Власть и рынок: Государство и экономика

До сих пор мы рассматривали свободное общество и свободный рынок, на котором любая необходимая защита от насильственного посягательства на личность или собственность предоставляется не государством, а свободно конкурирующими, продающими свои услуги на рынке защитными агентствами. Однако главная задача этой книги – анализ последствий различных типов насильственного вмешательства в общественную жизнь и особенно – в деятельность рынка. Большинство наших примеров будет относиться к государству, поскольку государство является единственной в своем роде организацией, занимающейся упорядоченным насилием в крупном масштабе. Тем не менее наш анализ применим во всех тех случаях, когда какой-либо индивидуум или группа совершают насильственное посягательство. Является ли посягательство «законным» или нет, нас не интересует, так как мы занимаемся праксиологическим, а не юридическим анализом.

Один из лучших образцов исследования различий между государством и рынком принадлежит Францу Оппенгеймеру. Он указал, что существует два фундаментальных способа удовлетворения потребностей человека: (1) посредством производства и добровольного обмена с другими людьми на рынке и (2) посредством насильственной экспроприации материальных ценностей у других людей[12 - Человек может получить подарок, но это одностороннее действие дарителя, не подразумевающее действия со стороны получателя.]. Первый метод Оппенгеймер назвал «экономическим способом» удовлетворения потребностей; второй метод – «политическим способом». Государство язвительно определяется как «организация политических способов»[13 - «Существует два фундаментально противоположных способа, которыми человек, нуждаясь в средствах к существованию, способен получить необходимые средства для удовлетворения своих желаний: труд и грабеж. Собственный труд и насильственное присвоение труда других… Я предлагаю… назвать собственный труд и эквивалентный обмен собственного труда на труд других «экономическим способом» удовлетворения потребностей, а невознаграждаемое присвоение труда других можно назвать «политическим способом»… Государство – это организация политического способа» (Oppenheimer F. The State. N. Y.: Vanguard Press, 1914. P. 24–27. См. также: Nock A. J. Our Enemy, The State. Caldwell, Idaho: Caxton Printers, 1946. P. 59–62; Chodorov F. The Economics of Society, Government and State. Mimeographed MS. N. Y., 1946. P. 64 ff.) О постоянной тенденции государства к завоеванию см.: Ibid. Р. 13–16, 111–117, 136–140.].

Необходим общий термин для обозначения индивидуума или группы, которые совершают захватническое насилие в обществе. Мы можем назвать интервентом [intervener], или агрессором [invader], того, кто насильственно вмешивается в свободные общественные или рыночные отношения. Данный термин применим к любому индивидууму или группе, которые прибегают к насильственному вмешательству в свободные действия личностей и владельцев собственности.

Какие виды вмешательства может осуществлять агрессор? В общих чертах мы можем различать три категории. Во-первых, агрессор может приказать отдельному субъекту делать или не делать определенные вещи, и эти действия прямо затрагивают личность данного индивидуума или только его собственность. Говоря иначе, агрессор ограничивает использование субъектом его собственности, в то время как за этим не следует никакой обмен. Это может быть названо аутичным вмешательством, ибо любой конкретный приказ прямо затрагивает здесь только самого субъекта. Во-вторых, интервент может навязать принудительный обмен между отдельным субъектом и собой или принудительный «подарок» себе от субъекта. В-третьих, агрессор может вынудить или запретить обмен между парой субъектов. Первая (из двух последних) ситуация может быть названа двухсторонним вмешательством (интервенцией), поскольку между двумя людьми (интервентом и субъектом) устанавливается отношение гегемонии; вторая ситуация может быть названа трехсторонним вмешательством, так как гегемоническое отношение создается между агрессором и парой реальных или предполагаемых участников обмена. Рынок, каким бы сложным он ни был, состоит из ряда обменов между парами индивидуумов. Какими бы обширными ни были интервенции, они могут быть разложены на единичные воздействия либо на отдельных субъектов, либо на пары отдельных субъектов.

Все эти типы вмешательства являются, конечно, различными вариантами гегемонического отношения – отношения приказа и подчинения, – как противоположные договорным отношениям с добровольной взаимной выгодой.

Аутичное вмешательство происходит в том случае, когда агрессор принуждает субъекта, не получая в обмен никакого товара или услуги. Радикально различающимися типами аутичного вмешательства являются: убийство, словесное оскорбление, угроза физическим насилием, принудительное навязывание или запрещение любого отдания чести, свободы слова или религиозного обряда. Даже если интервентом оказывается государство, которое издает некий указ, касающийся всех индивидуумов в обществе, то такой указ тем не менее по своей природе является аутичным вмешательством, поскольку силовые линии исходят от государства к каждому индивидууму в отдельности. Двухстороннее вмешательство имеет место тогда, когда агрессор заставляет субъекта совершить обмен или сделать односторонний «подарок» – некоторый товар или услугу – агрессору. Примерами двухстороннего вмешательства являются грабеж на большой дороге и налоги, а также воинская повинность и обязательное отправление функций присяжного заседателя[14 - В Англии, например, каждый дееспособный гражданин обязан периодически работать в качестве члена суда присяжных. – Прим. пер.]. В действительности не имеет большого значения, является ли двухстороннее гегемоническое отношение принудительным «подарком» или принудительным обменом. Единственное различие заключается в типе используемого принуждения. Рабство, безусловно, обычно является принудительным обменом, так как рабовладелец должен предоставлять своим рабам средства к существованию.

Странно, что авторы работ по политической экономии признают вмешательством только третью категорию[15 - Это не выражено явно, но следует из их работ. Насколько нам известно, никто систематически не выделял и не анализировал типы вмешательства.]. Понятно, что озабоченность каталлактическими[16 - Связанными с экономическими обменами. – Прим. пер.] проблемами заставляет экономистов не обращать внимания на более широкую праксиологическую категорию деятельности, включающую те из них, которые лежат вне отношений денежного обмена. Тем не менее они являются частью предмета праксиологии и должны подвергаться анализу. Гораздо менее извинительным является пренебрежение экономистами двухсторонним видом вмешательства. Многие из тех экономистов, которые открыто заявляют, что они являются защитниками свободного рынка и противниками препятствования его деятельности, вместе с тем обладают странно узким взглядом на свободу, и вмешательство. Действия двухстороннего вмешательства такие как воинская повинность и обложение доходов налогами, совсем не считаются вмешательством и не считаются препятствиями функционированию свободного рынка. Только отдельные случаи трехстороннего вмешательства, такие, как регулирование цен, признаются вмешательством. Разрабатываются странные схемы, в которых рынок считается абсолютно «свободным» и не испытывающим препятствий, несмотря на принудительное налогообложение. Однако налоги (и призыв на военную службу) оплачиваются деньгами и, таким образом, связаны с каталлактическими, так же как и с более широкими праксиологическими отношениями[17 - Для наших дней характерен узкий взгляд на «свободу». «Левая» часть политического спектра современной Америки часто защищает свободу от аутичного вмешательства, но хорошо относится к трехстороннему вмешательству. «Правые», наоборот, резко возражают против трехстороннего вмешательства, но одобряют аутичное вмешательство либо безразличны к нему. И у тех, и у других наличествует двойственное отношение к двухстороннему вмешательству.].

При рассмотрении результатов вмешательства необходимо заботиться о том, чтобы проанализировать все его последствия, прямые и косвенные. В пределах объема, отведенного для данной книги, невозможно отследить все результаты осуществления каждой из почти бесконечного числа возможных разновидностей вмешательства, но можно провести удовлетворительный анализ важных категорий вмешательства и последствий каждой из них. Поэтому следует помнить, что акты двухстороннего вмешательства имеют определенные трехсторонние отражения: подоходный налог изменит характер обменов между субъектами по сравнению с тем, каким последний был бы в противном случае. Кроме того, должны быть рассмотрены все последствия акта; недостаточно заниматься анализом, например, налогообложения лишь с точки зрения «частичного равновесия» и рассматривать налог совершенно отдельно от того факта, что государство впоследствии тратит налоговые деньги.

2.2. Прямые последствия государственного вмешательства

2.2.1. Вмешательство и конфликт

Мы начнем с сопоставления прямого влияния вмешательства на полезность участников и положение дел в свободном обществе. Действуя свободно, люди всегда стремятся к максимизации полезности так, как они ее понимают, т. е. к первоочередной реализации предпочтений, занимающих самое высокое место на их шкале ценности. Можно утверждать, что их полезность ex ante[18 - Ожидаемая (лат.). – Прим. ред.] будет максимизироваться (естественно, мы исходим из порядковой, а не количественной природы полезности). На свободном рынке или, шире, в свободном обществе любое действие или обмен совершаются потому, что обе стороны ожидают получить выгоду. Если мы решим использовать термин «общество» для обозначения совокупности всех индивидуальных актов обмена, то сможем сказать, что свободный рынок «максимизирует» социальную полезность, поскольку все участники обмена выигрывают в полезности. Нужно только помнить, что общество – это лишь совокупность людей и что оно не имеет независимого бытия.

С другой стороны, сам по себе факт принуждающего вмешательства означает, что принуждаемый индивид или индивиды не будут делать того, что они делали бы в отсутствие принуждения. Человек, которого принуждают что-либо сказать или, напротив, чего-то не произносить, вступить с кем-либо в отношения обмена или, напротив, воздержаться от этого, – такой человек меняет действия под угрозой насилия. Изменяя свои действия под воздействием принуждения, он получает меньшую полезность. Любое вмешательство, будь то аутичное, двухстороннее или трехстороннее, ведет к потере полезности. В случае аутичного или двухстороннего вмешательства каждый индивид теряет в полезности; в случае трехстороннего вмешательства теряет в полезности по крайней мере один, а иногда и оба участника обмена.

Кто в таком случае увеличивает полезность ex ante. Очевидно, интервент – тот, кто осуществляет вмешательство; ведь в противном случае он не стал бы вмешиваться. Либо, как в случае двухстороннего вмешательства, он приобретает прямую материальную выгоду в форме товаров, которые являются объектом вмешательства, либо он получает удовлетворение от самого факта навязывания [своих] правил другим, как в случае аутичного или трехстороннего вмешательства.

В отличие от свободного рынка при всяком вмешательстве одна группа людей выигрывает за счет другой группы. В случае двухстороннего вмешательства выгоды и потери «материальны», поскольку речь идет об участвующих в обмене товарах и услугах. В случае других видов вмешательства выгода выражается в нерыночном [nonexchangeable] удовлетворении, а ущерб заключается в принуждении к видам деятельности, приносящим меньшее удовлетворение (или даже в прямом смысле болезненным).

До появления экономической науки люди считали, что рынок и обмен ведут к выигрышу одной стороны за счет другой. Именно такое понимание лежало в основе меркантилистского представления о рынке. Экономическая теория показала, что это заблуждение, поскольку на рынке выигрывают оба участника обмена. А это означает, что на рынке невозможна такая вещь, как эксплуатация. Но тезис о конфликте интересов верен, когда в дела рынка вмешивается государство или любой другой орган, потому что интервент может получить выгоду только за счет объектов вмешательства, которые теряют в полезности. На рынке царит гармония. Вмешательство сразу ведет к возникновению конфликтов, потому что каждый может участвовать в драке за то, чтобы остаться в нетто-выигрыше и не понести нетто-потерь, т. е. чтобы быть в команде тех, кто вмешивается, а не среди жертв.

Стало модным говорить, что «консерваторы» вроде Джона С. Кэлхауна «предвосхитили» марксистскую доктрину классовой эксплуатации. Но марксистская доктрина ошибочно утверждает, что на свободном рынке существуют классы, пребывающие в состоянии борьбы и конфликта. Идея Кэлхауна была почти прямо противоположной. С его точки зрения, вмешательство государства само по себе порождало «классы» и конфликты[19 - Здесь лучше использовать термин «касты», а не «классы». Класс – это набор любых предметов или лиц, обладающих общим свойством. Конфликт между ними не обязателен. Разве класс людей по фамилии Джонс обязательно должен быть в конфликте с теми, кто имеет фамилию Смит? С другой стороны, касты — это группы, созданные государством, и каждая со своим набором привилегий и обязанностей, установленных при помощи насилия. Конфликт между кастами неизбежен, потому что одни созданы как раз для того, чтобы править другими.]. Для него это было особенно очевидным в случае двухстороннего вмешательства – системы налогообложения. Для него было несомненным, что, если налоговые поступления расходуются, значит, некоторые граждане являются нетто-плательщиками налогов, а другие – нетто-получателями. Последних Кэлхаун назвал «правящим классом» эксплуататоров, а первых – «управляемыми», или эксплуатируемыми, и это различение совершенно обоснованно. Вот образец даваемого Кэлхауном блестящего анализа:

«При всей своей малочисленности государственные служащие и правительственные чиновники образуют ту часть общества, которая является исключительным получателем собираемых налогов. Все собранные налоговые суммы, за вычетом потерь, достаются им в форме расходов или выплат. Это и составляет фискальную деятельность государства – оно собирает налоги и тратит их. Здесь жесткая связь. То, что государство изымает у общества под названием налогов, передается получателям под названием государственных выплат. Но поскольку эти выплаты достаются только части общества, фискальный процесс неодинаково влияет на тех, кто платит налоги, и тех, кто получает собранные средства. Иначе и быть не может. Альтернативой было бы возвращать каждому в виде выплат то, что он отдал в виде налогов, но это сделало бы весь процесс бесцельным и абсурдным…

Отсюда с необходимостью следует, что часть граждан отдает в виде налогов больше, чем получает в виде государственных выплат, а другая – получает последних больше, чем платит налогов. Ясно, что если учитывать все стадии фискального процесса, то для той части общества, которая больше получает в виде выплат, чем отдает в виде налогов, налоги являются благом, а для всех остальных, которые выплачивают больше, чем получают, это действительно налоги, т. е. бремя, а не благо. Это неизбежный результат. Он является (если рассматривать обе его части) следствием самой природы процесса, независимо от того, насколько равномерно распределены налоговые платежи…

Неизбежным результатом асимметричности фискальной деятельности государства является разделение общества на два больших класса: на тех, кто в действительности платит налоги и тем самым содержит государство, и всех остальных, кто, получая выплаты из собранных средств, содержится государством. Иными словами, общество разделяется на тех, кто платит налоги, и тех, кто живет за счет налогов.

В результате у них формируется антагонистическое отношение к фискальным действиям государства. Чем больше налоги и государственные выплаты, тем больше выигрыш одних и значительнее потери других, и наоборот…»[20 - Calhoun J. C. A Disquisition on Government. N. Y.: Liberal Arts Press, 1953. P. 16–18. Кэлхаун, однако, не понимал, что свободный рынок отличает гармония интересов.].

Деление на «правителей» и «управляемых» возникает и при всех других формах государственного вмешательства, но Кэлхаун был совершенно прав, сосредоточивая внимание именно на налогах и фискальной политике, потому что именно налоги дают государству средства, необходимые для осуществления всего бесчисленного множества актов государственного вмешательства.

Основой всех форм государственного вмешательства является двухстороннее вмешательство в виде сбора налогов. Даже если бы государство ничего не предпринимало кроме этого, налогообложение все равно имело бы место. Поскольку термин «социальный» приложим только к каждому отдельному человеку, составляющему общество, то ясно, что если свободный рынок максимизирует социальную полезность, то ни одно действие государства не может достичь этого результата. Итак, свободный рынок – это мир гармонии и взаимной выгоды, а государственное вмешательство – это мир кастовых конфликтов, принуждения и эксплуатации.

2.2.2. Демократия и принцип добровольности

Могут возразить, что все эти формы вмешательства на самом деле не принудительны, а «добровольны», потому что в демократическом обществе они получают поддержку большинства населения. Но поддержка эта обычно пассивна, смиренна и апатична. В ней нет энергии самовыражения, и это так при любом государственном устройстве, не только демократическом[21 - По язвительному замечанию профессора Линдси Роджерса об общественном мнении, «до того, как в 1939 г. в Британии была введена всеобщая воинская повинность, только 39 % избирателей были за нее. Через неделю после принятия этого закона опрос показал, что уже 58 % граждан одобряют обязательный призыв в вооруженные силы. В Соединенных Штатах опросы также часто показывают, что как только политика становится законом в силу решения Конгресса или президента, отношение публики к вопросу делается куда более благожелательным» (Rogers L. ‘The Mind of America’ to the Fourth Decimal Place // The Reporter. 1955. June 30. P. 44).].

В условиях демократии вряд ли можно сказать, что правители получают поддержку тех, кто не участвует в голосовании или голосует за оппозицию. Но даже проголосовавшие за победителей могли так поступить, выбирая «наименьшее из двух зол». Любопытный вопрос: а почему вообще надо голосовать за какое-либо «зло»? Когда люди действуют по собственной инициативе или когда они делают покупки на свободном рынке, они не используют таких терминов. Никто не думает о новом холодильнике или костюме как о «зле» – большем или меньшем. То, что человек купил, он считает безусловным «добром». Здесь нет и намека на пассивное принятие какого-либо «зла». Дело в том, что у публики никогда не бывает возможности проголосовать за или против государства как такового. Они уже внутри системы, в которой они неизбежно будут подвергаться принуждению.

В любом случае, как мы сказали, можно было бы считать, что все государства опираются на поддержку большинства, как демократические, так и нет: ни одно из них не в состоянии длительное время осуществлять принуждение при стойком сопротивлении большинства. Однако поддержка может осуществляться просто в силу апатии, возможно из-за покорной веры в то, что государство – это хоть и не самое приятное, но совершенно обязательное явление природы. Вспомните лозунг: «Единственное, чего нельзя избежать в этом мире – это смерть и налоги».

Впрочем, даже представив себе, что некое государство опирается на горячую поддержку большинства, мы ничего не сможем утверждать о добровольности этого образования. Ведь большинство – это еще не все общество; большинство – это далеко не каждый. Принуждение, осуществляемое большинством по отношению к меньшинству, остается принуждением.

Идут века, поколения сменяют друг друга, а государства существуют. Это заставляет сделать вывод, согласно которому любое государство поддерживается большинством, по крайней мере пассивно, поскольку никакое меньшинство не смогло бы долго удерживать власть наперекор активному враждебному большинству. Поэтому в известном смысле любая тирания, независимо от формы государственной власти, – это тирания большинства[22 - Часто утверждают, что при «современном» состоянии военной техники и т. п. меньшинство может постоянно осуществлять тиранию над большинством. При этом игнорируется тот факт, что большинство может быть вооруженным или что доверенные лица меньшинства могут поднять мятеж. Не часто встретишь понимание абсурдности распространенной сегодня идеи, что, например, несколько миллионов в состоянии действительно тиранически властвовать над несколькими сотнями миллионов активно сопротивляющихся граждан. По глубокому замечанию Давида Юма, «ничто не кажется более удивительным… чем легкость, с которой многие покоряются немногим, и та естественная покорность, с которой люди в угоду правителям отказываются от собственных чувств и стремлений. Пытаясь выяснить, каким образом может существовать это чудо, мы обнаруживаем, что, поскольку сила всегда на стороне управляемых, значит, правители могут опереться только на мнение. Итак, именно мнение есть то, на что опирается власть правительств, и это правило распространяется даже на самые деспотические и военизированные правительства…» (Hume D. Essays, Literary, Moral and Political. London, n. d. P. 23. См. также La Boetie E. de. Anti-Dictator. N. Y.: Columbia University Press, 1942. P. 8–9). С анализом типов общественного мнения, которые поощряются государством для получения массовой поддержки населения, можно познакомиться в: Jouvenel B. de. On Power. N. Y.: Viking Press, 1949.], [23 - Этот анализ опоры на большинство применим к любому случаю длительного организованного вмешательства, осуществляемого открыто и публично, даже если проводящая его группа и не называет себя «государством».]. Но это не отменяет вывода, к которому мы пришли в результате исследования. Конфликт и принуждение – непременные спутники государства. Конфликт и принуждение присутствуют независимо от того, каково численное соотношение между принуждающими и принуждаемыми[24 - См.: Calhoun. Op. cit. P. 14, 18–19, 22–33.].

2.2.3. Полезность и сопротивление агрессии

В ответ на наше сравнение различного влияния, которое оказывают на благосостояние свободный рынок и государство, могут возразить, что, когда наличие защитных агентств удерживает агрессора от посягательства на чужую собственность, владелец собственности получает выигрыш за счет потери полезности потенциальным агрессором. Поскольку на свободном рынке соблюдение прав собственности обеспечивают частные защитные структуры, разве нельзя сказать, что свободный рынок так же, как государственное вмешательство, предполагает выигрыш за счет других (даже если эти другие являются агрессорами)?

Прежде всего отметим, что свободный рынок – это общество, в котором все обмены совершаются добровольно. Представим себе мир, в котором никто не нарушает личных и имущественных прав других. Тогда понятно, что на свободном рынке достигается максимальная полезность для всех участников. Защитные агентства оказываются нужны только для защиты от нападения на свободный рынок. И именно агрессор, а не существование защитного агентства причиняет ущерб окружающим. Защитное агентство, существующее в отсутствие агрессора, будет представлять собой просто добровольные меры страхования от возможного нападения. Существование защитного агентства не нарушает принцип максимизации полезности и совпадает с принципом взаимной выгоды всех участников. Конфликт возникает только вместе с агрессором. Агрессор совершает нападение, скажем, на Смита, причиняя ему ущерб. На помощь Смиту приходит защитное агентство, разумеется, причиняя ущерб полезности агрессора. Но ведь оно это делает только для того, чтобы воспрепятствовать нанесению ущерба Смиту. Оно помогает максимизировать полезность для всех, не участвующих в преступной деятельности. Принцип конфликта и потеря полезности возникли не в результате существования защитного агентства, а только в силу существования агрессора. Поэтому остается верным то, что на свободном рынке каждому обеспечивается максимизация полезности, а конфликт и эксплуатация человека человеком существуют в той мере, в какой в обществе присутствует агрессивное [invasive] вмешательство.

2.2.4. Зависть

Еще одно возражение заключается в том, что свободный рынок на деле не обеспечивает роста полезности для всех, потому что некоторые люди могут быть в такой степени поражены завистью к успеху других, что у них полезность уменьшается. Но дело в том, что мы не можем иметь дело с гипотетической полезностью, оторванной от конкретных действий. В рамках праксиологического анализа мы можем заниматься только полезностями, которые можно дедуцировать из конкретного поведения людей[25 - В другом месте мы назвали эту концепцию «продемонстрированным предпочтением», проследили ее историю и дали критику соперничающих концепций (см.: Rothbard M. N. Toward a Reconstruction of Utility and Welfare Economics // Sennholz M., ed. On Freedom and Free Enterprise. Princeton, N. J.: D. Van Nostrand, 1956. P. 224 ff.).]. «Зависть», не нашедшая воплощения в действии, с точки зрения праксиологии становится чистой фантазией. Здесь мы можем знать лишь то, что этот человек был участником свободного рынка и благодаря этому получил соответствующую выгоду. О его переживаниях в связи с обменами других мы можем узнать, только если он совершит акт агрессии. Даже если он опубликует памфлет, осуждающий эти обмены, для нас это не будет железным доказательством того, что это не шутка или намеренная ложь.

2.2.5. Полезность ex post

Мы убедились, что на свободном рынке люди максимизируют ожидаемую (ex ante) полезность и что агрессор получает выигрыш в полезности за счет потери полезности его жертвами. Но что можно сказать о реализованной (ex post) полезности? Принимая решения, люди рассчитывают на выгоду, но действительно ли они получают ожидаемую выгоду? Остальная часть этой книги посвящена анализу того, что можно назвать «косвенными» последствиями работы рынка или вторжения в функционирование рынка (в дополнение к проведенному выше анализу прямых последствий). Мы рассмотрим цепочки причинно-следственных связей, которые недоступны непосредственному восприятию и могут быть выявлены только в ходе аналитического исследования.

На пути от замысла (ex ante) к реализации (ex post) всегда случаются ошибки, но свободный рынок устроен так, что ошибки сводятся к минимуму. Прежде всего, существует очень быстрый и безошибочный тест, показывающий, удается ли предпринимателю или получателю дохода удовлетворить желания потребителя. В случае предпринимателя, который несет основное бремя адаптации экономики при изменении желаний потребителей, этот тест действует быстро и безошибочно – прибыль или убытки. Большая прибыль говорит о том, что он на верном пути, убытки свидетельствуют о неверном выборе направления. Таким образом, прибыли и убытки подстегивают процесс подстройки к изменениям потребительского спроса. Одновременно они выполняют функцию перемещения денег из рук неудачливых предпринимателей в руки успешных. Тот факт, что успешные предприниматели процветают и увеличивают капитал, а бездарные удаляются с рынка, обеспечивает гладкость приспособления рынка к меняющимся условиям. Сходным образом, хотя и в меньшей степени, земля и труд в соответствии с желаниями их собственников перемещаются туда, где они получают более высокий доход и более производительные факторы получают более высокое вознаграждение.

Потребители на рынке также принимают на себя предпринимательский риск. Многие критики рынка, подчеркивая компетентность капиталистов-предпринимателей, оплакивают невежество потребителей, из-за которого последние ex post не получают той пользы, на которую рассчитывали ex ante. Вот типичный пример. Уэсли К. Митчелл озаглавил одно из своих знаменитых эссе следующим образом: «Устаревшие способы расходования денег». Профессор Мизес обратил внимание на парадоксальность позиций многих «прогрессистов», которые настаивают на том, что потребители слишком невежественны и необразованны, чтобы разумно выбирать товары, но одновременно восхваляют достоинства демократии, где тем же самым людям доверено выбирать политиков, о которых они ничего не знают, и принимать конкретные политические решения по вопросам, в которых они ничего не смыслят.

На деле верно совершенно обратное. Потребители, конечно, не всеведущи, но у них есть прямые критерии, с помощью которых они приобретают знание. Они покупают какой-нибудь готовый завтрак, и если он им не нравится, то они больше никогда его не покупают. Они покупают определенную модель автомобиля, и если она им нравится, то и впредь они будут выбирать автомобили этой фирмы. В обоих случаях они делятся приобретенным опытом с друзьями. Существуют также исследовательские организации обществ потребителей, которые регулярно информируют публику о достоинствах и недостатках различных товаров. Но во всех случаях у потребителей есть прямые критерии, направляющие их поведение. Так что фирма, успешно удовлетворяющая запросы потребителей, процветает и расширяется, а та, что не способна на это, вынуждена уходить с рынка.

С другой стороны, участие в выборах политиков и формирование решений государства – это совсем иное дело. Здесь не существует прямых критериев успеха или неудачи – нет ни прибылей, ни убытков, ни потребительского удовлетворения, ни неудовлетворенности. Чтобы глубоко понять последствия – особенно косвенные – государственных решений, необходимо разобраться в длинной цепочке праксиологических рассуждений, подобных развиваемым в данной книге. Очень немногие способны заинтересоваться таким анализом или имеют подготовку, позволяющую его осуществлять, особенно, как отмечал Шумпетер, когда речь идет о политических вопросах. Ведь в политических вопросах незначительность влияния, оказываемого одним человеком на исход дела, а также кажущаяся отдаленность результатов действий может вызвать у людей утрату интереса к проблемам или аргументам[26 - Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995. С. 342–345. См. также: Downs A. An Economic Theory of Political Action in a Democracy // Journal of Political Economy. 1957. April. P. 135–150.]. Не имея прямого критерия успеха и неудачи, избиратель склонен голосовать не за тех политиков, которые предлагают наиболее эффективную политику, а за тех, кто лучше «продает» свою пропаганду. Без логического анализа средний избиратель никогда не сможет выявить ошибки, совершаемые правителями. Представим, что государство пошло на инфляционную эмиссию денег, которая ведет к неизбежному росту цен. Государство может обвинить в росте цен бесчестных спекулянтов и других участников «черного» рынка и, если публика не знакома с основами экономической теории, она не поймет лживости этих обвинений.

Есть ирония в том, что те самые авторы, которых раздражают хитрости и уловки рекламы, не направляют стрелы своей критики в организаторов политических кампаний, где их обвинения были бы действительно уместны. Как отмечает Шумпетер, «так, портрет красивейшей из девушек на обертке в конечном счете не сможет поддержать на неизменном уровне продажу плохих сигарет. В области политических решений столь же эффективных средств защиты нет. Многие решения жизненной важности носят такой характер, что общество не может позволить себе на досуге поразмыслить и поэкспериментировать с ними. Даже если это оказывается возможным, суждение не так просто вынести, как в случае с сигаретами, потому что здесь не так просто оценить последствия»[27 - Шумпетер Й. Указ. соч. С. 348.].

Могут возразить, что хотя средний избиратель не имеет подготовки, необходимой для праксиологического анализа политики, он, как это принято и в любом частном деле, может нанять экспертов – политиков и чиновников, которые и возьмут на себя принятие решений. Но дело-то как раз в том, что государственное управление – это не рынок, и здесь у человека нет прямых личных критериев, которые бы позволяли ему судить об успешности действий нанятых им экспертов. На рынке человек прислушивается к тем экспертам, чьи советы оказались наиболее успешными. На свободном рынке хорошие врачи или юристы получают вознаграждение, а плохие – нет; процветание специалиста, нанятого частным образом, пропорционально его профессиональным достоинствам. В области государственной политики нет прямой возможности оценить успешность действий специалистов. В силу этого избиратель не в состоянии оценить компетентность человека, за которого он должен голосовать. Особенно сложно приходится избирателям в современных условиях, когда все кандидаты держатся единого мнения по всем важным вопросам. В конце концов, когда речь идет о конкретном вопросе, избиратель может, если у него есть желание и способности, разобраться в деле и принять решение. Но что может даже самый умный избиратель знать о действительном уровне компетентности, или квалификации, отдельных кандидатов, особенно если им не приходится занимать позицию по принципиально важным вопросам? Тогда избирателю приходится полагаться только на внешнюю оболочку, «упаковку» личности и имидж кандидатов. В итоге, голосование за политиков оказывается еще менее рациональным, чем массовое голосование по конкретным политическим вопросам.

Более того, внутренние особенности самого государства обусловливают неверный отбор экспертов и должностных лиц. Ведь доходы политиков и всего государства зависят не от услуг, добровольно покупаемых на рынке, а от принудительного налогообложения населения. В силу этого у государственных деятелей отсутствует материальная заинтересованность в том, чтобы наиболее адекватным и компетентным образом выполнять свои служебные обязанности. И что еще важнее, в сфере государственного управления и на рынке используются различные критерии «соответствия». На рынке главное – это способность оказывать услуги потребителям; в сфере политики главное – это умение прибегать к насилию и демагогическими приемами завоевывать симпатии публики.

Есть еще одно важное различие между рынком и политическими выборами: отдельный избиратель, к примеру, обладает только

/

-миллионной долей влияния на выбор руководителя страны, который – вполне бесконтрольно – будет принимать жизненно важные решения вплоть до следующих выборов. Зато на рынке человек обладает абсолютно суверенной властью принимать решения, касающиеся своей личной жизни и собственности. На рынке в ходе принятия абсолютных решений в отношении своей собственности человек постоянно демонстрирует свой выбор – он покупает или воздерживается от покупки, продает или не делает этого. Избиратель, голосующий за определенного кандидата, демонстрирует только свои относительные предпочтения по поводу одного или двух других потенциальных правителей и вынужден делать это в рамках принудительного правила, согласно которому ты можешь и вовсе не голосовать, но один из этих людей непременно будет руководить страной в течение следующих нескольких лет[28 - Подробнее об этом см.: Rothbard. Man, Economy, and State. P. 773–776.].

Итак, свободный рынок располагает эффективным механизмом превращения ожидаемой (ex ante) полезности в реализованную (ex post). Свободный рынок всегда максимизирует также и социальную полезность ex ante. В политической жизни, напротив, подобный механизм отсутствует. Особенность политического процесса состоит в том, что любые ожидаемые выгоды реализуются с задержкой и в меньшем объеме. Более того, расхождение между выигрышем ex post, получаемым посредством государственного вмешательства и в условиях свободного рынка, еще глубже. Нам предстоит убедиться в том, что в каждом случае государственного вмешательства косвенные последствия бывают таковы, что многие из сторонников первоначального вмешательства начинают горько жалеть о том, что когда-то одобряли эту политику.

Итак, свободный рынок создает выгоды для каждого участника и максимизирует социальную полезность не только ex ante, но и ex post, так как действует в направлении реализации ожиданий. В случае государственного вмешательства одна группа выигрывает исключительно за счет другой, так что увеличения социальной полезности не происходит. Достижение целей скорее блокируется, чем обеспечивается. А косвенные последствия, как мы увидим, таковы, что многие участники вмешательства теряют в полезности ex post. Эта книга посвящена главным образом анализу косвенных последствий различных форм государственного вмешательства в хозяйственную жизнь.

Глава III Трехстороннее вмешательство

В соответствии с данным выше определением трехстороннее вмешательство имеет место, когда агрессор принуждает пару людей осуществить обмен или запрещает им это. Так, интервент может совсем запретить продажу определенного товара или запретить продавать его по цене ниже (либо выше) установленного уровня. Можно выделить два вида трехстороннего вмешательства: регулирование цен, определяющее условия обмена, и регулирование производства, направленное на товар или производителя. Регулирование цен сказывается на производстве, а регулирование производства – на ценах, но два этих вида регулирования имеют разные последствия и легко могут быть изучены по отдельности.

3.1. Регулирование цен