Песок в раковине
– Существа, – слегка задетый, Ош сделался холоден, – решающиеся внутри Союза на террор, грабёж или захват терминала, знают о нас и знают, на что идут. Наша же заслуга в том, что жертв мало, они не случайны, и смерть их легка. Я горжусь своим званием.
– Тем, что служите официальным убийцей? Палачом?!
– А вы, диар? – Напомнил Ош. – Взрывая киборг, вы обрекаете на смерть внутри него много существ. Смерть мучительную, полную ужаса и паники. Киборг какое-то время выгорает изнутри, прежде чем взорваться, и этого времени бывает достаточно для того, чтобы его команда осознала происходящее. Мой клинок намного милосерднее!
– Я действительно когда-нибудь сделаю это. – Побледнев от гнева, сказала Тарва. – И это будет в бою! Это будут враги, которые тоже знали, на что шли!
– Я тоже делаю своё дело в бою. Я делаю это часто, не в виртуальности, как вы, а в реальности, которая не всегда такова, какой хотелось бы её видеть. Те, кого я убиваю, тоже знают, на что идут. Они не стесняются убивать, травить наркотиком беззащитных людей, торговать клонами, которые имеют разум и все чувства, положенные человеку, продавая их для насилия, надругательств и убийства. Они не стесняются брать в заложники мирных граждан, даже детей ради осуществления своей грязной наживы. Вы же знаете это, как никто, и называете меня мясником лишь с целью обидеть и вывести из равновесия. Не так?
– Не так! – Громко возразила Тарва, и Ош понял, что угадал. – Этот разговор не имеет смысла. Я хочу знать, что происходит на Грите! Я должна это знать, и я узнаю! Намёк, лорд, хотя бы намёк!
– Какого намёка вы ждёте?
– Сколько существ в команде Грита? Чего они ищут, чего добиваются, на чьей они стороне?
– Мне жаль разочаровывать вас, Тарва. Ни намёка, ни слова. Никакой информации.
– Но раз вы не считаете себя изменником, значит, Грит не принадлежит больше Лиге?
– Без комментариев.
– Ти и Мерц! – Взорвавшись, Тарва вскочила. – Слушай, ты! Каким бы хладнокровным ты не прикидывался передо мной, на Кинтане ты выложишь всё, как миленький! И кипы возьмут всё в свои руки, а мероканцы останутся в стороне?! Грит и двойник – наши!!!
– Гнев вам не идёт. – Спокойно отреагировал Ош. – Вы прекрасны и в гневе, но это не та красота, которой хочется восхищаться.
– Подонок! – Тарва замахнулась, но Ош перехватил её руку, и сжал так, что боли не было, но вся рука мгновенно стала ватной, словно лишилась мышц. Тарва побледнела так, что глаза вспыхнули тёмным огнём.
– Я могу одним прикосновением убить вас. – Сказал Ош, бережно отпуская её руку. – Могу причинить адскую боль, могу заставить стонать от наслаждения. Я знаю про тело всё. Если я прикоснусь к вам особым образом, вы уснёте. Я могу даже контролировать время этого сна: захочу, вы уснёте на несколько минут, часов, суток. Если я не позволю, вы не сможете даже прикоснуться ко мне. Не ставьте себя в глупое положение!
– Ты самый гнусный из всех кипов! – Прошипела Тарва. Он напугал её, и она была в бешенстве от этого.
– Это не так, и мне больно слышать это от вас. Больно так же от того, что я вас разочаровал. Но вы же солдат, как я, вы должны меня понимать.
– Я должна узнать, что происходит на Грите, и я это узнаю!
– Если мне придётся рассказать всё кипам, я позабочусь о том, чтобы узнали и вы. Обещаю.
– Он обещает! – Бесилась Тарва. – Он – позаботится! Как я ненавижу этих холодных лощёных подонков! Ти и Мерц! Сколько мы будем терпеть всё это?!
Она металась по крипту, как по клетке. Пять лет своей сорокалетней жизни она потратила на то, чтобы добиться отделения мероканских военных от кинтанианской армии и создания собственного автономного флота. Она сделала это и многое другое; она гордилась этим, она чувствовала себя победительницей во всём, что не касалось личной жизни, где она давно смирилась с поражением. В сорок лет она не знала даже, что такое поцелуй. Все попытки флирта она пресекала так решительно, что её боялись, и слава её, как самой холодной и неженственной волчицы, затмевала её красоту. Уверенная, что Ош хочет оскорбить её своим флиртом, и всё это не более чем утончённое издевательство, она терялась, не знала, как достойно ответить, и потому злилась.
Но неужели кинтаниане всё-таки завладеют Гритом и двойником?! Может, Ош успел договориться с ними, и потому молчит? Как она жаждала оказаться в центре интриги и обернуть происходящее на пользу мероканской Общине и на посрамление кипам, которых она ненавидела с самого детства! Если бы она только могла, она пытала бы Оша калёным железом, но добилась своего! Но она не могла. Это было и невозможно, и бесполезно с любой стороны. Она хорошо знала, что такое клык – офицер. Эти кипы были сделаны из стали. Его можно было убить, покалечить, но не захватить, не пытать. В любом случае, это не обошлось бы для мероканцев без жертв. Даже самые злые мысли и намерения Тарвы пасовали перед сознанием того, кем был её пленник. И счастье для Оша, что он даже не подозревал об этих мыслях!
Глава пятнадцатая.
Планета ~ машина.
На севере восточного материка Кинтаны, в провинции Хирто, была поздняя осень. Ночи стали холодными, порой – морозными, а дни – солнечными и прохладными. Пронзительная прозрачная ясность воздуха, холодная чистота красок осенних лесов, кудрявым сплошным ковром покрывающих сказочно-красивые скалы, водопады и хрустальные реки, горький запах травы шу, высыхающей на зиму и издающей незабываемый аромат, – всё это делало осенний Хирто одним из девяти чудес Кинтаны наряду с садами острова Факиа и Поющими камнями пустыни Йото. Среди кинтанианских эстетов считалось жутко тонным отправляться сюда осенью для созерцания. Леди Арина, не смотря на дело, которое её сюда привело, прежде потратила три часа на созерцание водопада, далёкого, но, благодаря особой чистоте и прозрачности воздуха видного во всех деталях, обоняние аромата шу и упоение нюансами оттенков и вечно меняющихся форм. В голове её сама собой складывалась похвала Хирто, с оттенком лёгкого, ненавязчивого сетования на обыденность, которая вторгается в красоту и тревожит сердце. Потом она скажет это в кругу леди на Благословенном Острове, и они оценят это по достоинству. И подобное эстетство было не позой, а истинной потребностью души: если бы у леди Арины отняли возможность наслаждаться прекрасным, она зачахла бы и умерла.
Те, кто на основании того, что кинтанианские леди не занимают никаких должностей, не служат, не работают и даже не летают в космос, полагали, что на Кинтане царит патриархат, заблуждались самым фатальным образом, ибо полновластными хозяйками Кинтаны были женщины. Леди жили только среди красивых вещей, слушали красивую музыку, вели тонкие речи, проводили время так, как им хотелось, но ничто на Кинтане не делалось без их надзора и одобрения. Их мужчины не считались самостоятельными людьми, и без рекомендации какой-нибудь влиятельной леди ни один из них не мог даже получить сколько-нибудь важного назначения. А когда происходило что-то подобное тому, что происходило теперь, к счастью, редко, волей – неволей приходилось женщинам вмешиваться в грубые мужские игры и действовать решительно и жёстко. Необходимость, а не собственное желание заставила леди Арину покинуть свой прекрасный дом на юге и лететь сюда через два материка, чтобы спуститься в нижние уровни военного комплекса и встретиться с существом, наиболее ужасным для общения: с женщиной, которая до того позабыла и попрала свои суть и предназначение, что наравне с мужчинами играла в их грязные мужские игры. Ведь мужчины – вечные дети, и сами признают это. Им бы вечно играть во что-нибудь. Дай им волю, и они вовлекут в свои игры весь мир, и тогда наступят новые Дни Гнева. Мужчины не виноваты, просто они такими созданы для каких-то целей Создателя, неведомых простым смертным. Но Создатель был мудр и в противовес создал женщину совсем иной: терпеливой, мудрой, снисходительной, последовательной и непобедимой. Никогда мужчине не взять верх над женщиной по-настоящему! А если это всё-таки случается – ведь всегда есть исключения! – то заканчивается страшной бедой. Женщина же всегда может уничтожить мужчину, но Создатель дал ей кое-что такое, что сдерживает женскую силу: снисходительность к мужским грехам. Мужчины нетерпимы и жестоки, женщины терпеливы и добры. Мужчина не прощает никогда, женщина простит почти всегда. Поэтому женщины обязаны опекать и воспитывать своих мужчин, мудро, мягко, не так, как это делают фанатички на Шхаре – подобное обращение их самих низводит на мужской уровень и рождает только бунт в диких мужских сердцах. Но к порядкам Шхара леди Арина относилась всё-таки с гораздо большей симпатией, чем к анархии мероканцев. Равенство – фантом, нет равенства во Вселенной, не равны даже звёзды! В каждой звёздной паре есть тот, кто доминирует и берёт, и тот, кто отдаёт.
Мероканские мужчины, пожалуй, были не плохи сами по себе: добродушные, весёлые, смелые и щедрые. В них был заложен природой большой потенциал, и леди Арина доказала это, воспитав из мероканца настоящего кипа, чем втайне очень гордилась. Если бы мероканки только могли понять, как преступно они обращались с материалом, доставшимся им по необъяснимой щедрости Вселенной! Леди Арина не могла любить мероканок, хоть её вера и воспитание леди не позволяли ей ненавидеть их; а Тарва Заэм казалась ей самой неприятной из всех. В сорок лет эта женщина не отдала своей расе женского долга, не родила ни одного ребёнка, и занималась тем, чем женщине заниматься было постыдно: командовала военным флотом! Будь у леди Арины выбор, она, конечно же, предпочла бы мероканского мужчину, но выбора у неё не было. Она была достаточно умна, чтобы оценить тонкий ход Оша, сдавшегося именно мероканцам, но… Но как было не посетовать на злую судьбу! Вид Тарвы, одетой в чёрно – голубую форму диара, окончательно испортил ей настроение. Особенно её беспокоила всем известная бескомпромиссная прямота этой мероканки, ненавидевшей кинтаниан и говорившей прямо в лоб неприятные и шокирующие вещи. Леди Арина была к такому не привычна, но заранее набралась мужества, терпения и снисходительности, и заговорила:
– Надеюсь, вы понимаете, что привело меня сюда и заставило встретиться с вами, поэтому обойдёмся без общих фраз и сразу поговорим о деле.
– Зачем вы со мной встретились, я, конечно, прекрасно знаю. – Насмешливо произнесла Тарва. – А вот что вы хотите от меня узнать, я не очень представляю. Как ваш племянник вёл себя по дороге на Кинтану? По вашим представлениям, геройски. Волочился за мной, говорил всякие пошлости и делал вид, будто абсолютно не беспокоится о том, что его ждёт. Сам ли он сдался и не делал ли попыток о чём-то договориться с мероканцами? Сдался сам и никаких попыток не делал. Не сказал ли он мне чего-то о Грите? Нет, не сказал вообще ничего. Хоть я, не скрою, и пыталась с ним об этом поговорить, но как он реагировал на это, мне даже вспоминать противно. Не пытался ли он заручиться моей поддержкой и не просил ли о помощи? Нет, хоть я ему её и предлагала в обмен на сведения о Грите. Вы можете им гордиться – он стопроцентный кип. Я сказала вам всё, что вы хотели услышать, или что-то упустила?
– Вы сказали абсолютно всё. – С достоинством ответила леди Арина. – Я очень благодарна вам за особое понимание и чувство такта, с которыми вы избавили меня от необходимости подбирать слова и формулировать вопросы.
Она была истинная леди, поэтому не позволила себе мелко торжествовать при виде злости Тарвы, которую та не умела скрыть. Она пыталась оскорбить её, а в ответ получила благодарность за такт и воспитанность! Леди Арина и правда, услышала всё, что хотела. Для неё было важно услышать, что помощь и защита мероканцев Ошу предложены были, но он их отверг. Она давно приняла решение, но ей необходимо было убедиться, она колебалась, боясь собственной слабости к любимому племяннику, как колебалась всю его жизнь. Сама она в результате травмы, полученной в Геште в тот памятный трагический день, лишилась возможности иметь детей. Её собрали буквально из обрывков плоти, и шрамы, которые остались на её лице и теле, она носила, как истинная леди, не пытаясь ни избавиться от них, ни скрыть. Благодаря этому остался жив маленький Кейвар, которого она восприняла, как посланное богами Кинтаны утешение и урок. А потом погибла её сестра Ранита, оставив ей Оша. Племянник был её постоянной тайной печалью, он был так мягок, так эмоционально – нестабилен, совсем, как её сестра, которая могла даже заплакать, да ещё и при свидетелях! Но именно из-за этой мягкости леди Арина питала к Ошу особую нежность, не большую, впрочем, чем позволено утончённой, но суровой кинтанианке Высокой Касты. Это чувство было слабостью, и, решив бороться за племянника, леди Арина всё-таки должна была проверить: не поступил ли Ош так, как поступил, не из чувства долга, а из слабости, из страха, из желания спасти свою жизнь? На этот случай его ждало последнее испытание, но теперь леди Арина была уверена, что он его выдержит.
– Так вы что, – чуть прищурив яркие синие глаза, спросила Тарва, – собираетесь позволить ему этот мерзкий обряд?
– И мало того, – с достоинством ответствовала леди Арина, – я собираюсь добиваться того, чтобы ему это позволили. Это единственный шанс для него спасти свою честь, не открывая чужих тайн и не предавая родню.
– Какое вы имеете к этому отношение? – Резко спросила Тарва. Леди Арина встала, продемонстрировав изящную гибкость движений.
– Спасибо ещё раз за вашу чуткость. – Сказала с достоинством. – Я больше не смею отнимать ваше драгоценное время и злоупотреблять вашей добротой.
Тарва ещё несколько минут сидела на месте, кусая в раздражении губы. Что-то было важное за всем этим. Ош действительно не собирался ничего рассказывать про Грит, никому, даже Понтифику. Борьба вокруг него шла отчаянная. Сведения о Грите и двойнике стоили половины Вселенной в эти дни. Грит пришёл к Пскему, прошёл над ним, не отвечая на позывные Союза не смотря на мероканские сигнальные огни, уничтожил месторождения пска и исчез. Судя по манёврам, которые он предпринял, им управлял человек или какое-то другое существо, прекрасно знающее тактику космических манёвров кинтаниан и возможности киборга. Если это был двойник – а все склонялись к тому, что другого быть не могло, – то он был из развитого и сильного мира, вроде Корты, Кинтаны или другой планеты Союза. Либо Вэйхэ где-то вырастили и воспитали его, но тогда почему мероканские огни? Для маскировки? Для того, чтобы кинтаниане растерялись и не смогли вовремя ничего предпринять? Ош был там, он знал многое, если не всё. Союз и Биафра кипели и пенились вокруг него. Тарва сочла необходимым задержаться здесь с позволения Наместника Корты, лорда Кора, как его представитель – Кор был дальним родственником Ошей. За голову Оша шла настоящая война, и не случайно сейчас весь гигантский военный комплекс Хирто охранял только его одного! Тарва не могла не жалеть его, не смотря на всю свою неприязнь: на его месте она, наверное, просто сошла бы с ума. Он ведь находился в полной изоляции и неизвестности. Если ему запретят обряд, он станет военным преступником и отправится на тюремный терминал в глубокий космос, где станет досягаем для охотников за знанием, которым владеет, и именно за это сейчас так яростно боролись все вокруг него. На фоне всего этого Ош не мог не вызывать сочувствия. По неписаным правилам своей касты он не мог даже спросить ни у кого, что происходит и как идут его дела. Тарва, раздумывая над этим, иногда склонялась к тому, чтобы сказать ему об этом самой, подкараулив момент, когда он выходит на ежедневную прогулку. В обмен на сведения о Грите, понятное дело.
– Рана Орина была очень тяжёлой? – Спросила леди Арина.
– Смертельной. – Ответил Ош. Он почти не изменился, только немного похудел, кисти рук торчали из ставших широкими рукавов. Но руки не дрожали – он был абсолютно спокоен.
– Его ранил мутант?
– Нет. Лорд Кирин, когда…
– Без подробностей. – Леди Арина сделала отвращающий жест. – Достаточно твоего слова. Его нельзя было спасти иначе?
– Нельзя. Он потерял много крови и был отравлен грязным пска. Нужно было переливание.
– И на Грите кровь нашлась?
Ош промолчал, глядя на неё так, что она поняла значение этой паузы вполне.
– Он остался на Грите? По своей воле?
– Да. С ним всё в порядке, он в безопасности.
– Понимаю. – Леди Арина действительно поняла теперь почти всё. Достала крохотную круглую ампулу. – – – Это особый препарат. Запрещённый. Его изобрели на Шхаре. Если тебя попытаются подвергнуть особой обработке с целью заставить говорить, ты умрёшь.
– Сколько она действует?
– Неделю.
– Спасибо. – Ош взял ампулу и прижал к артерии на запястье. Ампула мгновенно лопнула, и её содержимое быстро впиталось в кожу и кровь.
– Ты похудел. – Строго глядя на его запястья, заметила леди Арина. – Плохо ешь?
– Немного нервничал. Но теперь всё в порядке.
– Вот и хорошо. – Леди Арина позволила себе небольшую вольность, зная, как Ош нуждается в таких пустяках, и легонько погладила его по щеке костяшками пальцев. – Заботься о своём здоровье, а обо всём остальном теперь позабочусь я.
У него что – то дрогнуло в лице, совсем чуть – чуть, но леди Арина и это сочла проявлением слабости. Всё-таки он был прискорбно чувствителен! Вздохнула: он, бедняжка, не виноват, старается, как может.
– С мероканским Командором я поговорила. – Сказала она, делая вид, что ничего не заметила. – И осталась довольна, не смотря на её чудовищные манеры. – Взглянув на Оша, она была поражена: на него словно плеснули живой водой, щёки порозовели, глаза заблестели, руки дрогнули впервые за всё время их беседы. Он сжал их, глядя на леди Арину с такой радостной тоской в глазах! Словно ничего более важного для него до сих пор леди Арина не произносила! Лицо леди Арины стало непроницаемо – суровым.
– Ты так обрадовался тому, что разговор был удачным, или тому, что я упомянула эту ужасную мероканку, Ош?
Он вздрогнул.
– Не пытайся провести меня. Отвечай: она тебе нравится?
– Да. – Ответил он достаточно твёрдо.
– Хвала небесам, вы никогда не нравитесь мероканкам! – В сердцах произнесла леди Арина. – Тебе мало того, что стало из-за этой пагубной страсти с предыдущим Ошем и со всеми нами?! Ради твоего же блага я советую тебе выкинуть из головы эту блажь. Конечно, сейчас тебе необходимо что-то, что отвлечёт тебя от тягостных ожиданий, но если всё закончится хорошо, я поговорю с тобой на эту тему.
– Да. – Тихо повторил Ош.
– Я всё взяла на себя. – Повторила леди Арина уже мягче. – Твой дядя тоже не бездействует. Он уже получил приглашение к Понтифику. Наберись мужества и жди.
– Спасибо. – Ош ждал, что леди Арина скажет ещё что-нибудь про Тарву, хоть что-то. Он каждый день ждал, что что-то напомнит ему о ней, и был жив этим ожиданием. Но леди Арина не собиралась потакать ему в этом, и ясно дала это понять. Поэтому Ош смирился и вновь приготовился ждать. А леди Арина, вновь наказав ему правильно питаться и заботиться о своём здоровье, отбыла восвояси. Вдохнула полной грудью свежий горный воздух, выйдя на поверхность… Ей предстояли трудные дни, и она уже сейчас начала готовить себя к ним.
Для Оша потянулось томительное ожидание, тем более томительное, что не заполненное ничем. Его никто не трогал, не унижал, не допрашивал, не пытался запугивать или давить – на Кинтане так не делалось. Всё происходило сейчас вдали от военного комплекса, где содержался Ош; решалось вполне цивилизованно и благопристойно. Кто-то доказывал, что Ош своим молчанием наносит вред Кинтане и является военным преступником, а кто-то – и первая леди Арина, – доказывал, что он не молчал бы, имей это молчание что-то опасное для Кинтаны и Союза, и требовал для него возможности доказать это с помощью древнего сурового обряда. Обряд этот не совершался уже более трёхсот лет, но его никто не отменял, а на Кинтане этого было достаточно. Обряд этот, свершившись, снимал с Оша все подозрения и обвинения; если бы он умер, он реабилитировал бы его имя и его родственников, которые считались бы родственниками героя, поэтому для всей семьи Оша, и особенно для Понтифика и леди Факиа это был самый выигрышный вариант.
Его не трогали, но за ним следили. Его прослушивали, поэтому он не мог сказать леди Арине про рабов соли раньше времени. Он не имел ни малейшей возможности что-то кому-то сказать или передать, пока находился здесь.
Его не запирали и не караулили – теоретически он мог в любой момент выйти, сесть на какой-нибудь транспорт и улететь. Его даже задерживать бы не стали. Но нюанс был в том, что едва бы он переступил порог военного комплекса Хирто, как перестал бы считаться офицером и становился бескастовым бродягой, навсегда. Обратной дороги не было. Так что выбор был не велик. Здесь, пока он был офицером, хоть и провинившимся, его защищала вся Военная Каста Кинтаны, и даже те, кто предал его на Пскеме и пытался добраться теперь, вынуждены были считаться с этим и бороться вдали за возможность ссылки и разжалования. А сейчас и здесь он был в полной безопасности от чего и кого бы то ни было.
Но и помимо этих соображений была у Оша надежда, тайная, глупая в его ситуации, когда голова должна быть занята другим – надежда увидеть Тарву. Всякий раз, когда он видел в коридоре мероканский мундир, у него что-то сладко сжималось в груди; даже просто видеть мероканцев ему было приятно, как приятно всякому влюблённому видеть живые и неживые предметы, связанные с объектом любви прямо или косвенно. Постоянное томительное беспокойство в груди, вызванное влюблённостью, требовало пищи, и за неимением самой желанной годилась всякая. Всякий раз, покидая своё помещение, Ош верил, что вот-вот, а возвращаясь – что в следующий раз, но он увидит предмет своей любви хотя бы издали, раз она здесь. И так сильно он в это верил, что не удивился, в конце – концов встретив Тарву на поверхности.
Она стояла одна на площадке на фоне далёкого водопада, так близко от площадки, на которой стоял он, что они могли бы говорить, не повышая голоса. Ош впервые видел её при ярком солнечном свете, и торопился запомнить все чёрточки, прежде не замеченные им. Все недостатки её лица он видел так отчётливо, как никто, но – какое это имело для него значение? Он любил это лицо именно за то, что оно вот такое, со всеми, только ему одному свойственными особенностями, прекрасными и не очень. И морщинки у рта он любил, пожалуй, больше, чем всё самое красивое в ней. Она молчала, словно рисуясь, демонстративно смотрела на водопад, а он смотрел на неё, обуреваемый чувствами до того противоречивыми, что они едва не лишали его обычной невозмутимости.
– Прекрасно выглядишь, Ош. – Она, наконец, повернулась к нему, поняв, что он не заговорит. – По тебе не скажешь, что болтаешься меж небом и землёй. Ты по-прежнему не хочешь моей помощи? Я могу помочь тебе, когда тебя разжалуют и отправят подальше, это в моих силах, клянусь.
Он опять промолчал. Она подставляла его, намеренно, или нет, но от самой этой мысли ему было больно так, что темнело в глазах.
– Ну, так как? – Настойчиво спрашивала она. – Всё ещё цепляешься за этот садистский обряд? Мало тебе неприятностей?
– Нет, наверное. – Покачал головой Ош. – Но какая разница?
– Это ты о чём? – Чуть прищурила яркие синие глаза Тарва. – Намекаешь, что я веду себя неподобающим образом, разговаривая с тобой? А если я делаю это специально?
– Я понял.
– Я не понимаю вас. – Жёстко сказала Тарва. – Я хочу знать, что происходит на Грите.
– Все хотят. – Пожал плечами Ош.
– Кто там? Орин? Кто он? Почему ты так защищаешь его? Кто он на самом деле?
Ош повернул голову – от входа к нему шёл офицер в серой форме. Повернулся к Тарве.
– Я хочу, чтобы вы узнали, кто из оставшихся в живых офицеров с Пскема дышит солью.
– Что?!
– Есть ли среди выживших офицеров высокого ранга рабы соли. – Повторил Ош. – Больше ничего.
– Как это связано с… – Тарва замолчала. Офицер подошёл к Ошу. Не сказал ни слова. Ош повернулся, и, больше ничего не сказав Тарве, пошёл вслед за ним. Она смотрела на них с бессильным бешенством. Нет, она их не понимала! Она отказывалась понимать лорда Оша, который бесцельно, бездарно отдавал жизнь за возможность молчать, за шанс для семьи называть его героем! Лично она не видела в этом зверском обряде ничего героического, и ненавидела кипов за него тоже.
Теперь, когда Ош нарушил правила и заговорил с посторонним лицом, его положение стало очень шатким. Спускаясь вниз, он думал о том, что теперь надежды на желаемый результат почти не осталось, и ожидал чего угодно. К его удивлению и тревоге, офицер, сопровождавший его, не остановился возле его двери, а проследовал, ничего не говоря, дальше. Ош, не задавая вопросов, но терзаемый самыми мрачными предчувствиями, пошёл за ним. Они шли по коридорам нескольких уровней довольно долго; когда наконец офицер, имени которого Ош так и не узнал, остановился у какой-то двери, пропуская его, Ош чуть замешкался прежде, чем войти. Он не знал, что его там ждёт, и, хоть взял себя в руки, живое сердце заныло в груди. Но он справился с собой и, не спросив офицера ни о чем, ни словом, ни взглядом, вошёл внутрь.
