Мадагаскар. Кинематографический роман

Нам на радость,
Врагам в тягость,
Друзьям в помощь,
Недругам в горечь.
Братьям и сестрам в ништяк,
Всем прочим в порожняк.
(Авторский перевод с немецкого)

Музыкальное произведение исполнялось участниками специально организованного детского хора. Детей было 14 человек. Шесть мальчиков и восемь девочек. Младшему ребенку было пять, а старшему одиннадцать лет. Детский хор принимал участие в съемках большинства новелл киноальманаха.

В то время уже был ратифицирован закон об обязательной любви к Гитлеру, и начальство настоятельно рекомендовало эту песню для исполнения. Должен заметить, что мелодия хорошо ложилась на слух и легко запоминалась. Песня сразу же сделалась популярной. Я часто наблюдал, что ее с удовольствием насвистывали как актеры, так и охранники моего городка.

До съемок альманаха «Гитлер подарил евреям город» мне никогда не приходилось работать с детьми. Но я нашел с маленькими актерами общий язык и взаимопонимание. Для них съемки были увлекательной игрой, и это было мне на руку. Уже через несколько репетиций детский коллектив представлял собой вполне удовлетворительный хор.

Мысли о будущей жизни в жарком климате на берегу моря не оставляли меня в покое, и я часто рассказывал о новом мире своим подопечным из детского хора. Благодаря Гитлеру на старости лет у меня появилась необходимость поработать с детьми. Не сказал бы, что такая работа доставляла мне большое удовольствие, но детишки, которые пели песню о Гитлере, подобрались смышленые и схватывали все на лету. Возможно, дело было в том, что большинство детей до того, как попасть на съемки, занимались музыкой.

Их волновали вопросы, которые мне даже не приходили в голову. Например, один мальчик утверждал, что на Мадагаскаре водятся малярийные комары. Никогда об этом не задумывался. Другой юный актер был убежден, что туземное население отличается излишней агрессивностью, связанной с их языческими верованиями. А девочка с оклюдером по имени Анна сказала мне, что купаться в океане не так просто, как может показаться, поскольку приливная волна может унести купальщика в открытое море, если, конечно, он не профессиональный пловец. Оклюдер – приспособленный для этой цели носок на одном из стекол очков – она носила, чтобы избавиться от легкого астигматизма. Врач предписал ей носить его четыре-пять часов в день, и она неукоснительно выполняла его распоряжение. Носок смотрелся очень забавно и бесхитростно. Я решил использовать эту деталь в связанных с нею эпизодах, что придало особую трогательность ее кинообразу.

В наше время дети стали не по годам развитыми и информированными; думается, все дело в научно-популярных журналах, которыми они увлекаются.

Про Мадагаскар я ничего толком не знал, кроме того, что там мне никто не будет запрещать ходить по тротуарам. Ну, и того, что переезду просто-напросто нет альтернативы. Лучше, чтобы тебя покусали комары, когда ты идешь по тротуару в тропиках, чем получить неприятности в благотворном, привычном для здоровья климате, рассуждал я, и дети со мной не особо и спорили.

В своих мечтах я идеализировал место будущей ссылки, но ведь человеку свойственно в трудных обстоятельствах думать о хорошем.

«На Мадагаскар всего за 500 марок!» – жизнеутверждающе провозглашал один из информационных титров моего киноальманаха.

Пригород Тель-Авива. Двадцать пять лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– По плану, утвержденному руководством, один сюжет альманаха «Гитлер подарил евреям город» о жизни немцев Моисеевой веры должен был появляться каждую неделю. Мы выполняли свою работу. Евреям было лучше сниматься в кино, чем быть занятыми на общественных работах. Люди сами стремились попасть на наш проект. Сниматься считалось везением! Правда! Я лично выбил повышенные пайки в министерстве пропаганды!

Вы и не представляете, какой был конкурс на участие в съемках, какой был ажиотаж! Сегрегированные родители мечтали пристроить своих детишек в наш коллектив.

Да, я знаю, какие безобразия творились в концлагерях, но на наших съемках все было иначе! Возможно, меня следовало бы за это поблагодарить! Я этого от вас не жду, но очень надеюсь, что следствие вашего молодого государства в отношении меня будет объективным.

Раз в неделю мы выдавали на экраны страны короткометражную фильму о жизни немцев Моисеевой веры, находящихся в вынужденной изоляции от общества. Ну так и что? Не я писал эти законы, не я всех этих людей изолировал! Пятиминутные сюжеты были вполне правдоподобны! В кино всегда есть место вымыслу. «Гитлер подарил евреям город» следует рассматривать в контексте всего кинематографа того времени.

К чему были все ваши хлопоты? Зачем было тащить меня сюда через океан? Поймите, я вовсе не против побывать здесь у вас, на Святой земле, где столько исторических памятников и артефактов. Но чем я могу вам помочь в ваших расспросах? Я занимался исключительно кинематографом.

Из интервью с дрессировщиком герром Мюллером, через тридцать лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– Конечно, в работе с хищниками случались и досадные происшествия. – Интервьюируемый был абсолютно искренен в своем неспешном повествовании. – Не могу не вспомнить съемки агитационного ролика под рабочим названием «Германец приручает британского льва».

«Где-то в джунглях вероломные евреи поймали в свои сети благородного льва. На помощь хищнику приходит охотник из Франкфурта, путешествующий в Африке по туристической путевке. Увидев беззащитное животное, попавшее в хитроумно изготовленную из лиан еврейскую западню, охотник откладывает в сторону ружье, решительно отгоняет хлыстом затаившихся в кустах еврейских браконьеров, у которых, разумеется, нет лицензии на подобный промысел, и незамедлительно выпускает на волю царя зверей. Освобожденный от еврейских пут лев не спешит уходить от своего новоприобретенного друга и в качестве благодарности за хлопоты и потерянное время живописно располагается у него в ногах, предоставив тем самым туристу редкую возможность сделать несколько фотоснимков на память. По возвращении домой во Франкфурт охотник вешает фото над камином и продолжает заниматься своим любимым и полезным для общества делом – изготовлением и продажей скобяных изделий».

Разумеется, не совсем достоверно, но в кинематографе есть свои законы. Как мне объяснили, это была геополитическая метафора. По всей вероятности, животное было нервировано нарушением рациона питания. В тот период уже имели место временные трудности с продовольствием. Так вот, во время съемок произошел досадный инцидент: тот злосчастный лев отгрыз голову исполнителю роли германского охотника.

– И мне пришла в голову удачная мысль: заказать у знакомого таксидермиста чучело покойного. Разумеется, покойного льва, а не актера, – пояснил герр Мюллер. – После произошедшего мы были вынуждены усыпить животное. Актера же, я запамятовал его фамилию, похоронили за счет кинокомпании. Чучело получилось на загляденье хорошо. Я оплатил заказ из собственных средств, имея на изделие определенные планы. Я собирался преподнести чучело в подарок Гитлеру.

– С чего вы взяли, что я ему симпатизировал, ни в коем разе! Я даже за него не голосовал, поверьте мне! И время показало, что я был прав. Прошло несколько лет после прихода Гитлера к власти, и его поведение сделалось просто возмутительным! В тот год его ближайший соратник, доктор Геббельс, исключил цирк из видов искусств, которым полагаются государственные субсидии. Я такого от них не ожидал, вроде интеллигентные люди, и на? тебе! Театры финансировали, кино финансировали, оперу и балет – пожалуйста, а цирк – нет. А ведь искусство цирка очень важно для воспитания подрастающего поколения. Вы представляете себе, в какое незавидное положение попала моя труппа? Это было возмутительное решение.

В том неслучившемся подарке был свой прагматичный резон: мы подписали коллективное письмо от работников цирка и хотели вручить его фюреру на его день рождения, чтобы он лично разобрался в происходящем. Я на это очень надеялся, Гитлер любил цирк. Но чучело так и не было вручено Гитлеру – происки недоброжелателей в имперской палате культуры.

Что касается предъявленных мне после окончания войны обвинений, то я их безоговорочно и решительно отметаю. Я не предоставлял клетки для перевозки заключенных, их у меня реквизировали, причем самым беспардонным образом, без какой бы то ни было компенсации! Я был оправдан решением суда!

То злополучное чучело, которое сделалось ненужным, мне удалось по дешевке продать одной из киностудий в качестве реквизита. Что случилось с этим экспонатом в дальнейшем, мне неизвестно.

Архив Студии документальных фильмов ГДР. Фрагменты интервью с режиссером Карлом Фрицем, через двадцать лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– Должен заметить, что в наших колониях отношение к местному населению было более гуманным и разумным, чем во владениях наших геополитических соперников. Мой короткометражный фильм об Африке был наполнен философским смыслом, это были рассуждения просвещенного интеллектуала о бремени белого человека и об ответственности, которую налагает национальная принадлежность. Возможно, я и был консервативен… Германия опоздала к разделу мира, мы были несправедливо лишены заморских территорий, в которых страна отчаянно нуждалась.

До сих пор виню себя за произошедшее. Лев отгрыз голову актеру на моих съемках. Такого и врагу не пожелаешь. Запамятовал его фамилию, столько времени прошло…

Сохранившийся фрагмент киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

По сценарию картины Гитлер лично раздобыл чучело льва для кружка юных натуралистов, организованного при еврейской школе. Это учебное пособие символизирует заботу правительства о национальном меньшинстве. Подарок Гитлера занимает почетное место среди прочих учебных пособий, как то: птичьи чучела, клетки с живыми хомяками, гербарии. В свободное от основных занятий время любознательные детишки с увлечением изучают разнообразный мир флоры и фауны. Кружком руководит профессор зоологии герр Розенбаум, признанное светило науки, до недавнего времени преподававший в Лейпцигском университете на кафедре естествознания. Мировое светило был несколько оторван от политических будней и только по этой причине вовремя не успел уехать в Венесуэлу, где ему настоятельно предлагали место руководителя национального парка. В картине прославленный зоолог появлялся буквально на несколько мгновений в окружении детворы, которая с интересом слушала его увлекательный рассказ о животном мире черного континента.

В синхронном тексте нужды не было, фильм был не о животных, а о гуманном и просвещенном отношении к национальному меньшинству в рейхе. В какой-то момент ленты дети вежливо прерывали лекцию и радостно и беззаботно начинали петь «Спасибо, Гитлер!». В происходящем на экране была некая условность, но так и было задумано. «Молодые евреи благодарят Гитлера за подарок», – лаконично сообщал финальный титр сюжета.

Как тесен мир! Это был тот же самый хищник, с которым когда-то меня заперли в вольере, я не мог ошибиться. Я протянул руку и потрогал клыки зверя. Они были измазаны чем-то, напоминающим засохшую кровь. Как знать, может, это она и была. Я немедленно указал реквизитору, что льва следует тщательно почистить, вспомнилась Штефану съемка того эпизода.

Облака продолжали складываться в причудливые фигуры, и параллельно их движению возникали все новые и новые воспоминания, забавные случаи на съемках, романтические приключения, мечты, пьянки, детали быта и прочий поток важных и совсем не важных сведений, событий и фактов. И то, что хронология и последовательность их была во многом нарушена, вовсе не делало всю эту информацию менее ценной и значимой для ее обладателя.

С того момента, когда я, еще толком не разглядев Лорелей, поплелся за ней по улице, что-то подсказывало мне, что все это неспроста. Может, в силу возраста и пережитого – оставьте свои скабрезные улыбки! – я неосознанно был готов к большому чувству, к которому давно и безуспешно стремился.

В тот первый день, когда я повстречал Гитлера, впендюрить ей с ходу не вышло. Моя новая знакомая проявила девичью принципиальность и в первый день предпочла ограничиться светским общением исключительно устно.

– Я снимаю свою первую фильму, – застенчиво сообщила она мне. – О! Так я вас знаю! Я вспомнила! Я видела вас в кино! Вы актер! – воскликнула она, когда я ненароком указал ей на одну из удачно подвернувшихся уличных афиш с моей физиономией. – О! Вы и режиссер? А что вы сняли?

Как очаровательно звучало это восклицание «О!» в ее устах! Я перечислил ей все свои картины.

– Нет, я не видела ни одной вашей фильмы, простите.

Конечно, она не видела, и что из того? Самые важные вещи – не всегда самые известные. Возможно, кинематограф и должен быть именно таким, как мой, – чувственным и сладострастным, повествующем о сокровенном. Если бы меня не сожгли, эротика определенно была бы признана отдельным видом кинематографа!

Через пару дней после знакомства я пригласил Лорелей на свои съемки. Очень важно, как ты предстаешь перед девчонкой, которую собираешься закадрить. Закадрить от слова «кадриль», а не от слова «кадр», хотя можно и так понять.

Нет на свете зрелища более величественного, чем режиссер в процессе созидания. Разве только сам Творец, однако его никто никогда не видел и неизвестно, как он выглядит взаправду. Я никогда его особенно не идеализировал, но убежден, что после всего произошедшего он – если, конечно, он существует, – должен сгорать от стыда и несмываемого позора, но утверждать не берусь. Доподлинно это никому не может быть известно.

На мне была моя кожаная куртка, в руке рупор, рядом со мной находился Шметерлинг, держащий хлопушку (пару дней назад я взял его на работу с испытательным сроком). На заднем плане находился павильон, заполненный семью обнаженными телами – трое мужчин и четыре женщины, – готовыми начать действовать по команде: «Камера – мотор – начали!»

Я заканчивал свою картину «Что скрывают зонтики». Зонтик и его спицы как символ полигамии, присущей человеку. Зонтик как символ секса, зонтик как юбка, зонтик как ложе, зонтик как небосклон. Картина была полна глубинных смыслов и символов.

(Одна копия картины сохранилась и в настоящее время находится в Берлинском музее эротики, что возле Зоологишен Гарден).

После смены я представил Лорелей своей группе. Группа была небольшая, я всегда обходился малым количеством работников. При специфике моей работы и ограниченности проката большая группа была абсолютно не нужна. Я платил оператору, его помощнику, двум осветителям, один из которых выполнял обязанности гафера, и гримеру. Состав группы не был постоянен, кроме кинооператора Генриха Моозеса, все остальные участники менялись от проекта к проекту. Текучесть кадров никогда меня не смущала. Художником-постановщиком был я сам, пригодился опыт работы декоратором.

– Познакомьтесь со стариком Генрихом, – представил я девушку своему старому оператору и другу. – Герр Моозес начинал с самим Люмьером, – не преминул добавить я.

– Правда, вы работали с самим основателем?!