Песок в раковине

–Мероканские Касты не унижают никого. – Продолжал объяснять Ивайр, когда они пришли к этому знаменателю. – И никто не говорит, что Высокие Дома решают за Младших, как им жить и что делать. Это же не Кинтана, с её рабством! И мероканец Младшей Рабочей Касты может быть членом Совета Общины точно так же, как я или ты, летать в космос, служить в армии, получать высшее образование, быть врачом или учёным. Просто он не обязан этого делать, в отличие от нас с тобой, для кого высшее образование обязательно; зато мы свободны от физического труда – если мы не хотим работать, никто нас не заставит. Но если ты захочешь купить ферму и работать на ней – пожалуйста, этого права у тебя никто не отнимет!

– Но будет смотреть, как на дуру!

– Нет! Мероканцы уважают чужое право жить по-своему. Хотя… Младшие Дома будут тебя осуждать. Тем мы и отличаемся. Мораль, общий уровень образованности и нравственности разный у всех Каст. Когда ты попадёшь на Корту – если попадёшь и станешь членом Общины, ты сама это почувствуешь. Ты почувствуешь, что стиль и образ жизни Младших Домов не для тебя.

– А кровная месть? Почему никто не мстит Л:вару?

– Потому, что некому. – Тихо сказал после небольшой паузы Ивайр. – Он – Мессейс. По-настоящему ему ровня в этой Вселенной только я. И ты.

– А другие члены Старших Домов?

– Их больше нет. – Ивайр говорил это с трудом, и Анне стало его жаль. – Я убил их двадцать лет назад в Геште. Всех. До этого их убивали часто, как только кто-то из них достигал высокого положения в Общине, достаточно высокого, чтобы санкционировать вендетту против члена Дома Мессейс. Теперь только я имею право объявить ему вендетту без всяких санкций – хоть я и метис двух Каст, но отец официально назначил меня своим наследником, я – Кайл, а Кайлы не уступают Мессейс в знатности и положении. Ну, и ты… как член его Дома, способна отказать ему в праве Силы, то есть, в защите Дома – это даст право Младшим Домам мстить ему.

– Сложно как всё. – Поморщилась Анна. – Он ведь преступник, неужели на это случай у мероканцев нет никаких законов?

– Ты забыла? У нас нет правовой системы. У нас есть Порядок Озакх, а он строг на этот случай: Не равный равному мстить не может. Представь, какие возможности есть у Старшего Дома, если, например, он решил отомстить Младшему? Что началось бы на Мераке, сделай этот закон поблажку хотя бы один раз? Но и обратных поблажек быть не может – справедливость одна для всех.

– Понимаю. И что нужно для того, чтобы я могла сделать то, о чём ты говорил?

– А ты это сделаешь?

– Почему нет?

– Потому, что ты так легко говоришь это. Потому, что ты ещё не понимаешь, что такое для мероканца его Дом.

– Зато я понимаю, что такое – терять самое родное существо на свете! – Зло сказала Анна. – Я понимаю чувства тех, кто потерял родных и близких по его вине! И знаешь, что? Если бы в смерти моего ребёнка был виноват ваш Л: вар – никакие законы не остановили бы меня! Я одна, сама, нашла бы его и убила!!!

– Думаешь, никто не пытался это сделать? – Спросил Ивайр. – Знаешь, скольких, слишком близко сумевших подобраться к нему, убил я? У одиночки, действующего на свой страх и риск, нет шансов. Таких Лавайр не боится. Но если ему официально объявят вендетту мероканские Дома, он обречён. Вся Биэла не защитит его. И он это знает. Поэтому такая жестокая охота шла на равных ему; поэтому он никогда не делал этого сам, поэтому всегда старался либо натравить на них Агой, либо послать меня, либо спровоцировать мафию.

– Сволочь. – Помолчав, заключила Анна. – Нет, я не верю, что я – это он! Дело даже не в том, что он делал это, – поспешила она объяснить под взглядом Ивайра. – Но это же… это же мерзко! Есть ведь ещё гордость, которая должна восставать против такого! Я никогда не била в спину, никогда не плела интриг за чьей-нибудь спиной; даже когда я делала зло кому-то – в отместку, разумеется, – я всегда старалась, чтобы этот человек знал, что это сделала я, и почему я это сделала. У меня много недостатков, но этого – нет! Я не подлая, Ивайр.

– Я знаю. – Ответил он. – И Лавайр тоже не был таким. Я не знаю, почему он изменился. Может быть, виною тому соль…

– Ты обещал рассказать о ней. – Вспомнила Анна. – Мне ни разу ничего не попалось про неё. Как ещё она называется? Как-то на «П»?

– Пска. Как раса, которую он погубил… Понимаешь, миллионы лет назад на Пскеме возникла странная форма жизни: что-то среднее между растением и простейшим животным, что-то вроде коралла, в мелких и тёплых экваториальных морях. Они жили колониями. Потом они вымерли почему-то, но их отложения остались. Взаимодействуя с солями пскемских морей они образовали странное вещество. На вид оно – как жёлтая соль. На запах… отвратно до тошноты. Но действие у него убийственное. Это сильнейший галлюциноген, какой только есть в этой Вселенной. Чистая соль убивает очень быстро, всех, кроме кинтаниан, которые имеют к ней иммунитет благодаря своей мутации, как и ко многим другим ядам – у кинтанианина даже цианиды вызывают в худшем случае расстройство желудка. Так называемый грязный пска – слегка очищенная от смертельных примесей соль, – даёт телепатическую способность. Накачанный грязным пска человек получает возможность вступать в контакт, говорят, со всем космосом. Из них делают навигаторов для кораблей киборгов. Правда, срок жизни такого навигатора – что-то около года.

– Кто же на это соглашается?

– А никто. Я говорил, что на космических терминалах до сих пор существует мафия, созданная гаранами?.. Кинтанианские карательные Челюсти и созданы для борьбы с этой организацией. Они сумели разбить её на небольшие группировки, и такой силы, как прежде, она уже не имеет, но торговля навигаторами, женщинами-клонами для грязных удовольствий и солью продолжается. Жестокие кинтанианские законы в данном случае оказались действенными: только они в состоянии эффективно бороться с такой преступностью. Перед угрозой физического уничтожения без суда и следствия, как это решаются делать только эти лорды, отступают и террористы, которые продолжают мстить за Гароду, и контрабандисты, и торговцы живым товаром. Закон Кинтаны для таких суров: если его поймали с поличным, убивают на месте, не тратя время на суд.

– Наверное, это правильно… – Пробормотала Анна.

– Нет. – Отрезал Ивайр. – Но и то, что творит мафия, тоже неправильно. В данном случае зло борется со злом, и может быть, так тоже нужно. Но мы с тобой, наверное, опять поспорим… Давай, отложим этот разговор.

– Как ты думаешь, для чего я и кому понадобилась? – После небольшой паузы задала Анна главный, сильно мучавший её вопрос, напряжённо вглядываясь в лицо Ивайра. Не смотря на уверения в том, что он-де киборг, робот, что в нём почти ничего не осталось от прежней личности, он оставался очень эмоциональным существом, на лице его отражалось многое из того, что он думает и чувствует. Он улыбался, мрачнел, хмурился, злился, выглядел озадаченным, расстраивался, и Анна, чуткая к таким вещам, уже научилась его понимать. Сейчас он помрачнел; это могло означать, что он знает, но не хочет отвечать, или же – что его самого тревожит этот вопрос.

– Я сам всё время об этом думаю. – Признался он. – Изначально мы уверены были, что это Вэйхэ, но подумав и взвесив всё, я уже в этом не уверен. Маяк – изобретение Сихтэ; и потом, существует терминал… На котором одна очень старая сволочь по имени Сихтэ Оотэ, проводит эксперименты с геномом человека. В основном, с кинтанианскими, ведь они самые физически совершенные из нас. Но то, что было сделано с твоими родителями…

– А что с ними было сделано?

– Да. – Помолчав, признал он. – Мы ведь и этого не знаем. Я только предполагаю. Это могла бы сделать и Оотэ. Но зачем?! Грита не существовало, когда ты родилась. Я не знаю, Анна.

– Как ты думаешь, насколько это важно? Ну, то, кто я и вообще… Кому нужна.

– Это важно в том смысле, что может определить тебя в выборе союзников. Если ты – произведение человеческого гения, ведь и этого исключать нельзя, и создана учёными Кинтаны, например, то… Знаешь, я даже не знаю, что в таком случае тебе делать.

– А если меня создал сам Л: вар?

– Зачем?

– Не знаю.

– Мы можем поменять программу Грита и освободить его от запретов Лиги. Тебе нужен союзник, Анна, не я, кто-то другой. Поменяв программу, мы можем выйти на мероканцев, и попытаться как-то договориться с Общиной, другого выхода я не вижу. Ты не справишься одна, ты не сможешь. И я не смогу.

– Понятно. – Анна спрятала лицо в ладони. Ивайр сидел молча, смотрел на её шею с прядями волос, теперь таких красивых… В первые дни на Грите они были просто серыми, тусклыми, теперь мерцали тысячами искр, отливая на свету благородной платиной без малейшего оттенка голубизны, который появился бы на Мераке. В белой кофте с длинными рукавами она казалась такой нежной. Красивая женщина, очень красивая… Пожалуй, он сказал бы: через чур, если бы не холод этой красоты. Она была холодна, как ледяная скульптура, и Ивайр порой думал, что в нём самом осталось больше от мужчины, чем в ней – от женщины. Лишь изредка вспыхивал огонь глубоко в её глазах, прекраснее которых Ивайр никогда не видел; именно эти глаза помогали ему не видеть в ней двойника Лавайра. Тот никогда не страдал по-настоящему; баловень семьи и Дома, он жил на всём готовом и все его проблемы носили умозрительный характер. Ивайр был таким же, хоть тогда и не понимал этого. Они жили в счастливом мире… Который больше не существует. Теперь оба они очутились в созданном одним из них аду. В аду, где происходили невозможные вещи, и абсурд стал нормой, а прежние идеалы добра – жалкой смешной сказкой, в которую не верят даже дети. Мир, где Кайл Ивайр, мероканец Высокой Касты, был убийцей сотен мероканцев, взрослых, стариков и детей, наполовину роботом, наполовину… Кем? Он сам не понимал, кто он, что он? Но думать об этом не следовало. Он не видел никакой надежды; мысли о будущем приводили его в отчаяние. И только одно сейчас удерживало его: полный слёз и боли взгляд Анны, и её мольба: «Помоги мне!». Чем сильнее нравилось ему обучать её мероканскому языку, заниматься с ней рукопашной, просто рассказывать ей о Мераке и других мирах, тем строже он держался, тем отчётливее становилась грань, через которую он запретил себе переступать. Но как порой было трудно это делать! Когда, увлекаясь, он рассказывал ей о Саисе, своей семье, учёбе в Москере, каникулах на озёрах, он забывал даже о том, что больше никогда не увидит всего этого. На какие-то мгновения боль уходила, и он забывал, что навечно заключён в ад. К тому же, много рассказывая ей о своём прошлом, о Мераке, Ивайр преследовал и более корыстную цель: он стремился передать Анне свою любовь к дому, к мероканскому образу жизни, стремился наконец-то донести до неё мысль о необходимости открыться для перемен. Она наглухо закрывалась, едва он делал попытку что-то ей доказать, но перемены необходимы были для неё же самой. Если всё-таки она окажется в Союзе, встретится с мероканцами – каково ей будет, настолько непохожей на них, с её невежеством и в то же время с её гордостью?

Но как рассказать слепому с рождения, что такое синий цвет? Как описать море рождённому в пустыне, как рассказать ему про дождь?.. Как доказать Анне, что всего хорошего, что есть в ней, недостаточно для нормального общения с иначе воспитанными людьми? Если её оскорбляет само допущение, что она какая-то не такая? И Ивайр, скрепя сердце, продолжал осторожно рассказывать ей про свой погибший дом.

– Мне бы хотелось увидеть это. – Сказала Анна однажды. – А как ты рассказываешь, так я просто с ума схожу от желания там побывать!

– Иллюзия тебя устроит? – Спросил он. – Полноценная, правдоподобная иллюзия.

– Не знаю. – Осторожно произнесла Анна. – В каком смысле?

– На посольском уровне есть ресторан, «Цветок ветра», он даёт возможность очутиться где угодно. Хочешь пообедать там сегодня?

– Ты приглашаешь меня в ресторан? – С какой-то странной интонацией, но с лукавой улыбкой в глазах спросила она, и Ивайр подхватил её тон:

– Непременно.

– Какой дресс-код?

– Что? – Удивился он так искренне, что Анна засмеялась:

– Одеться как?!

– О! – Он понял. – Пощади меня, не спрашивай. Я и прежде-то не понимал ничего в моде и одежде. Просто приходи.

– Ладно. – Пожала Анна плечами – жест, совершенно не мероканский, но Ивайру нравилось, как она это делает, – и они расстались. Ивайр поехал в ангар, работать, а Анна вернулась в свои апартаменты, чтобы осчастливить Ликаона.

Он и вправду был так счастлив, когда Анна попросила его одеть себя как можно шикарнее, что ей даже стало совестно. Ну, не умела она относиться к андроиду, как к предмету обстановки! Ивайр много раз говорил ей, что андроид не имеет собственной личности и предсказуем оттого, что запрограммирован на определённое поведение, но она всё равно склонна была жалеть и щадить чувства своего Ликаона. Вот и теперь он так радовался! Анна всегда считала, что раз у неё зелёные глаза, то в одежде должны быть зелёные оттенки, но Ликаон категорично заявил, что её цвет – глубокий синий. Платье, которое он выдал ей, было таким, что все возражения умерли на её губах, едва она его надела. Во-первых, её потряс цвет: действительно синий, настолько насыщенный, что казалось, что он мерцает и переливается под разным освещением. И, как ни странно, глаза её загорелись изумрудным огнём, как никогда ещё. Во-вторых, оно было настолько простым по стилю, что проще, наверное, была бы только наволочка с прорезями, но на Анне смотрелось на миллион: вся прелесть её высокого роста, длинных ног, изящного сложения спортсменки была подчёркнута без вызова, без вульгарности, с королевским шиком. Гладко и просто уложенные волосы завершали образ, и какие-то камни в ушах и на шее, белые, но с изумрудными всплесками на гранях, украшали его. Анна целую вечность смотрела на своё изображение, потом спросила изменившимся голосом:

– Это я?

– Вам не нравится?! – Ужаснулся Ликаон.

– Не нравится?.. Да я просто в шоке. – Призналась Анна. – Я не знала, что я такая… Что я такой могу быть. Господи, да я же красавица. Я столько лет… Жила и не помнила, что я красавица, что я женщина… А теперь-то мне с этим что делать?! – Она резко вскинула голову, чтобы удержать слёзы и не испортить безупречность образа. – Ликаон, ты волшебник просто. Никто больше не смог бы такую красоту сотворить. Спасибо. Я… пошла. – Она вошла в лифт и замерла, вспоминая вдруг всё, что забыла, что, фигурально выражаясь, когда-то сожгла и развеяла пепел. Отношение мужа, отношение любовника, свою боль из-за них, свои терзания. Как постоянно оправдывалась перед мужем, когда он донимал её своей беспричинной ревностью, терзалась какой-то неведомой виной, что-то пыталась доказать… Но в этот раз что-то в ней изменилось. Она почувствовала свою боль так, словно та ломилась в её сердце подобно ветру, а она изо всех сил удерживала двери и окна, не пуская её. «К чёрту!» – Сказала Анна себе, и распахнула сердце всем своим воспоминаниям, унизительным, болезненным, щемящим, и пока лифт нёс её в ресторанную линию, позволила им пронестись сквозь свою душу и улететь прочь – навсегда. Из лифта вышла уже совсем иная женщина, чем входила в него. Ивайр, ожидавший возле двери в «Цветок Ветра» просто лишился дара речи: кроме неоригинального сравнения со звездой в голову ему ничего не пришло, да и сами мысли его покинули, оставив только восхищение, граничащее со страхом. «Такого не бывает» – так он чувствовал, не думал даже, не в состоянии произнести ни слова. В этот миг она навсегда перестала для него быть двойником Л: вара, заняв собственное место в его душе и мыслях.

В первый момент «Цветок ветра» Анну разочаровал: ни потолка, ни пола, сплошное марево, и в середине круглого, заполненного маревом, помещения – круглая площадка с единственным столиком и парой стульев. Анна прошла на эту площадку вслед за Ивайром, и та плавно отошла от края и от двери, повиснув в пустоте. Зато рядом появился симпатичный, нахальный на вид толстяк, одежда которого блестела и переливалась. Обнажив в приветливой улыбке острые, как у кота, зубы, толстяк напыщенно произнёс:

– Добро пожаловать в «Цветок ветра», лучшее заведение всех времён и планет! Мы дадим вам возможность пообедать или поужинать на любой из известных в данный момент планет, испытать острые ощущения в жерле вулкана и на океанском дне, насладиться пейзажами и видами недоступных или исчезнувших миров! Где бы вы хотели провести этот вечер?

– На Мераке. – Сказала Анна. – Я имею в виду Старый Мерак. – Она посмотрела на Ивайра, и тот сказал:

– Москера.

– Великолепный выбор! – Согласился толстяк. – Мероканскую музыку? Пейзаж ночной, дневной, вечерний?

– Вечерний.

– Великолепно! Что будете есть, пить?

– А что вы можете предложить? – Анна слегка растерялась – в «Хинаян» ей просто подавали то, что рекомендовал Ликаон.

– Кхури в собственном соку, запечённый в скорлупе кортианского ореха, хрустящие палочки орх с ореховой крошкой, мясо водяной курочки в сиропе, красную рыбу Т’ганьи, тушёную в молоке пальмовых орехов со специями и побегами яблочного хвоща…

– Спасибо. Рыбу и хрустящие палочки… – Она неуверенно посмотрела на Ивайра, и он кивнул. – И что-нибудь выпить, не очень сладкое.

– Прекрасно! – Толстяк исчез, а Анна засмотрелась на перемены, происходящие вокруг. Пятна света задвигались в тумане, и постепенно из этого тумана и света соткалась панорама удивительного города, настолько реальная, что ощущение присутствия было полным. Дома-башни, петли подвесных автострад, движущийся транспорт, две луны: большая голубая и маленькая оранжевая, – висели низко в вечереющем небе над морским заливом. Иллюзия была настолько полной, что волосы Анны даже шевелил лёгкий ветерок, и она ощущала запах мероканского моря, чуждый, но приятный. Эти луны и этот город видела она в бреду на Земле, ничего не зная про Мерак. Она могла прожить остаток жизни, думая, что больна, и для окружающих будучи всего лишь помешанной.

– Но как я могла это помнить, я не видела это никогда, я не знала, что это существует? – Спросила она вслух. – Я же видела это, во сне, в бреду – я думала, что это сумасшествие!

– Ты мероканка. – Сказал Ивайр, повернувшись к ней. – В нас во всех есть частицы памяти наших предков, обычно они молчат, но бывает, что и пробуждаются. Сильный стресс, сильная болезнь. Это общеизвестно. Ты что-то пережила, и в тебе проснулась память мероканцев.

– Это… здорово. – Грустно сказала Анна. – Это так здорово… И больно. Прости, тебе, наверное, тоже больно видеть это?

– Увидеть Москеру после стольких лет в Зэме, хоть и иллюзорную… – Он покачал головой. – После этого и умереть не страшно. Смотри, на том берегу залива дома? В одном из них я жил, когда стал совершеннолетним и учился. Я должен был выращивать корабли-киборги. Их тогда только-только начали создавать. Я гениальный техник, это все признавали. Лавайр до сих пор использовал мой талант. Очень многое на Грите создал я.

– Прекрасный город. – Анна встала с ним рядом. – Ты жил в прекрасном мире, Ивайр. У тебя есть это прошлое, а что есть у меня? Кто я такая? Что мне делать?!

– Прежде всего, поесть. – Мягко сказал он, гораздо мягче, чем говорил с нею до сих пор. – Ты не должна думать о себе, как о чём-то, что создано искусственно, а потом использовано. Ты живая, ты мероканка, и этого у тебя никто не отнимет. Понимание того, что нужно делать, придёт позже, вместе со знаниями, опытом, который ты наберёшь во время этого безумного путешествия, не может быть иначе. Люди твоей Касты – реалисты, с холодным разумом и пылким сердцем, и ты не можешь быть иной. Это не первый кризис, который ты преодолеешь. Ты сможешь. Ты уже столько смогла, сколько мне и не снилось, когда я был живым.

– В одном ты прав. – Смутившись, Анна опустила глаза. – Поесть мне просто необходимо.

Глава пятая

Элва ~ Маун

Под впечатлением прошедшего вечера Ивайр остался в коридоре возле двери Анны – он всё ещё продолжал опасаться того, что где-то на Грите остались риполиане. Он пытался разобраться в своих впечатлениях и желаниях, но ничего важного не придумал, и вроде задремал, когда неожиданно стена справа исчезла, и он увидел знакомую до боли громоздкую сутулую фигуру с четырьмя наростами на загривке, напоминающими рога. Ивайр попытался поднять руку, но механизм отказывался повиноваться, его сковало параличом.

– Не выйдет! – Насмешливо сказал Л:вар. – Неужели ты всерьёз во что-то поверил? Неужели думал, что я не предвидел такого поворота событий? Гуманоиды никогда не поймут меня, но ты-то должен был знать меня лучше!

Ивайр хотел сказать – и не мог, хотел убить его, собрав воедино всю ярость и ненависть – и не мог. Чувства были такими сильными – и были заперты в его полумеханическом теле, как в могиле.

– А ты уже было возомнил себя кем-то? – Насмешливо спросил Л:вар. Положил руку на панель. – Иди, убей её. Убей медленно, полюбуйся её смертью.

Дверь открылась, и киборг пошёл туда, хоть его сознание отчаянно бунтовало против происходящего. Тело шло само, рука вырвала чип обслуги, не обращая внимания на отчаянные меры предосторожности апартаментов. Посыпались искры, брызнула вода. Он повернулся и вошёл в спальню, где на синих простынях спала Анна.

Услышав шум, она проснулась, вскинулась испуганно, но увидела его и успокоилась. Спросила, убирая волосы за уши:

– Что случилось, Ивайр?

Он хотел сказать ей: «Беги!» – И не мог. Не встречая в первые мгновения никакого сопротивления, взял её за горло и стал сжимать руку, вынужденный видеть, как недоумение на её лице сменяется ужасом, потом – болью и смертной мукой. Все её отчаянные попытки вырваться были тщетны против киборга. Чем сильнее был его внутренний протест против происходящего, тем сильнее сжималась рука…

И вдруг всё исчезло. Он осознал, что по-прежнему стоит в коридоре, на том же самом месте, а напротив стоит Анна и встревожено заглядывает ему в лицо:

– Кайл Ивайр! – Повторила она почти робко. – Что с тобой? Ты меня видишь, ты меня узнаёшь?

Ивайр открыл рот, но челюсть двигалась сама по себе – он не мог выдавить ни звука.

– Ты пугаешь меня! – Взмолилась Анна. – Ивайр, что с тобой?!

– Как ты уцелела? – Спросил он хрипло, когда смог говорить.

– Не понимаю?

– Что случилось? – Спросил теперь он сам, чувствуя, что ничего не понимает и он.

– Я проснулась среди ночи, мне стало как-то тревожно. Смотрю, твой сигнал на браслете мерцает то жёлтым, то красным. Я выскочила в коридор, а ты… Ты выглядел ужасно, у тебя глаза закатились, тебя всего трясло. Я не знала, что делать! Как ты теперь?

– Я не знаю, что сказать. – Ивайр медленно приходил в себя. – Здесь только что был Лавайр. Он приказал мне, и я тебя убил.

– Нет! – Поспешно возразила Анна. – Это был просто сон. Ты уснул! Ты сам говорил, что нуждаешься во сне так же, как я. Видишь, – она сжала его левую, живую руку, – и с тобой, и со мной всё в порядке, я живая, ты не спишь!

– Это было так реально. – Сдавался Ивайр. – Я не могу поверить… Он стоял вот здесь, говорил со мной, издевался, а потом отдал приказ, и я не мог не подчиниться. Я убил тебя!

– Ты просто увидел кошмар. Ты, наверное, этого боишься, вот во сне это и произошло. – Анна мимолётно коснулась его виска. – Всё прошло. Хочешь спать в «Цветке ветра»? Я сделаю тебе туда допуск, и ты будешь ночевать дома. Хочешь?

– Да. Наверное. – Согласился он. – Прости…

– За что?

– Что напугал тебя. И что не смог, хоть и во сне, противостоять ему.

– Глупости. Это сон. В реальности, возможно, всё будет иначе.

«Не будет. – Думал он, оставшись один. – Всё будет именно так: он прикажет, и я подчинюсь. Как мне жить теперь с этим в памяти?! Я же тебя на самом деле убил!»

На следующий день Анна заметила, что он опять охладел к общению с ней, и не могла этого понять. Даже обиделась: в конце-то концов, сколько можно?! И сама повернулась к нему спиной, решив полностью посвятить своё время полётам. Она делала успехи – летала уже не судорожными рывками, а довольно плавно и ровно, хоть и не с очень большой скоростью. Ощущение полёта было таким, что если бы не ограничитель, который она предусмотрительно поставила сама себе, она, наверное, так и умерла бы однажды в тренажёре от истощения. Как та крыса, которой вживили в центр удовольствия электрод, и которая всё жала и жала на кнопочку, пока не сдохла от голода. А кто устоял бы от соблазна полетать по-настоящему, ощущая полёт всем телом, меняя направление и высоту одним усилием мышц, а не давлением на рычаги и кнопки? Выдерживать характер было легко – она просто не замечала течения времени, твёрдо решив добиться того, чтобы Ивайр сам стал искать общения.

Здоровье её, и без того, видимо, крепкое – она же выдержала на чужой планете, выжила в условиях, в каких инопланетяне не выживали! – в идеальных условиях, при хорошем питании и уходе, стало безупречным и побуждало её к выплеску энергии. Она летала в тренажёре, плавала, занималась в спортзале, и всё равно чувствовала потребность в каком-то ещё действии, ей хотелось… на волю. Элементарно, как здоровому щенку, ей хотелось на волю, куда-нибудь в лес, на пляж, к морю, хоть куда, и так порой сильно, что она едва ли не выла с тоски. Комфортный Грит был ей тесен – что бы она чувствовала в киборге Вэйхэ, интересно? К исходу последней недели месяца она поняла, во-первых, что Ивайр сам никогда к ней не придёт, и если она хочет с ним сблизиться, инициатива будет исходить только от неё, и во-вторых – что с желанием свободы ей не совладать. Что-то надо делать. И с этим она вызвала Ивайра в крипт.