– По каким правилам?
– По установленным законом. За дерзость. На первом, ещё и вынужденном, свидании (она еле сдерживала смех).
– Ну что же, лепите. Законы надо соблюдать. Нагнулся и подставил ей щёку. Улыбка и совершенное ребячество не сходили с его лица.
– А мне совсем не хочется соблюдать эти правила. Я элемент асоциальный. К тому же, такое сейчас случается крайне редко.
– Насколько редко?
– Ну… за последние лет двадцать…
– 20! Как запущенно!
– А вы по ночам всех хватаете и целуете?
– Нет. Это впервые. Поскольку пощёчина отменяется, так что вы прикажите?
– Вы исполнитель моих приказаний?
– Да!
– Тогда… приказываю… – рылась в мозгу… должно быть что-то сногсшибательное, чего этот чёрт не ожидает…
– ЫШО! – закрыла глаза и вытянула губы трубочкой.
Они захохотали. Стало совсем легко. Он схватил её и закружил.
А-а-а… – он поскользнулся и с ней упал в снег. Лежали в снегу, не торопились вставать.
– А такого снега уже лет двадцать не было.
– У тебя всё измеряется двадцатью годами. Видимо, этот отрезок унылый…
– С чего ты взял? (про себя отметила, что уже перешли на «ты»).
Хотя? Было ведь всё. И яркие победы, и выступления, и охапки цветов, и… одинокое возвращение домой. Она любила эти творческие вечера. Свои стихи и любимые стихи других авторов она знала наизусть. Никогда не понимала, когда читали с листочков и с телефонов. Читала всегда вдохновенно, погружалась в стихи. Вслух добавила: «Не может быть в жизни двадцать лет уныния. Просто наступает понимание, что то, что казалось очень важным, на самом деле суета сует. Не было тишины внутри».
– Как красиво начался наш роман… – мечтательно протянул он, приподнявшись на локти.
– Роман?
– Мы же влюблённые?
– Да брось! Не смеши! Это приключение:
Просто встретились два одиночества,
Развели у дороги костёр…
– Как ты красиво говоришь…
– Какой роман? Осталось мне запеть завтра:
У ручья с калины облетает цвет,
А любовь БАБУЛИ не проходит, нет…
– Артистка! – захохотал он.
– Я – актриса. Хотите? Я – клоун.
– Какой я был дурак! Столько времени потерял! Помнишь, осенью, ты здесь гуляла. Садилась вон на ту скамейку, а я всегда вон на ту.
– Я часто гуляла осенью здесь. Но не заметила. Честно.
– Да, знаю. Ты ни на кого не смотришь. Иногда с собой разговариваешь.
– Это я стихи бормочу… иногда…
Он подскочил, достал мобильник, сразу включил Сальваторе Адамо «Падает снег» (явно был заготовлен трек) и протянул руку – прошу.
Нельзя было сказать, что они танцевали. Танцевать, свободно двигаться, было невозможно, снега навалило много. Просто обнявшись, раскачивались под музыку.
Потом шли, взявшись за руки, дурачились.
– Идут белые снеги – начал он,
– Как по нитке скользя… – продолжила она…
– Жить и жить бы на свете,
– Но, наверно, нельзя… – так они построчно дочитали Евтушенко, потом был Блок.
– Расскажи о себе. Ты слежками и расспросами выкачал из меня немало.
– У меня своё дело. На жизнь хватает. Дети, у меня дочь и сын, определены, живут самостоятельно. От жены ушёл сам.
– А чем дышится?
– Воздухом.
– Лаконично. Я не люблю расспрашивать, никогда не делаю этого. Считаю, что человек, если захочет, сам расскажет. А вот я разболталась впервые за двадцать лет.
– Опять двадцать лет… – улыбнулся он.
– Ну да. Люди, с которыми я могла говорить ушли. Их уже нет. С друзьями встречаюсь редко, нужно событие какое-то. Да и я очень чувствительна к фальши. Как только она возникает, я самоустраняюсь, и так сужается круг. Посиделки, чтобы убить время, меня не интересуют.
Мне, наоборот, не хватает времени.
– Ты очень независимая.