Песок в раковине
Одного взгляда на обстановку ему было достаточно, чтобы понять: ему дозволено доказать свою лояльность Кинтане с помощью обряда, и, судя по приспособлениям, ему придётся для этого вскрыть вены. «Могло быть и хуже». – Вяло подумал он. Он столько этого ждал, но оказался не готов; впрочем, отступать ему было некуда. Лиц тех, кто присутствовал при обряде, он не видел, они сидели во тьме, спиной к слабым источникам света, так, что он видел только силуэты – шесть мужских и один женский. Ош поздоровался, как это было принято, и прошёл на своё место.
Он один был ярко освещён. Заставив себя не смотреть на то, что лежало перед ним на столе, он отвечал на вопросы: кто он, как попал на Пскем, что делал там для успешного выполнения своей миссии, как случилось, что на Пскеме произошёл бунт и что этому предшествовало; что он сделал для того, чтобы спасти людей, доверивших ему свои жизни, и как получилось, что он покинул Пскем на Грите. Ош ответил на все вопросы подробно и обстоятельно. Он знал, что во всём, что касалось сложной ситуации, он действовал образцово. Но все вопросы относительно того, что касалось Грита, он оставлял без комментариев. Наконец на прямой вопрос он ответил, что не замышлял против Кинтаны, не поддавался никаким угрозам, никем не был принуждаем, и уверен, что не сделал ничего, что повредило бы Кинтане, напротив, считает, что действует на пользу Изумрудной и всему Священному Союзу Уцелевших Миров, но ясно это станет ещё не скоро.
– Если кто-то из вас не верит мне, – продолжал он, как это было установлено формой обряда, – я готов истечь кровью здесь и сейчас, потому, что ваше недоверие для меня хуже смерти.
К его удивлению, верили ему пятеро из семи; но двух сомневающихся было достаточно, и в тяжело повисшей тишине Ош взял в руки лезвие. В этот миг он остро, как никогда, ощутил целостность своего тела, которую сейчас нарушает собственной рукой. Порез был безболезненным и таким тонким, что кровь хлынула только после того, как он сжал и разжал кулак и опустил руку в горячую воду. Он следил даже с каким-то интересом, как его кровь распускается в воде затейливыми нитями, полосами, клубами, пока она не окрасила всю воду в алый цвет. К тому же ладонь помертвела, а затем незаметно начала мертветь и вся рука. Когда Ош, которому показалось, что кровь бежит медленнее, попытался сжать руку, у него от усилия закружилась голова. Стол качнулся, Ош схватился рукой за его край и понял, что качнулся он сам.
– Ты не передумал? – Спросили его. – Ещё есть время.
– Вы мне поверили? – Вопросом ответил Ош. Опять было два «нет», и он сказал:
– Я не передумал.
Это было не больно. Порез не болел, ничто не болело. Только глаза уже открылись с трудом, и всё вокруг застилала чёрная рябь. Ему показалось, что силуэты шевелятся, поднимаются, он попытался присмотреться, но всё поглотила чернота. «Всё?» – Недоумённо подумал он, поняв, что надеялся на то, что его остановят. Мысли спутались. Несколько секунд он ещё по инерции удерживал себя в сидячем положении, но тут раздался какой-то звук, Ош уловил его краем гаснущего сознания, вздрогнул, и этого оказалось достаточно, чтобы он рухнул во тьму.
Голова его так тяжело ударилась о стол, что вздрогнули почти все.
– Он умер! – Громко произнёс лорд Нилин. – Вы с ума сошли, он единственный, кто знает, что происходит на Грите!
– Своим поступком он доказал, что там не происходит ничего, что угрожало бы Кинтане. – Холодно возразила женщина.
– Но что потеряет Кинтана, если не мы первые узнаем об этом?! – Лорд Нилин вскочил. – Я не дам ему умереть… – Он бросился к столу, схватил безжизненную руку Оша и перетянул её жгутом. – Его ещё можно спасти! В реанимацию, скорее!
– Лорд Нилин, вас беспокоит информация, которой он владеет, или жизнь офицера, которому честь была дороже своей жизни?
– Я согласен, его стоит спасти. – Решился лорд Глен, самый близкий родственник Оша после леди Арины. – Именно потому, что он настоящий офицер и доказал свою преданность Кинтане. Я готов взять его под своё покровительство и ручаться за его дальнейшую преданность…
– Какая преданность! – Закричал лорд Нилин. – Я говорю об информации! Он изменник, что бы вы ни говорили! Он заслуживает самого сурового наказания, но живой!!!
– Если он выживет, то будет полностью оправдан и прощён. – Встала и женщина. – Я отказываюсь от своего прежнего утверждения и заявляю, что удовлетворена. Я верю ему.
– А я нет!!! – Снова закричал лорд Нилин. Красивое лицо его потемнело от гнева и исказилось чудовищной гримасой. Лорд Глен нажал вызов:
– Это какое-то чудовищное издевательство.… Пока мы спорим, он умирает! – И, оттолкнув лорда Нилина, легко поднял Оша на руки. Уже в дверях он столкнулся с реаниматорами, которые подхватили Оша и увезли, оставив присутствующих препираться ещё несколько минут. Ош был без сознания, и не видел Тарвы, которая стояла в коридоре неподалёку от двери. Лицо её скривилось, когда она увидела его, но не от злости, а от отчаяния. Даже слёзы навернулись на глаза. Он всё-таки сделал это! Он сделал это, не смотря на всё, что она говорила и думала по этому поводу! Она не знала, чего в ней больше: возмущения или сострадания, или восхищения? Последним, что она увидела, была рука Оша: белая, безжизненная, перетянутая жгутом. Крови на ней не было, и именно это и ужаснуло Тарву. Его лицо и эта рука потом стояли у неё перед глазами много дней и ночей…
Когда Ош открыл глаза, он увидел удивительную вещь: улыбку леди Арины. Моргнул.
– Я горжусь тобой, как никогда! – Торжественно заявила она. – Ты поступил так мужественно! Наша семья пользуется таким авторитетом!
– Я рад. – Тихо произнёс Ош без особого энтузиазма, но леди Арина не обратила на это внимания.
– Но что самое важное: я уже выхлопотала для тебя новое назначение. Ты немного понижен в должности, но я добилась того, чтобы тебя не назначали в Челюсть, где тебя легко сделать жертвой. Ты полетишь помощником посла на Савалу.
Ош не хотел слышать об обыденных вещах. Он хотел говорить о том, что с ним произошло: выплеснуть затопившее душу отчаяние. Но леди Арина, едва он заговорил, требовательно положила палец ему на губы:
– Замолчи! Это позади, и следует скорее об этом забыть! Думай о приятном. Например, о том, что тебе не придётся прерывать карьеру, и ты скоро полностью восстановишь свой престиж.
– Спасибо. – Безжизненным голосом произнёс Ош, чувствуя, как противна ему сама мысль о карьере. Что-то безвозвратно умирало в его душе, и никто не видел этого. Он перешёл черту, за которой всё, что имело для него смысл прежде, исчезло, и осталась только растущая злость. Всё, что прежде считал святым и ради чего пошёл на обряд, стало ему противно. Эмоциональный голод, который он испытывал всегда, всю свою жизнь, обострился пережитым, когда ему так нужны были забота, ласка, сочувствие, простое ласковое прикосновение! Он умирал, он пережил миг ужаса перед лицом собственной смерти, и никому теперь не было до этого дела, никто не хотел слышать этого; все, кто навещал его, кто встречался с ним в последние дни перед отлётом на Савалу, пугались, едва он заикался о своём состоянии, и преувеличенно-бодрыми голосами начинали расхваливать его и его назначение. Только маленькая мона Гленна, его племянница, спросила шёпотом, уткнувшись ему в ухо:
– Ты боялся?
– Да. – Так же тихо ответил он ей и обнял чуть крепче.
– Я тоже боялась, когда папа сказал, что ты разрезал себе руку. Это больно было?
– Нет. – Ош потёрся щекой о мягкие белые волосы девочки. – Я думал о вас. Если бы я этого не сделал, вам всем было бы очень плохо.
– Спасибо. – Она поцеловала его в щёку и отстранилась. Ош поставил её на пол, но она уцепилась за его руку. – Папа говорит, что у тебя нет невесты, и это очень плохо для тебя.
– Это правда.
– Хочешь, я буду твоей временной невестой, пока у тебя нет настоящей? – Неуверенно спросила мона Гленна.
– Хочу. – Ответил Ош. Девочка дала ему камею со своим профилем, и Ош торжественно прикрепил её к своему официальному мундиру.
Попав, наконец, на Савалу, Ош в первый же вечер напился до потери памяти, и понял, что это не плохой способ на время избавиться от сильных душевных мук. Сидя по ночам в нише глубокого окна с бутылкой, Ош пил и разговаривал – не сам с собой, что было бы пошло, и не с Тарвой, думать о которой ему было больно после того, как она подставила его. Даже не с Орином, который тоже остался за чертой. Он смотрел на звёзды и разговаривал с Кайлом Ивайром.
– Никогда, – говорил он, устремив взгляд к усыпанному звёздами небу, – не доказывай никому, что ты не виноват. Не повторяй моей глупости, и не окажешься в яме, как я. Не признавай своей вины, и никто на тебя её не повесит. Поверь живому трупу! Твоё здоровье, киборг…
Слишком занятый в первые сутки после случившегося с Ивайром, Кейв только позже сообразил, что произошло. Киборг его кинул! Ведь всё практически уже получилось; Грит был уже практически его. Кейв уже ощущал себя хозяином, уже с хозяйскими чувствами заходил в помещения и лифты, поднимался в крипт и спускался в лаборатории, уже прикидывал, как и что изменит, что переделает, что оставит! Едва ли не впервые в жизни бешенство овладело им настолько, что он не мог держать его в себе и, отказавшись встречаться с Рокелом и Анной, почти на сутки заперся в виртуальном зале боевых искусств, вымещая разочарование и гнев на виртуальных противниках. Безжалостно кромсая их, он тщетно призывал спокойствие и умиротворение – они не приходили. Он ведь позволил себе мечтать.… Позволил возникнуть чувству привязанности… и вот итог!!! Он мстил себе за то, что счёл теперь слабостью, насмешками и упрёками до того безжалостными, что самому становилось страшно, и он снова и снова бросался в гущу виртуальных противников, вымотав себя так, что практически выпал из тренажёра, мокрый насквозь от пота и с трясущимися от перенапряжения поджилками. И – не успокоившийся ни капли. Как и Анна, он не умел проигрывать, точнее – не умел признать себя проигравшим. Решение долго зрело где-то в тайниках души, и оформилось и озарило его мгновенно: он всё равно заполучит этот корабль. Он починит этого проклятого киборга, и не важно, с помощью Шитахи или сам, даже если придётся работать несколько лет. И как только наладит, Грит будет принадлежать ему, без вариантов. Без компромиссов. А если Анна будет против… ей же хуже.
Анна понимала, пусть большей частью это было инстинктивное понимание, с кем столкнулась в лице Кейва. Она чувствовала, что он жесток, холоден и чёрств. Но кто его знает, как рождаются такие чувства?.. Она его любила, с того самого мгновения, как сердце её узнало в нём маленького умирающего мальчика, беспомощно и недоумённо кривившего губы от боли, в тщетной попытке её превозмочь. Это было совершенно иррациональное чувство; Кейв казался ей похожим на Кая из сказки про Снежную Королеву: не видя никого рядом, не любя, не мечтая, он складывает снова и снова слово «вечность», окоченевший и одинокий, ненавидящий самого себя… Его следовало спасти от себя самого, но даже Анне это казалось почти нереальным занятием. Её шокировала сама мысль о тех, кто сделал его таким, но как это можно было исправить? Ненавидя себя, как он мог проникнуться чувством к тому, кто пытался его любить?..
Она могла бы передать ему Грита, прямо теперь, и тем хоть немного смягчить его. Тем более что такая передача в сложившейся ситуации была более чем оправданна; и Анна несколько часов, пока Кейв мучил себя в боевом зале, сидела в крипте, сжимая в руке стержень и мучительно пытаясь заставить себя принять какое-то решение. Они всё равно летят к Гонвед; шанс у Ивайра всё равно будет. А передача Грита всё равно, дело решённое, и состоится раньше или позже. Ситуация может сделаться слишком опасной, чтобы оставлять Грита без капитана и находиться на неуправляемом корабле. Но если она это сделает, станет ли Кейв спасать Ивайра? Даже не так: приложит ли он к этому ВСЕ усилия? Не появятся ли препятствия, которые он сочтёт непреодолимыми, не имея перед собой никакого стимула? Сердце подсказывало Анне, что именно так и произойдёт.
Но разве только в них двоих было дело? И Ош, и Кейв признавали, что Грит способен изменить расстановку сил и дать Священному Кинтанианскому Союзу шанс выстоять в войне с Лигой. Так что от капитана Грита, а точнее – на данный момент опять-таки от неё зависела судьба нескольких человеческих миров. Возможно, и Земли тоже. Рискнуть всем этим ради Ивайра?.. Пожертвовать Ивайром ради всего этого?
Но допустим, он вернётся. Ей всё равно придётся жертвовать: либо им, либо собой. До встречи с Кейвом всё было просто, она даже не колебалась бы. Но теперь, стоя на пороге новой жизни, имея реальную возможность получить всё, о чём не смела даже мечтать, своей рукой захлопнуть эту дверь… ради чего?! Ей не казалась привлекательной уединённая жизнь на неизвестной никому планете, пусть даже это будет их с Ивайром персональный рай. Даже в лесу, на Земле, на краю гибели себя, как личности, она не смогла просто существовать, и взялась за свои исследования и книгу. Она не могла просто жить, она обязана была действовать, служить, драться! Кейв предлагал ей такую судьбу, где всего было по максимуму: драки, служения, риска, жизни, и возможность грандиозной победы в итоге. Она любила Ивайра, но не так, как нужно было ему.
Так она сидела не один час, даже не замечая этого; время словно застыло. Космос горел вокруг и под нею, усиливая чувство обречённости. «Кем я буду при тебе?» – Слышала она его вопрос, пытаясь ответить на него снова и снова, пока не призналась вслух:
– Я не знаю! Я не знаю!!!
Спросить было не у кого, пожаловаться некому. У неё не было даже воображаемого собеседника, к которому можно было бы обратиться: так некоторые обращаются к умершим родителям или супругам. Только к Ивайру… но его ответ она знала. Она даже знала, как он хотел умереть – словно он сказал ей об этом. И признавала неизбежность этого, только вот смириться с нею не могла. Зачем теперь она так мучается, стараясь оставить ему шанс на спасение, если потом он всё равно поступит так, как решил?! Решение, вдруг озарившее её, вновь показалось ей простым и логичным. Она подождёт. Она совершит передачу, только если по-другому будет уже нельзя; пока есть шанс спасти Ивайра, всё будет по-прежнему. Кейву она пока что ничего не скажет; процесс приручения хищника – дело тонкое, долгое, требующее осторожности и огромного терпения; один неверный шаг – и всё пропало. Она ещё не знала, что кортианских ягуаров, как и красных волков, приручить невозможно в принципе.
Кейв в эти дни пребывал в подвешенном состоянии, переходя, как Анна когда-то, от недоверчивости к подозрениям, потом снова к доверию и желанию понять и сблизиться, и опять проникаясь подозрительностью. Если бы в эти дни он узнал о хранящемся у Анны стержне, это стало бы пёрышком, упавшим на чашу весов и сыгравшим роковую роль. Ему и без того было нелегко. Бешено мечтая всю свою жизнь отречься от кинтанианского образа жизни и мыслей, он очутился в ужасной ситуации: он не знал, как это сделать. Он не мог не соблюдать режим: его организм в течение двадцати восьми лет существовал в этом режиме и не собирался его менять; сам требовал раннего подъёма, определённого рациона, тренировок и медитации. Кейв метался, не понимая самого себя, а всё было просто: как проявить себя мероканцем, если ничего мероканского в себе не осталось?! Растерянный, злой и уязвлённый, он присматривался к Рокелу, пытаясь копировать его, чувствовал себя при этом нелепым и бесился ещё сильнее. Немного полегче стало, когда Анна уговорила его пройти курс адаптации к Корте под присмотром Рокела, врача – аллерголога по одной из своих специальностей. Вместе мучаясь насморком и прочими аллергическими неожиданностями, они неизбежно стали сближаться и больше проводить времени вместе – надо же было с кем-то обсуждать свои болячки, и, хлюпая носом, видеть перед собой такую же отёчную физиономию и ехидничать в её адрес! А Анна ещё уговорила Кейва заняться шарами из апартаментов Л’вара. Пометив один из них, Кейв забрал его в лабораторию.
Ему понадобилось всего несколько часов, чтобы выяснить, что шар содержит богатый биоматериал, который, помещённый в благоприятную среду, начал стремительно размножаться, но что потрясло Кейва более всего: он так же стремительно, через поколение, эволюционировал! К вечеру вместо самых простейших бактерий в резервуаре плавали инфузории и одноклеточные водоросли, к утру – и Кейв не мог первые секунды поверить своим глазам, – в резервуаре колыхались водоросли, на которых он обнаружил гидр и других подобных им существ. Тогда он вызвал в лабораторию Анну, и продемонстрировал своё открытие.
– Такими темпами, – заметил он, – они разовьются в высшие формы жизни не более чем за сто лет.
– Кейв, это ответ! – Воскликнула она, присаживаясь рядом с ним. – Понимаешь?.. Он уничтожает планеты, как ему кажется, не насовсем! Он сохраняет их биоматериал и возможность их восстановить. Я всегда думала, что в этих шарах для него должно быть заключено оправдание его поступков, то есть, то, что оправдывает его в его собственных глазах, если ты меня понимаешь. И теперь мы знаем, каким образом он оправдывается перед собой!
– Но зачем уничтожать?! Чтобы потом восстановить? Это бред!
– Это основная загадка. – Согласилась Анна. – Но теперь, кстати, я знаю, зачем Агой крали антивирус. Они не его хотели украсть; они хотели украсть биоматериал своей планеты, которую он так же сжёг!
– Логично… – Пробормотал Кейв. – И потому, если ты права, и кража Грита была его интригой, он не забрал эти шары на Биэлу – там они уязвимы, Агой это уже доказали, а здесь им ничто не грозит. Даже поняв, что это такое, мы ничего с ними не сделаем, напротив, будем хранить, как зеницу ока, особенно мероканский.
– Кейв, мы можем его понять! – Глаза Анны сияли, её охватил азарт, который всегда охватывает человека, почуявшего тайну, которую он может раскрыть. – У него есть причина, какая-то ужасная, которая свела его с ума, и, узнав её, мы сможем его остановить!
– Мы остановим его, уничтожив. – Возразил Кейв. – Он безумен, и что бы ни заставило его начать, сейчас он уже просто маньяк, которого следует убить.
– Кейв, ты знаешь меня, ты знаешь себя. – Возразила Анна. – Ты имеешь представление о том, на что мы способны – а ведь он такой же! Что может тебя так испугать, что ты сойдёшь с ума? Ты прошёл через такое, что подумать страшно, и выстоял один против всей Кинтаны! Я не хочу хвастаться, но чем мне страшнее, тем я злее. Я брошусь в драку, даже если знаю, что не смогу победить, просто ради того, чтобы и врагам досталось! Кейв! Ну, скажи, что может вышибить разум из тебя, мероканца, ставшего кинтанианским клык-офицером?!
– Я не знаю. – Признался он. – Честно, не представляю даже.
– Вот и я тоже. Знаешь, он ведь не был злодеем изначально. Как я… Я не говорю, что положительна до мозга костей. Я способна на всё; мною двигают чувства, любовь, ненависть, месть, и на этом пути я могу свернуть не туда. Но я не злая, понимаешь? Я люблю жизнь, во всех её проявлениях, и хотя в своё время прошла через многое, почти через всё, я по-прежнему умею любить и радоваться. Любя, уничтожать невозможно, я в это не верю! Любя, любишь весь мир. А он… Я не знаю, и мне пока даже в голову не приходит, как это узнать. Но что-то мне говорит, что мы как-то выйдем на ответ – не зря мы оказались замешанными во всё это, и не зря судьба нам так помогает! Ты ведь мог оказаться и не в том лифте, Кейв, и мы могли не спасти тебя, и мало ли, что ещё могло случиться! Но случилось именно то, что случилось.
– Ты права. – Кейв встал от мониторов, расправил плечи. – Судьба ведёт нас какими-то причудливыми и изощрёнными путями, и нам остаётся только следовать за ней. Но меня это устраивает!
В конце недели пришёл ответ от приятеля Рокела, которому тот посылал условленный между ними шифр. Он назначал встречу на маленьком промежуточном терминале в глубоком космосе, откуда было всего пять дней пути до Гонвед. Сам он, по словам Рокела, там быть не мог, но уверял, что тот, кто явится на встречу, абсолютно надёжен. Анна оставалась на Грите, но могла всё видеть глазами самого Кейва, который вставил специальные линзы. Она страшно нервничала, но риск был вынужденным. В сущности, Рокел ведь был чужим и ей, и Кейву… А человек, с которым они встречались, тем более.
Это оказался гаранин, невысокий на фоне Кейва, но отлично сложенный и очень мужественный. От него так и несло тестостероном – даже Анна это чувствовала, находясь довольно далеко, в открытом космосе, в крипте Грита. У него был чеканный профиль с прямым римским носом, смуглая кожа, очень густые прямые брови, длинные тёмно-фиолетовые глаза с роскошными ресницами, и капризно изогнутый тёмный рот. Он совершенно не был похож на незабвенного Коха Са-ара, но ведь и земляне не были все одинаковые?.. Вопросов он не задавал, лишь скользнул внимательным взглядом по Кейву и Рокелу, по их одежде и оружию, предал Рокелу привет, тонкий информационный стержень и полупрозрачную коробку размером с пенал для карандашей. Сказал небрежно:
– Большего количества вы сейчас не купите за все деньги Корты. После того, что сделал на Пскеме Грит, соль поднялась в цене. Старые мутанты скупают её бешеными темпами.
– Нам понадобится ещё. – Сказал Кейв.
– Если смогу – достану, и дам знать через нашего общего друга. – Лениво произнёс гаранин, так и не назвавший своего имени. – Прощайте. – И первым вышел из информационной кабины, где они встретились.
– За такое количество можно купить корабль. – Сказал Кейв для Анны, которая, не впечатлённая размерами коробочки, мучилась подозрениями, что этого слишком мало. – Будем надеяться, что как задаток он это примет.
Не задерживаясь, они вернулись на свой корабль и отстыковались от терминала прежде, чем кто-либо успел слишком ими заинтересоваться. Теперь им предстояло выйти из гипера возле Гонвед и добиться встречи с Шитахой, придерживаясь первоначальной версии: что захватили покалеченного киборга на Пскеме и желают восстановить его для получения информации. Анне предстояло в одиночестве дожидаться на Грите исхода их миссии, и это были самые долгие и тяжкие дни в её жизни.
Когда Кейв вывел корабль из гиперпространства возле Гонвед, мгновенно пришёл вызов. Одна и та же картинка появилась в крипте корабля и Грита: экран, и на нём не Вэйхэ, как они ожидали, а кто-то, сильно напомнивший Анне оборотня из старых земных ужастиков: волосатое гипертрофированное звероподобное лицо. Только зубы у лица, когда оно заговорило, оказались мелкие и редкие.
– Сообщите вашу цель. – Сказало лицо. – Во избежание прискорбного инцидента. А прежде всего, сообщите принадлежность вашего корабля.
– Мы мероканцы. – Сказал Кейв. – Но принадлежность нашего корабля ещё не определена. Мы колеблемся. В данный момент мы сами по себе. У нас выгодный заказ Вэйхэ Шитахе; может, он выслушает нас?
– Прежде вас выслушаю я. – Нескромно ответило лицо. – Изложите суть вашего дела.
– У нас есть киборг, улучшения и ремонт которого мы хотели бы заказать.
– А точнее? Что это за киборг, кем изготовлен?
– Это киборг мероканца, умершего четыреста с лишним лет назад. Он был сделан в Лиге, я думаю, Лавайром. Или с его участием.
– Это знаменитый убийца?
– Точно. – Согласился Кейв. – И мы хотим, чтобы Вэйхэ Шитаха избавил его мозг от чужеродных вставлений и восстановил его тело. Мы заплатим солью.
– Подождите несколько минут. – Сказало лицо, которое принадлежало представителю ещё одной гуманоидной расы, Бехидже. Экраны погасли.
– Вэйхэ Шитаха согласен на ваше предложение. – Снова появился на экранах Бехидже. – Он просит ваш корабль состыковаться с Гонвед и встретиться с ним лично.
– Нет. – Ответил Кейв. – мы не можем; у нашего корабля нет стыковочного кода. Я отправлюсь к вам с капсулой на челноке.
Бехидже снова исчез, и появился только через десять минут, показавшихся всем нескончаемыми. Теперь он казался каким-то другим, а может, он и был другим. Как все представители другой расы, особенно совершенно другой, они казались людям на одно лицо.
– Мы ждём вас. – Лаконично сказал он. – Не беспокойтесь: Гонвед сама примет вашу капсулу.
Кейв, понимая, как Анне это будет важно, включил внешние датчики, и на Грит пошло изображение того, что видел его челнок: удивительное видение в космосе, планета – машина, размером с луну, не гладкая, но довольно правильной круглой формы, как шар, собранный из различных геометрических форм: треугольников, квадратов, параллелепипедов. Всего пара минут свободного полёта – и Гонвед захватила челнок в своё силовое поле и аккуратно повела к себе.
– Он должен знать, что я теперь не владею Гритом. – Говорила Кейву напоследок Анна. – Но кто именно им владеет, и где он теперь, Вэйхэ знать не обязательно. А главное, никто не должен знать, что Грит принадлежит Иву! Пока он не вернулся к нам, это для него смерти подобно.
