приятный женский голос тихо сказал:

– Вас слушают, говорите…

Голос был такой мягкий и задушевный, что старик чуть не разрыдался от нахлынувших на него чувств. Чувств живого человека.

– Говорите… вас слушают, – настойчиво переливался голос в телефонной трубке.

И он начал говорить. Про объявление, про одинокую старость и о том, что намерен прописать добрую женщину в обмен на уход за ним. Годы одиночества добили его. Может, это и заставило его окончательно поверить в отсрочку. «Пожить по-человечески хотя бы год-два», – думал он, и солоноватые слёзы текли по его дряблым щекам.

Она пришла. Высокая, статная женщина. Черноволосая, с причёской каре. Лет пятидесяти пяти на вид. В модном плаще, с сумочкой из крокодиловой кожи, в блестящих лаковых сапожках. Она не только вошла в его трёхкомнатную квартиру в центре города, но и в его престарелое сердце. Он влюбился в неё – относительно молодую, энергичную и при том хозяйственную и обходительную женщину. Сердце старика растаяло, как снег в мае. Быстро и без следа. Яков Владимирович Намедни без проволочек, боясь упустить собственное счастье дожить остаток дней в неге и женских заботливых руках, прописал её в неприватизированную квартиру, фактически сделав хозяйкой жилплощади. Ему бы подумать, остановиться, перестраховаться. Очнуться от женских обольстительных чар и задать, наконец, вопрос: с какого перепугу «такая» женщина возится с ним, как с писаной торбой? Ясный перец, не за его красивые глаза, а за дорожающие квадратные метры. И началось.

Как только все формальности с пропиской в его квартиру Маруси Евдокимовой были завершены, у неё с лица вмиг исчезла милая улыбка, добрые глаза потухли, а вместо ласковых слов изо рта полезли матерщина и жуткое шипение, словно Маруся в одночасье из женщины превратилась в змею.

Так начались страдания Якова Владимировича Намедни. Страдания пришли в его душу и уселись в ней надолго, опёршись локтями. В квартире стали появляться какие-то мужики. Маруся переселила его в маленькую комнату, а на остальной территории стала полной хозяйкой. Теперь он жаждал смерти, которая к нему упорно не шла. Жизнь стала невыносимой. Думал он, думал и решил бросить квартиру и переехать в дом старости. Маруся, как бы случайно, подсунула ему адресок и выписку из газеты о том, что старики в доме престарелых чувствуют себя на седьмом небе от счастья. Живут в радость, и хоронят их с почестями. Именно последнее больше всего заинтересовало Якова Владимировича. «Хотя бы похоронят достойно, – подумал с горестью он, – а эта коза выбросит тело на помойку или закопает где-нибудь в лесу на свалке, от греха подальше».

Однажды утром он решился. Терпение его лопнуло. Маруська накануне гуляла с мужиками в его родной квартире. Обмывали день рождения. Мало того, что орали и плясали всю ночь, так ещё оставили его голодным.

Здоровенные мужики под водочку «спороли» всё, что было не приколочено. Сначала на столе, потом в холодильнике и под конец – на балконе. Когда старик вышел утром из своей комнаты, он понял, что таким макаром его просто заморят голодом. Бороться с молодыми и наглыми гостями у него не было сил и желания.

На улице светило солнце, но оно уже не грело. Кончалось лето, наступала осень. Яков Владимирович Намедни надел тёплую рубашку, старенький, но ещё прочный шерстяной костюм, обулся в «прощай молодость», взял газетку со статьёй о доме престарелых и вышел из квартиры. Провожал его мощный храп мужиков и баб.

«Словно хор имени Александрова», – подумал он и громко хлопнул дверью от съедавшей его ненависти. Не такой жизни он желал себе на старости лет.

До дома престарелых добирался Яков Владимирович Намедни не долго. Две остановки троллейбусом и ещё чуть-чуть пешком. Он подошёл к зелёному штакетнику. В красивом палисаднике пенсионеры копались в цветочной клумбе. Клумба была огромной. Море разноцветных цветов изображало флаг Российской Федерации. Яков Владимирович усмехнулся. Совсем как в детдоме, где он вырос, только флаг другой и контингент на пол столетия моложе.

Он залюбовался работой десятка старушек, которые усердно пололи сорняки, тихо напевая: «Издалека-а, долго, течёт река Волга, течёт река Во-олга, конца и края не-т». Яков Владимирович вспомнил Казань, свою молодость, будни работников тыла и в сердце у него защемило от нахлынувших чувств. Он и не заметил, как к нему сбоку подошёл такой же, как он, старичок.

– Хорошо поют, – вздохнул он.

– Хорошо, – подтвердил Яков Владимирович и посмотрел на подошедшего.

– Завтра первое сентября, – продолжал тот, – вот наши девочки и стараются. В былые времена я бы их пожалел. Пацанами мы в ночь на 1 сентября такие клумбы раздевали враз. А теперь не жалею. Молодцы. Красота – она сила. Пацанва их всё равно отнесёт учителям. Те будут рады. Старушки тоже. Прослезятся. Половина контингента в доме престарелых – это учителя.

– Так вы тоже из дома престарелых?

Мужчина приветливо улыбнулся и кивнул головой.

– Тоже. Только мы второе слово пропускаем, говорим «Дом», а «престарелых» как-то звучит плохо. Согласны?

Яков Владимирович согласно кивнул.

– Ну, и как там у вас в… доме?

– Как вам сказать, – старик немного помолчал. – Как вас зовут, кстати? Давайте сначала знакомиться. Я Иван, а вы?

– Яков.

– Так вот, Яков. Скажу так. Этот дом лучше, чем помойка. И достаточно. Что, вы собираетесь стать нашим соседом?

Иван рассмеялся. Яков Владимирович обратил внимание на то, что весь рот у старика был полон зубов, и они были настоящими, не то что его протезы. Старик заметил удивление и, наклонив голову к его уху, сказал:

– Удивляетесь. Вы ещё больше удивитесь, если я расскажу вам что-то совсем интересное и забавное, да такое, что вы ахнете. Хотите?

Яков Владимирович не успел ответить. Собеседника позвали. Кто-то громко крикнул басом:

– Иван Алексеевич, вы опять за старое. Бросьте. Возвращайтесь. Богом прошу, а не то будет, как давеча.

Иван Алексеевич дёрнулся всем телом и быстро потащил Якова Владимировича в кусты. Они почти бежали от зелёного штакетника напрямую через кусты вглубь небольших строек, гаражей и дворов города.

Наконец Яков Владимирович Намедни не выдержал. Он встал.

– Всё, больше не могу. Сердце разорвётся.

Иван Алексеевич остановился. В глазах его было нескрываемое разочарование в слабости пенсионера, но он проглотил обиду на старого человека и сказал:

– Хорошо. У нас есть минут тридцать. Я думаю, мы чуть запутали следы. Пока меня найдут, я успею вам всё рассказать.