Песок в раковине
– Космос мудр. – Заметил Ивайр. – Такие изобильные планеты – следовало как-то уравновесить это изобилие жизни.
– Мы же побываем там? – Анна даже не спрашивала, она утверждала. Ивайр не стал спорить, внутренне надеясь, что эта поблажка удержит её от визита на обитаемую планету. Но он, естественно, жестоко ошибался.
Давать имена новым планетам на правах первооткрывательницы Анна отказалась, заявив, что у них давно есть собственные имена, данные местными разумными существами – не имея о них никаких сведений, они пока осторожно называли их так. Сначала Грит послал зонды, совершенно безобидные с виду. Они собрали необходимые сведения за три дня. До истечения этого срока связаться с ними было невозможно; Ивайр начал чинить связь, но до полного её восстановления было очень далеко. По его мнению, это было ещё одним доказательством предательства Сихтэ – Вэйхэ очень хорошо знали, что надо делать и где, а значит, у них имелись очень подробные знания о Грите. Они даже знали, как поменять ключ Грита! Потом вернулись зонды, и им обоим стало не до того: настолько интересной была информация. Анна опять поразилась наивности человеческих представлений о методах инопланетян: зонды не брали образцов. Мимолётный контакт с жизненной формой, и в памяти зонда оставался полный отпечаток всех её свойств и качеств, начиная от химического состава и заканчивая физическими данными. Компьютер давал голографическое изображение этого существа и все его данные так точно, что оставалось только восхищаться.
И что ещё поразило Анну, так это узнаваемость форм. Тритоны и головастики были самыми обычными, полипы наподобие земных кораллов – тоже; что касается мельчайших форм, то всё их многообразие было также естественным. Ивайр в ответ на её удивление улыбнулся:
– Внешний вид определяется целесообразностью. Мероканцы когда-то давно, очень давно, считали, что в космосе должны непременно существовать какие-то чудовища и монстры. А оказалось, что ничего подобного.… То есть, чудовища-то существуют, и даже весьма страшные, но это всё-таки единичные случаи. Правда. А все живые формы в основном похожи. Красота – это гармония, само собой, не случайно самые прекрасные существа – это высшие хищники, которые идеально гармоничны.
Чтобы побывать на ближайшей планете, пришлось Анне выслушать пространную лекцию от Ивайра о том, как следует вести себя, чего ни в коем случае нельзя делать, – Анна про себя назвала это лекцией по ТБ. Потом он показал ей костюм, который ей придётся надеть, как пользоваться им и как пользоваться целым комплектом ампул, капсул и таблеток. Эти таблетки были совершенно иными, чем привычные Анне. Больше всего они походили на карандаши-дезодоранты: почти сухая на вид субстанция сочилась влагой, стоило слегка надавить на неё, а если взять крохотный шарик в рот, рот мгновенно наполнялся водой. Ампулы использовались тоже странно и удобно: нужно было приложить её к запястью и сильно надавить, после чего содержимое и даже оболочка мгновенно впитывались в кожу. Нужно было запомнить, какое из этих снадобий для чего, но тут Анне сильно пригодился опыт медсестры. В конце концов, они вдвоём отправились в свою своеобразную экспедицию на той же машине, что носила их на Элва-Маун.
Ивайр подтвердил, что самое страшное в неизведанных мирах – это вирусы. Всякий вирус можно убить, сказал он, но не всякий – вовремя. В Известной Вселенной на сегодняшний день известны более сотни вирусов, способных убить живое существо менее чем за час. Нужно принять все возможные и невозможные меры безопасности, чтобы избежать малейшей возможности подхватить такой вирус, иначе это может быть быстрой и неприятной смертью – а в их случае это актуально втройне. Анна, тайком вздохнув, вспомнила американские фильмы и книги об экспедициях в другие миры: как всё просто там было! Брутальные десантники в камуфляже выходили сквозь звёздные врата, и всё было так здорово.… А тут пришлось упаковываться в костюм, маску, обвешиваться ампулами, тщательно прятать волосы, проходить камеру дезинфекции, чтобы не принести в чужой мир, в свою очередь, какие-нибудь вредоносные микробы, и всё это так долго, так тщательно! На Элва-Маун они высаживались не так, но Ивайр резонно объяснил ей, что Элва-Маун – планета изученная, вирусы которой известны, и существуют и антивирусы, и методы борьбы с возможными болезнями, а в данном случае им следует посетить совершенно неизвестный мир.
Наконец всё было готово, машина приземлилась на пустынном островке не более километра в длину и чуть менее – в ширину. Первым наружу выбрался Ивайр, спрыгнул в жидкую грязь, утонув в ней по щиколотки, огляделся, провёл по сторонам раскрытой ладонью и позволил покинуть машину Анне. Она спрыгнула в грязь рядом с ним, огляделась. Странно, но больше всего немногочисленные и небольшие скалы, окружающие их, напомнили ей казинаки; они словно состояли из спрессованных зёрен, и цветом похожи были тоже. Вблизи такая скала оказалась действительно, спрессованной из ракушечника; Анна ковырнула перчаткой поверхность, и она легко поддалась. Пляж был – загляденье, мелкий золотой песочек, чистейшая голубая вода, затейливые перламутровые ракушки, и множество каких-то юрких созданий на самой кромке воды и песка, которые и боялись, и так хотели посмотреть, что это здесь такое, что жались к берегу, трепеща от страха и любопытства. Ивайр, чтобы Анна получше рассмотрела одного из них, извлёк откуда-то пакетик, встряхнул и поймал в него парочку, оказавшуюся изящными и золотыми, словно ювелирные изделия, тритончиками с жемчужными перепонками на тонких лапках, которыми они быстро перебирали в воде. Они смотрели на Анну широко разинутыми золотыми глазами с поволокой, а она любовалась окраской, золотом, переходящим в серебро и перламутр, с чернью по гребню и на локтях. Словно миниатюрные драконы, – решила она, – прелесть такая! Ей захотелось, чтобы такой жил у неё в аквариуме, в апартаментах, но она не стала просить об этом Ивайра. Он осторожно выпустил тритончиков в воду, и они обошли остров, рассматривая всё, что попадалось им на суше. Было интересно, но Анна быстро почувствовала, что чуждый пейзаж угнетает её. Это было не то; продолжение иллюзий «Цветка ветра».
– Не знаю, почему, – пожаловалась она Ивайру, когда они возвращались на Грит, – но мне только сильнее захотелось домой. В тайгу, на озеро. Всё это так красиво, но в то же время чужое такое… Мне здесь тоскливо.
– Это на самом деле нормальное чувство. – Сказал Ивайр. – К чуждой красоте иных планет привыкнуть невозможно. Конечно, исключения случаются, но так редко!
– Может, на той, обитаемой планете – ну, на спутнике, – будет иначе? – Робко предположила Анна.
– Зонды ещё не вернулись. – Возразил Ивайр. – Нельзя отправляться на чужую, да вдобавок, обитаемую планету наобум.
– На любой планете есть необитаемые пустынные места, где можно без риска наткнуться на кого-то отдохнуть и осмотреться.
– Нужно дождаться зондов. – Ивайр не хотел спорить с нею, и не хотел лететь на обитаемую планету, просто потому, что уже убедился в способности Анны притягивать к себе чрезвычайные обстоятельства. Анна в этот раз смолчала – чтобы через день, когда возвратились зонды, снова настойчиво заговорить об этом.
По информации зондов, спутник этот постигла какая-то катастрофа, причём сравнительно недавно. Зонд обнаружил остатки погибшей цивилизации, городов и посёлков, всё – погребённое подо льдом. Теперь на спутнике царила зима, причём на обоих полушариях, а то, что происходило на экваторе, можно было назвать осенью лишь с большой натяжкой. Температура там не превышала плюс 10 по Цельсию, как примерно прикинула Анна; но всё говорило за то, что когда-то это была зона тропиков. А на полюсах царил абсолютный, почти космический холод.
Катастрофа, как предположил Ивайр, произошла не без участия планеты-хозяйки, газового гиганта, по мнению Анны – вылитого Юпитера, только из космоса он казался не красным, а жёлтым, с красными и зелёными полосами, сплющенным с полюсов, как яблоко, из-за очень быстрого вращения. Анна только успела подумать, что с поверхности своего спутника он должен казаться шикарнейшей луной почти в полнеба, как поняла: она должна это увидеть, и плевать, каким образом Ивайр это устроит. В конце концов, она уже сама неплохо летала, и могла полететь одна, в истребителе. Но Ивайр почти не возражал. Он вообще не мог с нею спорить – программа не давала, – и проглотил свои возражения, как только понял, что она всё равно полетит, но в худшем случае – одна. И в тот же вечер, как зонд вернулся на Грит и скачал свою информацию в архив, Анна и Ивайр полетели на обитаемый спутник.
Ивайр всё-таки попытался свести риск к минимуму: выбрал место, максимально удалённое от экватора и мест, где до сих пор жили люди – зонд показал, что там жили именно люди, – но где ещё сохранялась терпимая для людей температура воздуха, что-то около минус тридцати – сорока. Там находились построенные уже поверх руин станции, где либо люди пытались продержаться какое-то время, либо велись какие-то работы, и Ивайр собирался в такой станции уберечь от холода Анну и машину. Станция была пуста – зонд, запущенный уже самим Ивайром из верхних слоёв атмосферы, подтвердил это, – и он рассчитывал, что там им ничто не угрожает.
Зрелище гигантской луны вполне оправдало ожидания Анны. С поверхности спутника совсем не видны были жёлтые и зелёные полосы; луна была красно-розовой, и в свете её снега и льды сверкали царским пурпуром и горели рубинами. Катастрофа принесла на спутник смерть, но и потрясающую, фантастическую, фееричную красоту, от которой захватило дух и у Анны, и у Ивайра, повидавшего гораздо больше.
Когда Анна вслед за ним покинула кабину, в незащищённые маской участки кожи тут же впился лютый холод – она и забыла, как это бывает! Так же, как забыла скрип снега под ногами и ледяной блеск холодных, слабых в царственном сиянии луны звёзд. Ей захотелось ощутить запах снега, так сильно, что она чуть не потянула с лица маску, но посмотрела на Ивайра – и передумала. Она, в конце концов, обещала слушать его во всём. Он открыл вход в станцию, громоздкий – люди изо всех сил защищались от холода, – тяжело поддавшийся. Вошёл внутрь, что-то где-то нашёл, что-то где-то открыл и включил, причём затратил на это не больше пяти минут – и везде зажегся свет, станция ожила, мужской сердитый голос потребовал коды допуска. Это было, как в земном фантастическом фильме девяностых годов: очень было похоже, и стиль интерьера, и дизайн. Но аппаратура была, скорее, конца восьмидесятых, громоздкие терминалы с множеством кнопок и рычагов, выпуклые серые экраны, хромированные поверхности…
– Почти, как дома. – Заметила Анна. – Даже хуже.
– Здесь есть автономный источник энергии. – Сказал Ивайр. – Если я смогу его запустить, он даст на какое-то время достаточно тепла, чтобы ты почувствовала себя комфортно. Недостаточно для длительного пребывания здесь – потому, наверное, они эту станцию и покинули, – но вполне достаточно суток на двое, а дольше мы здесь не задержимся, я полагаю?
– Да, наверное. – Легко согласилась Анна. Честно говоря, её не тянуло наружу. Ей ужасно хотелось осмотреть всё здесь, посмотреть, как эти люди жили, какими вещами пользовались, может, увидеть какие-то изображения – судя по всему, у них должна была уже хорошо развиться фотография, может, даже фильм какой найти? В книгах герои всегда находили фильм.
Но здесь её ждало разочарование: люди покидали станцию без спешки, забрав с собою всё своё добро и тщательно прибрав за собою. Она могла только предполагать, для чего служили те или иные помещения, но кухню опознала безошибочно. Судя по величине плиты, готовили здесь на несколько человек; теперь Анне стала понятна и планировка: это была секционка, помещение на несколько человек, несколько маленьких спален, одна большая гостиная и большая же кухня с вмонтированными в пол плитой и столом, которые только поэтому остались на месте. Анна устроилась с ногами на широком подоконнике, любуясь антарктическим пейзажем, а Ивайр решил почти всю мощность генератора пустить к плите, чтобы та нагрела воздух в кухне, вместо того, чтобы обогревать всю станцию. Минут через пятнадцать воздух нагрелся достаточно для того, чтобы Анна могла снять маску. Ивайр счёл, что дышать здесь можно, а вредоносные вирусы на таком морозе не опасны, и Анна с облегчением стянула маску. Пахло нагревающейся плитой – обычный, малоароматный, но вполне узнаваемый и терпимый запах.
– Почти, как дома. – Повторила она. – Мне их даже жаль, почему-то. Как ты думаешь, что здесь произошло?
– Самая реальная версия – столкновение с большой кометой. Здесь их сотни, в небе даже сейчас их можно увидеть три.
– И почему здесь всё замёрзло?
– Может, ось сместилась? Столкновение было таким сильным, что… А впрочем, может, столкнулась с кометой как раз вон та луна. Потому, что следов крупной космической катастрофы здесь, на спутнике, нет.
– Тебе не интересно узнать?
– Интересно. Но я пока не вижу возможностей выяснить это в ближайшие дни. Вот налажу связь, можно будет послушать их передачи. Судя по экранам, которые мы видели, средства массовой информации у них существуют.
Он сделал Анне согревающее питьё, и та, отхлёбывая его из чашки, продолжала болтать:
– У нас тоже есть красная планета, Юпитер. Мне кажется, она похожа на эту, хотя я, конечно, никогда не видела её вблизи, да и не вблизи – тоже. Просто знаю из учебников, что она красная. А эта казалась скорее жёлтой, полосатой такой, да? А отсюда – красная.
– Из-за атмосферы, красный цвет сильнее.
– На Юпитере, конечно, вообще никакой жизни нет, хотя я не уверена, там ещё никто не был, но кажется, у него есть спутник, на котором есть вода, хоть и замёрзшая. А у нас считают, что где вода – там и жизнь.
– У Кинтаны есть спутник, Илот, где есть вода, даже реки и болота, но жизни нет. Никакой.
– Почему?
– Неизвестно. Вообще в таких случаях у нас говорят: «Вселенная полна чудес».
– Когда нельзя что-то объяснить?
– Ну, да. А ещё – мили литрами не измеришь.
– Это мне нравится. – Усмехнулась Анна. – Я что-то и не вспомню с маху ничего похожего. Знаешь, я иногда думаю так, словно ещё вернусь домой: что-нибудь увижу, и думаю: «Надо дома так попробовать», или: «А почему бы дома так не сделать?», понимаешь?
– Понимаю. Ты скучаешь по своим родным?
– У меня нет родных. Мои предки были дворяне, по отцу, Полонские, в сталинские времена их всех репрессировали; папа в детском доме рос, и фамилию на Полонских мы только в девяносто втором поменяли, а до того отец был Кузнецов. А мама была сама из Львова, хоть и русская, не украинка; у неё тоже никого не осталось, только какие-то тётки и двоюродные братья, мы с ними никакой связи не поддерживали. Я даже не знаю, кто они такие, как их зовут и как они выглядят. У меня остались только свекровь, бывший муж, да Неродная бабушка. Вот её мне жаль. Но я даже не знаю, жива ли она ещё; когда мой сын умер, ей было семьдесят. Сейчас ей должно быть семьдесят семь, если она жива. У неё родной есть внук, Андрей, у него жена есть, дети – она не одинока.
– Почему Неродная бабушка?
– Потому, что она мать мамы Тани, второй жены отца. Мама Таня меня вылечила. Она работала в санатории, где я лечилась, совсем маленькая ещё. Я же всё время болела. И вышла за отца замуж, чтобы быть со мной. Она была… замечательная, самая лучшая на свете. Её сбила машина на улице, прямо возле нашего дома. Мне было семнадцать.
– Жизнь не щадила тебя. – Сказал Ивайр. Глаза его потемнели, но льда в них, как прежде, не было, наоборот. Никогда и никто не смотрел так на Анну, даже те, кто жалел её когда-то: с такой бездной сострадания в глазах, которое она могла бы принять, в отличие от жалости, отталкивающей её. Запнувшись, она смущённо улыбнулась:
– Вот жаловаться-то я как раз и не хотела. Извини.
– Я знаю. – Возразил он. – Я просто задал такой вопрос. Извини ты меня.
– Что такое человеческая судьба по сравнению с судьбой Вселенной. – Криво улыбнулась Анна. – Мелочь. Таких миллионы, кому-то везёт, кому-то – нет.
– Вселенная сама умеет позаботиться о себе. – Возразил Ивайр. – И будущее наступит независимо от людей. Знаешь, почему кинтаниане и мероканцы, всегда бывшие союзниками, порой враждуют до такой степени, что начинают выяснять отношения с помощью боевых искусств? Я сам дрался с тремя кипами на Корте; ты не представляешь, как мне тогда влетело от отца!
– Почему?
– Потому, что для мероканца существует только благо Дома, а для Дома – благо каждой Крови. «Каждая Кровь свята» – это один из законов Озакх. Общественного блага для мероканцев не существует. А для кинтаниан напротив, личное благо – ничто по сравнению с общественным. У них такая строгая система в этом плане, что дух захватывает. Семья преступника обязана либо отречься от него, либо разделить его судьбу; предателем считается не только тот, кто предаёт свою касту, но и тот, кто знает о предательстве, но не разоблачает его, бездеятельность так же считается преступлением. Мероканцы кажутся им преступниками уже просто потому, что не мстят Лавайру.
– У нас что-то похожее тоже было. В сталинские времена как раз. Вот уж поистине: нет ничего нового под солнцем!
– Под звёздами. – Поправил Ивайр, улыбнулся, и она заулыбалась тоже. Ей было хорошо. Только что случился небольшой всплеск боли – и тут же утонул, иначе не скажешь, во взгляде её киборга. И теперь ей было просто хорошо, как давно уже, а может, и никогда не было. Захотелось продолжать говорить – о чём угодно, только бы развивать то, что она посчитала успехом, началом настоящего сближения, которого он так долго не хотел.
– Ты обещал рассказать про эксперименты мероканцев на Савале и Терре.
– Ты действительно хочешь услышать об этом сейчас?
– А почему бы и не сейчас? Надо же скоротать время до утра.
– Видишь ли, когда-то мероканцы обожествляли Ур, считали себя их потомками и полагали, что обязаны продолжать их миссию. Которую понимали так: если Ур просто насаждали жизнь, то мероканцы, их потомки, должны развивать эту жизнь, поднимать до своего уровня. Всякими.. доступными им способами. В том числе – и облагораживая отсталые расы своей кровью. Не смотри так, в истории каждой расы в этой Вселенной есть страницы, которые перечитывать не очень-то приятно. Да, мероканцы создавали в отсталых мирах культ или религию имени себя, и занимались просветительством и облагораживанием. Рад сказать, что не все – это была, скорее, особая секта, убеждённая в своей правоте, но их не многие поддерживали, хотя и не препятствовали, пока не стало ясно, насколько эта деятельность вредна.
– Почему?
– Потому, что новые знания не меняют ничего вот здесь, – он дотронулся пальцем до виска, – и здесь, – коснулся затем груди. – Потому, что самое страшное, что человек несёт с собой – это не оружие его, не машины, даже самые совершенные и предназначенные убивать. Самое страшное – именно вот здесь. Это самое страшное оружие из всех возможных. Именно поэтому Лига «закрыла» Гароду. Лига боялась даже не самой мафии, как таковой, а того, что она делала с умами других. Это как клетки раковой опухоли – они заражают всё вокруг себя и расползаются по всему телу. Одних подкупает лёгкая нажива, других принуждает шантаж или угроза, третьих – желание отомстить, и вот уже невозможно бороться с этой мерзостью, потому, что их слишком много. Их боятся, с ними не хотят связываться, с ними невозможно связываться, потому, что их много, и они везде. У сектантов получилось не облагородить миры, которые они выбрали, а сильно подтолкнуть их в развитии – в то время как нравственность и рассудок остались на первобытном уровне. Первобытные инстинкты просто-напросто получили оружие, с помощью которого смогли удовлетворить свои аппетиты, не встречая естественного сопротивления, которое в противном случае научило бы их многому. К тому же, осчастливленными и облагороженными оказались не все расы на этих планетах – и это привело к наличию совершенно разных цивилизаций, разных по своему развитию. А в итоге – к порабощению и уничтожению одних другими, к войнам на истребление, к вечной вражде, к геноциду, грабежу и торжеству стяжательства, которое мы, мероканцы, считаем худшим из пороков.
– Я поняла. – Задумчиво сказала Анна. – Да, похоже, что ты прав. А почему ты догадался?
– Потому, что каким бы гением не был Вэйхэ Шитаха, и как бы совершенен ни был его метод, он не смог бы ничего сделать, не будь в твоих родителях мероканских генов. И очень сильных. Я уверен в этом. Они есть в савалянах, в кортианах – на Корте, правда, метод мероканцев неожиданно оправдал себя, но Корта – это во всех смыслах уникальная планета, – есть ещё в нескольких расах. Исторические источники говорят о десяти планетах. До сих пор мероканцы знали только две. Теперь уже три…
– А не логичнее было сделать это на Корте, с настоящими мероканцами, или хотя бы с кортианами? – Сердито спросила Анна.
– На Корте это сразу было бы раскрыто. Не забывай, уровень науки и медицины там неизмеримо выше. На Савале это невозможно по причине наоборот, низкого развития науки, да что там, практически – никакого. Ребёнок вроде тебя там просто бы не выжил. Они выбрали идеальный мир.
– И идеальную пару. Мне, как всегда, свезло. – Зло сказала Анна. – Это было начало везения, самый, так сказать, исток.
– А чем ты занималась, живя в лесу? Просто жила?
– Ну, конечно! Я книгу писала, о медведях, это такие хищники северного полушария, очень большие, я их фотографировала и наблюдала. Жаль, кстати. Фотографии были классные, и книга получалась неплохая. А я тебе расскажу! – Оживилась она. – Если тебе интересно, конечно. Интересно?
– Да. – Ответил он с улыбкой. – Знаешь, я бы посмотрел и фотографии, если бы это было возможно.
Через несколько минут Анна уже увлечённо рассказывала ему о медведях вообще и о своих медведях – в частности. Он так слушал, что она совершенно забыла о всякой скованности, оживилась, как никогда ещё за время их знакомства, стала такой милой. Он часто думал: что могло сделать такую красивую женщину такой холодной? Она напоминала ему ледяную статую: нежную и холодную, тающую от тепла. И вдруг статуя ожила, потеплела, её улыбка стала весёлой, с ямочками, в её глазах появились искры. Просто потому, что он говорил с нею и слушал её! До чего же одинока она была прежде? Он подумал о её одиночестве, и ему стало страшно. И сильнее, чем прежде, захотелось уберечь её от того, что может причинить ей новую боль.
Луна ушла с той части неба, что видна была в окно, но её свет остался, играя тысячами оттенков в ледяных гранях торосов и на сверкающей поверхности снежных сугробов. Даже тени казались не синими, а густого винного цвета. Анна, не дождавшись рассвета, начала задрёмывать, и Ивайр предложил принести ей матрас и плед, которые остались в машине.
– Только недолго ходи. – Сонно пробормотала Анна, у которой по-настоящему слипались глаза.
– Прими капсулу. – Предупредил он, и ушёл, плотно притворив за собою дверь. Анна проглотила очередной влажный шарик, и уснула, хотя собиралась дождаться пледа.
Во сне к ней неожиданно вернулась уже забытая грёза: мокрый песок под босыми ногами, журчание воды… Солнечные блики на дрожащей поверхности воды, шелест ткани, прядь бронзовых волос, упавшая на смуглое плечо, яркий солнечный свет, и ощущение невероятного счастья и удивления. Она так и не увидела то, что так обрадовало её во сне: её разбудил странный звук. Она попыталась снова уснуть, пробормотав:
– Ликаон, что там у тебя? – Но звук не прекращался, и она села, приходя в себя. Звук шёл от её браслета! Она поднесла руку к лицу и ахнула: сигнал Ивайра мигал, с ним что-то было не так!
– О, нет! – Вырвалось у неё, она схватила лазерный пистолет и спрыгнула на пол. Выскочила в коридор, забыв про маску, закрыла лицо рукой, глотнув холодного воздуха; мороз вцепился в незащищённую кожу, как тигр, даже дышать было холодно. Снова посмотрела на браслет – Ивайр был где-то рядом, не двигался, огонёк, означающий его состояние, больше не мигал, но был жёлтым – что это значило, Анна не знала, поэтому побежала по коридору, все двери которого были открыты, подгоняемая морозом и тревогой. И внезапно с размаху налетела на что-то невидимое. Все мышцы её вспыхнули огнём, потом окаменели; она рухнула, как подкошенная, успев увидеть людей в кутках с капюшонами, сильно похожими на земные. Она вся застыла, но сознания не потеряла: не в силах даже моргнуть, почти не дыша, она видела и слышала всё.
– А этот мёртв? – Спросил кто-то рядом.
– Как камень!
– Ничего. Тело тоже пригодится.
Анну подняли и понесли. Она видела потолок и верхнюю часть стен. Её втащили внутрь тёмной и тесной машины, где было очень тепло – лицо постепенно начало оттаивать, только вот пошевелиться она по-прежнему не могла. И думать она могла только об Ивайре. Он мог не показаться им живым, если намеренно не подавал признаков жизни, но почему не пытался помочь ей? Неужели неполадки в механизме были так сильны? Её мучило и то, что она не могла взглянуть на браслет; а когда через час её, всё ещё неподвижную, доставили на какую-то станцию и внесли внутрь, кто-то и вовсе снял браслет с её руки.
