Колесо судьбы. Книга 3. Большая сцена

– То есть, ты согласен со мной? – хитрая улыбка блеснула в уголках розовых губ.

– Не знаю, – признался Рауль и отвернулся от неё, – вряд ли Монтен Блан станет это играть. Сказать честно, мне давно перестал нравиться твой театр. Там не на что смотреть, кроме тебя.

Кенна хмыкнула. Этот разговор тоже повторялся не в первый раз, и, сказать откровенно, она начинала задумываться об этом и сама.

Теперь, когда Рауль обеспечил театр новыми красками декораций, выписал итальянского художника, чтобы тот их нарисовал, и раз в полгода дарил труппе новые костюмы, у театра, казалось, было всё, чтобы блистать.

Он даже порекомендовал труппу нескольким друзьям, но те быстро пришли к выводу, что Матильда для роли Офелии уже стара, Жослен в образе благородного героя просто смешон, а Сезар и вовсе не в состоянии поддержать разговор.

Зато все разом утверждали, что рыжеволосая горничная «страсть как хороша», и требовали её на бис, просили, чтобы она пела, играла на фортепьяно и танцевала – чего Кенна делать не умела.

Рауль перестал рекомендовать Монтен Блан, решив, что своя репутация дороже, но Кенне нанял лучших учителей. Та занималась с упорством и интересом, и уже через некоторое время Рауль смог устроить ей в собственном дворце небольшой бенефис. Кенна пела под звуки скрипки месье де Мануара*** и танцевала балетное соло. Публика собралась разная, но по большей части молодёжь, потому что приглашать стариков Рауль не любил.

Кенна понравилась всем. Можно было считать, что она представлена благородной среде. Хотя большинство сошлось на том, что предложенный репертуар скучноват.

Кенна и сама была не в восторге от него и не думала этого скрывать. Правда, что именно она хотела бы играть, она сформулировала только сейчас.

Она всё ещё продолжала выступать на сцене Монтен Блан, куда теперь временами заглядывали аристократы, только чтобы посмотреть на неё, но появлялась там много реже, чем раньше, потому что Раулю нравилось, когда она сопровождала его по вечерам.

Теперь уже эта причина оставалась единственной, по которой она не могла получить большую роль. Впрочем, все, не исключая самой Кенны, понимали, что из неё не выйдет античной богини. Из всего, что мог поставить Монтен Блан, ей подходили разве что «Гамлет» и «Двенадцатая ночь», но такие пьесы не были популярны у толпы. Нужно было, чтобы кто-то писал пьесы под неё, и Рауль подобрал несколько человек с достаточно острым пером, но отдавать их в распоряжение Монтен Блан не хотел.

– Можно извлечь много красивых историй из шотландских баллад, – продолжала Кенна тем временем, – или из Скандинавских легенд. Никто сейчас не использует этот материал.

– Вообще-то, – признался Рауль, отошедший к окну и смотревший на пирамидки подстриженных кустов, – я думал о чём-то более классическом. Например, из тебя могла бы получиться прекрасная Елена. Тогда я мог бы представить тебя при дворе.

– Нет, – Кенна решительно поднялась, не обращая внимания на горничную, замершую подле неё с щипцами наперевес. – Я не хочу играть при дворе. Там душно. Слишком много правил, везде интриги и яд.

Рауль поднял брови.

– Говорят, новый дворец, Версаль, не так уж плох.

– Лувр или Версаль – всё равно. Я, конечно, приму это бремя, если ты попросишь меня. Но мне было бы приятнее играть просто для твоих друзей. Играть то, что я сама бы хотела.

– Ты хочешь писать пьесы? – Рауль с любопытством посмотрел на неё.

– Возможно, со временем я бы смогла, – уклончиво ответила Кенна, – но пока я готова довериться тем, кто лучше владеет пером. Я хочу петь, Рауль. Пригласи своих драматургов – я расскажу им несколько легенд. Может, они смогут что-нибудь из них извлечь.

Часы в столовой пробили двенадцать часов.

– Хорошо, – согласился Рауль, – но ты подберёшь других актёров. Я готов поддерживать деньгами Монтен Блан, но тебе абсолютно точно не место там.

Поколебавшись, Кенна кивнула. Она и сама понимала, что к этому идёт уже давно.

Весь день Кенна занималась с педагогами. Особенно нравились ей уроки со старичком Люлли, обучавшим её вокалу. Знаменитый композитор, правда, по большей части требовал от неё дисциплины, потому как голос у Кенны от рождения был поставлен хорошо. Но даже распевая бесконечные гаммы, она испытывала абсолютно новое для себя удовольствие, которого была лишена в театре Монтен Блан.

Через пару недель её пребывания в доме Рауль нанял для неё ещё и педагога по этикету. Поначалу Кенна восприняла это новаторство с лёгким скепсисом. Она не противилась, но в голове её билось смущение, ощущение, что для Рауля она недостаточно хороша.

– Ты хороша как потерянная принцесса, – сказал Рауль, когда Кенна, не сдержавшись, всё же задала ему такой вопрос, – но я хочу превратить алмаз в бриллиант.

Понемногу Кенна смирилась, тем более что эти уроки тоже давались ей легко.

Всё, что преподавали ей учителя, Кенна схватывала на лету, как будто давно уже знала.

Иногда, когда Раулю нечем было заняться, он заглядывал к ним в специальный зал, отведённый для занятий, и подолгу наблюдал.

Рауль сам удивлялся тому восторгу, который рождался в его душе, когда он видел Кенну в сшитых по его заказу одеждах, в отделанных шёлком будуарах его дома. Кенна, которая сверкала как драгоценнейший самоцвет в оправе позолоченных интерьеров. Кенна, которая принадлежала ему.

Поначалу Рауль думал, что Кенна быстро наскучит ему. У него не раз уже случались увлечения такого рода, и каждая из его забытых фавориток получали возможность быть представленными при дворе, влиятельных знакомых и стартовый капитал, чтобы самостоятельно устроиться в среде столичной аристократии. Но Кенну не хотелось отпускать. Рауль наслаждался ею даже так, не имея возможности физически завладеть. Физический акт не имел значения – для него он мог позвать кого-то из продажных женщин или служанок. Куда важнее было именно это ощущение – Кенна принадлежала ему.

Рауль был готов ждать. Он почти не сомневался, что рано или поздно Кенна сама придёт к нему. Хотя затянувшееся ожидание временами и начинало его раздражать.

Ближе к вечеру, если Рауль не выезжал в свет, его обычно посещали друзья.

Последних было четверо: братья Габен и Франсуа де Ламбер, Венсан де Паради, сын маркиза де Паради, и виконт Жерар Леконт. Кенна довольно быстро угадала в этих четверых тех же людей, что ворвались в конюшню барона де Голена.

Все остальные, кто появлялся в доме Рауля, приглашались лишь для того, чтобы развлекать этих четверых и его самого. Здесь бывали известные художники и поэты, модные актёры и скандальные публицисты. Пятёрка предпочитала проводить время в компании самых экстравагантных персон.

Кенна не до конца понимала, какое место уготовано здесь для неё.

Как и со всеми другими приглашёнными, с ней были насмешливо вежливы. Никто не проявлял уважения, но каждый стремился поймать на слове – впрочем, Кенна легко обходила ловушки и в той же манере отвечала.

Иногда её просили спеть или сыграть на пианино, но это не выглядело приказом, обращённым к слуге. Точно так же кто-то из пятерых мог самовольно или по просьбе другого прочитать свои стихи.

В то же время Кенну не покидало чувство, что она не одна из них. Ей демонстрировали это мимолётные покровительственные взгляды – какие могли быть устремленными на редкую экзотическую птичку. Пренебрежительные кивки и едва заметные жесты холёных рук.

Все четверо были так же молоды и стройны, как Рауль. Все четверо были так же ухожены и красивы. Все четверо были так же избалованы и развращены.

Как минимум двое из них не стесняясь демонстрировали, что близки друг с другом более, чем могут быть друзья. И кажется, все четверо были убеждены в том, что и она для Рауля вовсе не «добрая подруга». Впрочем, это не смущало никого, хотя и становилось время от времени предметом скабрезных шуток.

Как-то вечером Венсан и Жерар повздорили между собой. Ссору их нетрудно было угадать уже по тому, что они устроились на разных концах дивана, глядя в противоположные стороны, в то время как обычно сидели так плотно друг к другу, что, казалось, тела их невозможно расплести.

– Что-то новое, – прокомментировал этот факт Рауль, едва вошёл, – голубки переключились на кур?

Жерар фыркнул и демонстративно высморкался в кружевной платок, а Венсан произнёс:

– Куры прельщают не всех, но это определённо есть. Скажите, Жерар, как чувствует себя мадемуазель Клюзи? – говоря это, на друга он по-прежнему не смотрел.

– Полагаю, лучше, чем вы, ведь она-то заслужила возможность провести время со мной.

Венсан вскочил, и сидевшей в кресле поодаль Кенне показалось, что сейчас один вызовет другого на дуэль. Но Венсан лишь посверлил недолго глазами своего собеседника и снова сел.

– Ваше общество не стоит траты сил, – заметил он, – последнее время ваш вороной жеребец изрядно ослабел.

Жерар скрипнул зубами, а Кенна не сдержала тихого смешка.

Взгляд Венсана тут же обратился к ней.

– Когда мы познакомились с вами, Жерар, вам было девятнадцать лет, и вы были красивы как Аполлон. Но я всё чаще думаю, что времена вашего расцвета прошли. Кому нужен старый мерин, когда у нас есть куда более молодой и всё ещё никем не сорванный цветок.