Золото в снарядном ящике…

Я помчался наверх. На ходовом Геннадий Александрович молча ткнул взглядом в направлении «Рейда», который орал голосом английского капитана. Я перевёл: они готовятся спускать катер для передачи нам на борт представителей Ингосстраха, которые получили команду от своего руководства перейти к нам на борт. Не успели командир и врио комдива удивиться подобной новости, как на ходовой принесли телеграмму от оперативного СФ с приказом принять оных представителей, с указанием их фамилий. Через десять минут к борту «Резвого» подлетел резиновый катерок, где сидели пассажирами два совершенно охреневших от подобного развития событий мужика, сжимавших в руках упакованные в резиновые герметичные мешки чемоданы. Из-за качки ребят пришлось поднимать на палубу на фалах проводников, другими словами – на верёвках.

«Резвый» описал вокруг «Дипуотер-2» циркуляцию на дистанции около трёх кабельтовых, неся на сигнальных фалах левого борта флаги с пожеланием счастливого плавания по Международному своду сигналов. Воспитанные англичане подняли флаги в ответ. И мы помчались по направлению к родному «Како-Земля» (т. е. к Кольскому заливу).

Желаю счастливого плавания!

Никогда ещё «Резвому» не оказывали подобную честь – оказывается, Кольский залив был закрыт оперативным СФ для плавания всех судов и кораблей, кроме скр «Резвый»! Нами было получено приказание следовать в Мурманск для передачи груза представителям Министерства финансов СССР. В Мурманске нас ждали, аж, два буксира, готовые обеспечить нашу швартовку. Пискунович с презрением отказался от помощи буксиров и мастерски, на одном реверсе, притёр корабль к причалу. Ярким солнечным РАБОЧИМ днём на территории порта не было никого! Только в ста метрах от корабля на железнодорожных путях застыл зелёный вагон необычного вида. Из вагона выскочил капитан с болтающейся на боку деревянной кобурой-прикладом АПС (автоматического пистолета Стечкина) и переносной УКВ-радиостанцией. Подошёл к трапу и представился. Я проводил капитана к врио комдива, тот доложил, что прибыл для приёма золота и предоставил командировочное предписание.

– Ну, Трофимов, передавайте – вы его принимали, вам и передавать, – улыбнулся Ревин.

За несколько минут мы с капитаном составили опись на каждый ящик с указанием номеров и веса слитков – всё это было выбито на их поверхности. Прицепив к ящикам пластилиновые блямбы, мы с капитаном прижали к ним каждый свою медную печать – я корабельную, командира БЧ-2, капитан – печать с номером неведомой для меня войсковой части. Ящики вынесли на ют к сходне. Прибежал корабельный писарь, держа в руках только что напечатанные описи, мы с капитаном расписались на них и приклеили канцелярским клеем к крышкам ящиков.

– Ну что – бывай, старлей! – попрощался капитан.

– И тебе не хворать! Удачи! – ответил я.

У сходни на берегу выстроились солдаты с автоматами – это караул из вагона прибыл для переноски ящиков. Капитан, оценив тяжесть ящиков, тихо выматерился и что-то коротко скомандовал в рацию. Как из-под земли мгновенно появился автопогрузчик "Коматсу", лихо упёрся в вагон своими клыками и подкатил ВАГОН прямо к трапу. Ящики быстренько исчезли за дверями вагона, капитан внимательно осмотрелся, повернулся лицом в сторону стоявшего на сигнальном мостике Г.А.Ревина, отдал честь и лихо запрыгнул в вагон.

Операция по передаче 19 слитков золота завершилась. А через два месяца меня вызвали в штаб бригады и с некоторым изумлением передали мне приказ прибыть к Начальнику штаба Северного флота. Испуганный до дрожи, я расчесал себе мозг и память, но таких грехов, чтобы лично к НШ СФ вызывали – не вспомнил. Переоделся в чистое исподнее и, опережая свой собственный визг, помчался по направлению к Сопке (так на корабельном жаргоне именовался штаб флота). По такому случаю комбриг даже послал вдогонку мне свой «Уазик», который догнал меня уже около мемориала К-21. На КПП Штаба СФ меня уже ждали пропуск и адъютант НШ СФ. Провели меня в высокие кабинеты, и вот я перед НШ. Представился. НШ меня осмотрел как неведомую небылицу и поинтересовался, что я за птица в звании старшего лейтенанта, которой шлёт сов. секретные письма фельдъегерской почтой лично Министр финансов Союза ССР? Я зверски наморщил ум, но никакого родства и знакомства с указанным лицом не выявил, о чём честно и доложил высокому флотскому начальнику. После торжественного вскрытия серо-коричневого конверта с красными сургучными печатями и прошитого суровой ниткой во всяческих местах, с указанием адресата – «командиру БЧ-2 скр «Резвый» ст. л-ту Трофимову Н.А.», из конверта был извлечён АКТ на списание УКУПОРОК снарядных к сто-миллиметровым снарядам в количестве четырёх штук. Тех самых, в которые я укладывал золото с «Эдинбурга»!

Хохот стоял – неимоверный! Святые люди служили в Министерстве финансов. Как они позаботились о старлее, чтобы у него, не дай бог, неприятностей при сдаче укупорок не случилось. Помню, что подписей было около десятка, а вверху стояла резолюция Министра. Укупорки списали. На том и закончилась история о золоте в снарядном ящике.

А один из слитков, прошедших через мои руки, доступен для вашего обозрения, читатель, в экспозиции Алмазного фонда России. Можете посмотреть!

Но где-то там, в глубинах Баренцева моря, в погребе главного калибра крейсера «Эдинбург» за завалами из 152 мм снарядов ждут своего часа пять красивых, блестящих золотых слитков – около шестидесяти килограммов дьявольского металла!

Укупорки для снарядов

Олень – быстрые ноги!

«Товарищи офицеры, я вас прошу не называть пиндосов «пиндосами» – они на это очень обижаются!»

    Из выступления перед офицерским составом Командующего российскими миротворцами в Косово генерала В.Евтуховича

8-й причал Североморска

Как известно, нет и не было у пиндосов (или как их сейчас вежливо называют – наших американских партнёров) более желанной мечты, как уничтожить нас. Прямо спят и видят, гады! Ещё дымилась в руинах в 1945-ом Германия, а они уже начали разрабатывать, один за другим, планы нанесения ядерных ударов по своему союзнику по антигитлеровской коалиции – СССР. И в 80-е годы прошлого столетия от своих параноидальных мыслей они не отказывались. Мы, конечно, им великий облом устраивали регулярно – только они какое-нибудь коварное коварство придумают, как мы им – ба-бах! – и ответили «по самое не могу»!

Одним из таких «по самое не могу» было появление на Севере самой большой в мире подводной лодки – ракетного подводного крейсера стратегического назначения ТК-208 проекта 941 «Акула». Местом базирования для этого исполина водоизмещением 48000 тонн (больше, чем у авианосца «Адмирал Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецов») была избрана губа Нерпичья в Задней Лице. Ну, не обижайтесь, аборигены, – конечно же, в Западной Лице, просто мы, надводники, так часто её называли. С появлением этого тяжёлого крейсера в составе Северного флота настроение у пиндостанцев резко ухудшилось – всей своей звёздной полосатостью они чувствовали приход к ним белой полярной лисицы мужского рода, а посему исполнение их коварных планов по уничтожению СССР откладывалось в долгий ящик из-за банального страха получить в ответ в два раза больше!

С бо-о-ольшим уважением матрасники относились к нашей «Акуле» – и поэтому в головах заокеанских мальчишей-плохишей стали рождаться один за другим планы по её нейтрализации. Но и у нас в штабах дядьки сидели великомудрые, при больших погонах, некоторые даже в очках. И составили они планов громадьё по защите и обороне нашей великой оборонной надежды, а, чтобы какой-нибудь плохиш тайны военной не выдал, спрятали они свои планы в сейфы стальные и только самым-самым большим начальникам давали указивки: «А не выделил бы ты, мил человек, истребителей быстрых, чтоб Лицу Заднюю прикрыть? А ты, душа моя, станции радиолокационные да радио- и радиотехнической разведки по сопкам высоким рассредоточь да замаскируй от супостата натовского! А тебе, касатик, (не путать ни в коем случае с Командующим Кольской флотилией контр-адмиралом И.В.Касатоновым!!!) кораблик с пушками да ракетами зенитными в губу Нерпичью направить немедля для службы противовоздушной!» И так далее…

И завертелось-закружилось, да полетело во все направления! Заворочался отработанный механизм управления Северным флотом, во всех объединениях и соединениях флагманские специалисты ночами не спали, решения готовили. А попробуй поспи, если вышел в 16 часов Начальник штаба, да приказал: «Необходимо разработать Решение комбрига по «……»! И у вас, товарищи офицеры, уйма времени – можете особо не торопиться – целых три дня – вечер, ночь и утро! В общем, горячку не пороть, но к подъёму флага – Решение мне на стол! Иначе всех порву и пойдут гулять клочки по закоулочкам!»

Обложились «флажки» (то есть флагспецы) картами, планшетами, справочными материалами, наставлениями да боевыми уставами, повис на ФКП (флагманском командном пункте) дым табачный слоями не перемешиваюшимися («Беломор», «Ява», «Космос», «Прима» или даже «Нищий в горах», как местные острословы называли сигареты «Памир»). Спиленные наискось гильзы от 76-миллиметровых снарядов, используемые в качестве пепельниц, постепенно наполнялись окурками, очумевшие вестовые кают-компании офицеров рысью носились по трапам вверх-вниз, неся подносы с дребезжавшими в подстаканниках стаканами с чаем или кипятком (для запасшихся из дома дефицитным растворимым кофе). Впрочем, в такие ночи кофе по-братски делился на всех, а опустевшие банки непонятным образом исчезали из помещения ФКП (жестяные стенки банок прекрасно подходили для всяких матросских поделок для души и сердца).

Попервоначалу все кричали: «Да это невозможно! Как это – к утру сделать?!! Да тут на неделю работы, и то не хватит…» Но ближе к трём часам ночи Решение вырисовывалось уже во что-то вполне разумное и осязаемое, появлялась уверенность в том, что НШ увидит на столе добротно и со знанием дела, а местами даже с тактической хитростью, рождённое в творческих муках Решение! И не пойдут поутру «гулять клочки по закоулочкам!»

Закатав рукава кремовых рубашек, сняв галстуки и расстегнув воротники, «флажки» с красными, налитыми кровью от недосыпа глазами, тонкими карандашными линиями рисовали на навигационных картах и больших листах бело-голубого ватмана секретное решение в полном соответствии с «Наставлением по службе штабов» и «Тактическим руководством ВМФ». На маленьком диванчике, прислонившись друг к другу, дрыхли «айвазовские», – штабные матросы и старшины, как правило, с тяжёлым студенческим прошлым (то есть, призванные на службу после первого или второго курса института или университета). Задачей этих народных художников было изваять в граните и бронзе при помощи набора плакатных перьев и коллекции баночек с разноцветной тушью то самое Решение из едва видимых на картах и ватмане каракулей офицеров штаба. И происходила смена – офицеры в изнеможении падали на диванчик, а зевавшие «айвазовские» быстро и споро начинали «поднимать» карту, оттеняя различными ухищрениями береговую черту, края таблиц, красные значки своих кораблей, подводных лодок, сил и средств обеспечения, ну и, естественно, синие значки вражины-супостата.

В 7.30 на чистый и проветренный ФКП упругой походкой влетал НШ, принимал доклад распорядительного дежурного по бригаде, оглядывал строй свежевыбритых щеголеватых «флажков» и говорил: «Ну-ну, посмотрим, что вы здесь наваяли…» Ему в руки заботливо вкладывался текст пояснительной записки к Решению, НШ хмыкал, ползал карандашом по карте, по таблицам взаимодействия, удовлетворённо улыбался. «Ну, это всё никуда не годится! Эта мазня недостойна даже первого класса церковно-приходской школы, поэтому её нужно отправить в одиночное плавание по фекальной системе корабля, и то только через матросский гальюн! Где ваше творческое мышление, товарищи офицеры?» После чего забирал все приготовленные документы и вместе с флагштурманом, флагартом, начальником ПВО и флагманским специалистом радиотехнической службы направлялся в каюту комбрига.

Комбриг, будто бы разведчик Иоганн Вайс в фильме «Щит и меч», в считанные секунды впитывал в себя перелистываемую со скоростью страница в секунду пояснительную записку, затем резюмировал: «Пороть вас некому, а мне некогда! Если бы было времени побольше, я бы вам показал, как надо не по шаблону, а с элементами военной хитрости… Эх, вы… Всё, я в штаб дивизии!» Мичман-секретчик лихорадочно засовывал всё в секретные портфель и тубус для карт, закрывал, топил в пластилине контрольную веревочку, плевал на латунную рельефную печать, размазывал на ней слюну и опечатывал ею плоды ночной работы для сопровождения комбрига в штаб дивизии.

В.М.Модестов

Примерно та же картина повторялась и у комдива, и, потом, в штабе флотилии в Полярном. Несмотря на то, что Решение «…никуда не годится!», оное, в конце концов, было утверждено всеми военачальниками и потом, как в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова, «стремительным домкратом», в виде боевого распоряжения, упало на голову командира сторожевого корабля «Громкий» капитана 3 ранга Владимира Модестовича Модестова. Известие о том, что кораблю надо переться в Заднюю Лицу, да ещё и в дежурство по ПВО, породило на корабле всеобщее уныние.

Западная Лица! От неё вытягиваются лица! Что делать нам, надводникам, в царстве подводного флота? Старые, бывалые офицеры «Громкого» (24–26 годов от роду) делились своими воспоминаниями с лейтенантами: «Да там хрен с причала выйдешь! Пропускной режим жёстче, чем в Кремле! С голоду сдохнем! Опухнем! Да там, даже, если с причала выпустят, то до цивилизации не дойти, а каламбины (или кунги – так на Северах называют грузовики с кузовами для перевозки личного состава) только своих подводников берут! И то, там все как селёдки в бочку трамбуются! Эх, иттить твою переиттить…» Но мы ещё не знали, что нам было начертано идти не просто в «ужас!», а именно в самый «ужас-ужас!» – губу Нерпичью, где стояла таинственная и еще неведомая нам страшная и громадная «Акула» – тяжёлый крейсер ТК-208.

Дальше всё было буднично. Модестов доложил комбригу-10 своё Решение, которое, естественно, не очень отличалось от ранее принятого нечеловеческими усилиями флажков и «айвазовских». Комбриг с большой нежностью благословил Модестовича: «Командир! Если обгадишься – лично уестествлю!» После чего В.М.Модестов, чертыхаясь и вспоминая весь невероятный свой запас нецензурных слов и словосочетаний, отправился на «Громкий».

Привычно прослушав доклад старпома, встречавшего его на трапе, под перезвон колоколов громкого боя (три длинных звонка – Командир прибыл!!!), Модестов выдал: «Старпом, …………… мы……………., я……………… а если……………, то…………………., всем вам …..(маленькая полярная лиса), и Вам лично – туда же! Вольно!»

Старпом, получив столь исчерпывающие указания, спинным мозгом выдал команду дежурному по кораблю старшему лейтенанту Вове Родаку: «Учебная тревога! Корабль к бою и походу приготовить!» Опять морозный вечерний воздух рванули колокола громкого боя. Эльдробусы (ни за что не догадаетесь, но я выдам военную тайну – это означает л/с, то есть личный состав – Эль-Дробь-Эс), на ходу одеваясь в положенную форму одежды, «мухой» полетели по боевым постам в соответствии с мудрой замечательной книгой – «Книга корабельных расписаний большого противолодочного корабля 2-го ранга проекта 1135М». На самом деле, я не ошибаюсь – при спуске «Громкого» на воду на кораблестроительном заводе он числился БПК 2-го ранга, однако, в связи с неуклонным нашим разоружением, был потом переклассифицирован в «Сторожевой корабль 2-го ранга».

Модестович, зайдя в свою каюту – святая святых всего корабля(!) – закурил беломорину и принялся размышлять – как лично ему оценить незапланированный выход из Североморска с весьма сомнительной по срокам операцией по охране и обороне неведомого чуда – ТК-208? По здравому размышлению, Модестович решил, что всё не так уж плохо – прямо сейчас, с 1-го декабря, начинался новый учебный год (во всём Министерстве обороны). Это значит, что начнётся оргпериод, когда все будут 24 часа в сутки отрабатывать организацию службы на кораблях, проверять трусы и носки любимого личного состава, рисовать «Боевые листки» в кубрики, проводить строевые смотры, прохождения торжественным маршем, а также прохождения с пением строевых песен! И если вверенный ему корабль будет «висеть» даже третьим корпусом правым бортом уступом на причале № 8 славного города Североморска, то, всё равно, озверелые толпы проверяльщиков всех степеней и рангов из штабов и управлений разных уровней в любом случае накинутся на бедные корабли 10-ой бригады и будут мотать и рвать нервы командиров, старпомов, замполитов, что в конечном итоге вызовет лавину противоречивых указаний в низа, в боевые части, службы, батареи, группы, команды и отделения, из которых и складывается стройная система корабельной службы.

Модестов даже поёжился – так явственно ему представилась озверелая морда очередного старшего офицера Управления боевой подготовки Северного флота, морда сытая, довольная, заплывшая, с блокнотом и ручкой в руках, в немедленной готовности к фиксации всех обнаруженных замечаний и недоработок, с торчащими вампирскими клыками из-под верхней губы и тонкими струйками крови, стекающими от рта по подбородку, после прокусывания яремной вены очередного командира! Модестович передёрнул плечами, тайком перекрестился на портрет Главнокомандующего Военно-морским флотом Советского Союза Адмирала флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова и сплюнул три раза через левое плечо.

Слушая привычную суету готовившегося к бою и походу корабля, командир даже успокоился – хрен они, проверяльщики, до меня в Задней Лице доберутся!!! А те, кого даже и выделят, если вспомнят, что есть девственно-непроверенный корабль на Северном флоте во время ОРГПЕРИОДА(!) – в силу удалённости будут подводниками, в нашей корабельной организации несведущими, а также, в силу некоей подводной фронды, договорно способными. Подводники действительно всегда с некоторым изумлением смотрели на наши строевые и организационные экзерсисы, а если и им, в условиях прибытия проверяльщиков из Москвы, приходилось принимать участие в таких кровавых проверках, то это оставляло глубокую психологическую травму в их неокрепших и не привыкших к строевой практике мозгах. К тому же перед Модестовичем был ярчайший пример его старшего товарища – командира бпк «Вице-адмирал Кулаков» капитана 1-го ранга Леонтия Вакуловича Кулика, который прятался от всего мира на внешнем рейде Североморска. А Задняя Лица, по сравнению с даже внешним рейдом, но Североморска, – это вообще задворки и окраины! «Хрен они меня здесь достанут!» – ещё раз подумалось Модестову.

Придя к такому заключению, командир «Громкого» рассмеялся во весь голос, с пародийным старческим «хе-хе-хе..!» в конце, хлопнул в ладоши и радостно потёр их. Из гарсунки (камбуза кают-компании офицеров) предупредительно выглянул старший вестовой – вдруг Командиру чая хочется? – и, увидев весело мотающего головой и смеющегося Модестова, тут же исчез, чтобы через 10 секунд появиться перед Командиром с подносиком, на котором в личном командирском подстаканнике стоял тонкий хрустальный стакан с тёмно-коричневым свежезаваренным чаем с долькой лимона, с фарфоровой сахарницей, заполненной кусковым рафинадом. Модестов взял за ручку подстаканник, посмотрел сквозь стакан и чай на свет каютного светильника, отхлебнул и удовлетворённо развалился в кресле.

Старший лейтенант Лёшка Доронин, по прозвищу «Тлидцать тли» или «Каламелька», был командиром батареи универсального калибра (эта белиберда означает, что Лёшка командовал двумя стомиллиметровыми автоматическими артиллерийскими установками, кучей боезапаса к ним, а также немеряным количеством комендоров). Пушки эти были уже в те стародавние времена роботизированными, а поэтому могли стрелять стомиллиметровыми снарядами с бешеной скоростью – из каждого ствола вылетал 1 снаряд в секунду без какого бы то ни было участия личного состава. Так как в море сегодня им супостата топить, судя по всему, не предвиделось, то старпом назначил Каламельку вахтенным офицером, который и руководил, под присмотром старпома, приготовлением корабля к бою и походу. Лёха был замечательным офицером и товарищем, но при этом имел три недостатка:

1) его мореходность была в районе 1 балла, то есть даже при полном штиле, при прохождении острова Сальный в Кольском заливе, он начинал блевать;

2) немилосердно картавил, из-за чего команды, выдаваемые им во время артиллерийской стрельбы, вызывали дикий восторг и веселье всего экипажа (представьте себе: «Пеленг тлиста тлидцать гладусов, дистанция четылнадцать, алтустановки – Товсь! Левун!»), «Левун!» – это обозначало «Ревун!», так испокон века на флоте командовали комбаты, нажимая на педаль замыкания цепи стрельбы;