Руки Орлака

В следующие несколько секунд Стефен полностью сосредоточился на глазах обезглавленного.

– А мне что, нужно думать о чем-то особенном? – спросил он, не прерывая визуального контакта.

– Вовсе нет! Мертвец начнет с того, что откроет нам свое имя.

– Я уже уловил в воздухе какие-то колебания…

– Прекрасно. Где ты, Мертвец? Добро пожаловать! Не бойся вдохнуть жизнь в эту неподвижную форму. Снизойди к тем, кто питает к тебе подобным одно лишь уважение. О Мертвец, кто ты?

– А, – сказал Стефен.

Веки медленно поднялись. Глаза устремили на него взгляд добрый и проницательный. Он увидел, как веки опустились и начали неспешно моргать, порой замедляя свою безмолвную речь.

– Б, В, Г, Д, Е…

Пару раз веки замерли в нерешительности, буквы пошли уже не сплошь, а с промежутками – особенно ближе к концу алфавита, – затем умерший прищурился словно для того, чтобы лучше видеть, мсье де Крошан услышал быстрое перечисление:

– …Ч, Ш, Щ, Э, Ю, Я.

– Я! – воскликнул он. – Продолжай!

Мертвец снова указал на букву Я, после чего Стефен заявил, что глаза больше не желают открываться.

– Не выходит, – заключил спирит. – Что-то не так.

– Я утомился, – сказал Стефен.

– По?лно! Собери волю в кулак!.. Я и сам немного виноват. Нужно было уточнить. А так, вероятно, умерших явилась целая толпа… Ладно, сейчас уточним. Хочешь поговорить с каким-нибудь конкретным мертвецом? Хочешь, мы вызовем… кого? Какого-нибудь великого музыканта?.. Давай даже зайдем в нашем уточнении еще дальше: какого-нибудь великого пианиста?

– Как скажете, но только через минуту. Сам не знаю почему, но я совершенно измотан.

– Это вполне естественно, мой мальчик. Отдохни.

Сидевший напротив бледной головы, распространявшей на него свою «реверберацию», Стефен, почему-то вдруг обессилевший, закрыл, как и она, глаза.

– Выпей немного малаги.

Стефен залпом осушил бокал.

– Ну что?

– Я готов.

– Теперь ты мне веришь, что никакой я не иллюзионист? Эта твоя усталость…

– Да, я уже склонен вам поверить.

– Склонен он!.. Я хочу, чтобы эта твоя склонность стала убежденностью. Возьми в руки тесемки. Ду?хи мертвых! Мы призываем сюда ма?ны какого-нибудь умершего пианиста. Призрак, приди! Назови нам имя, которое ты носил в мире живых!

– А, Б, В, Г…

Моргающие глаза остановились на букве С. Затем на Т. И на Е.

Стефен, несмотря на все его волнение, отважно продолжал читать и говорить.

Последней буквой стала К.

Неофит выронил тесемки и перевел взгляд на едва различимую в полутьме фигуру шевалье. Тот молчал. Оба безуспешно пытались подобрать хоть какие-то слова. Мертвец продиктовал свое имя, и это имя было СТЕФЕН ОРЛАК.

Часть вторая

Преступления

Глава 1

«Венецианское» письмо и «безжалостный жонглер»

Что Стефен Орлак умер как знаменитый музыкант – в этом не сомневался ни он сам, ни мсье де Крошан. Однако утрата способностей нашла столь поразительное выражение, правда прозвучала столь неожиданно, воспользовалась для своего явления столь внушительным инструментарием, что их безмолвное оцепенение затянулось надолго.

Наконец мсье де Крошан, усилием воли взяв себя в руки, прервал его.

– Вижу, эти мертвецы оживают! – весело произнес он.

Но после инцидента Стефен стал по-настоящему одержимым постигшим его несчастьем; он выглядел таким угнетенным, что мертвых в тот день они больше не вызывали.

– Тут нужна определенная привычка, – сказал ему шевалье. – Не бери в голову. Обещаю тебе бесподобные наслаждения. Не забывай, что сегодня мы лишь одним глазком заглянули в тайны пифийской[57 - Пифия – в Древней Греции жрица-прорицательница Дельфийского оракула в храме Аполлона в Дельфах, расположенного на склоне горы Парнас.] науки. Моя картина – всего лишь игрушка, аксессуар элементарной некромантии. Приходи еще. В следующий раз я покажу тебе нечто совершенно поразительное.

– Черт возьми!.. И что же это должно быть?.. Вы и так нагнали на меня страху с этой вашей картиной!..

Он говорил в шутку, но голос был хриплым, а слабая улыбка, блуждавшая по его губам, никак не оживляла ни хмурого лица, ни встревоженных глаз.

Шевалье уже отодвинул занавеску, и теперь через широкое окно мастерскую заливал свет чудесного вечера. Волшебное святилище снова стало лишь темным уголком, прикрытым ширмой. Запах подземелья сменился ароматами мирры и кинамона.

– Ну так что – до скорого? Ты увидишь дивное чудо, открытое мною!

– До скорого! – вяло проговорил Стефен.

Мсье де Крошан, приняв театральную позу, продекламировал:

– И помни: я буду нем как могила!

Закрывшаяся за Стефеном дверь привела в движение скелет. Оставшись один, шевалье недовольно поморщился и провел рукой по лысому черепу.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он.

Странный человек! Он действительно собирался остаться «немым как могила». Вот только был ли он искренен? Действительно ли верил в заклинание ду?хов? Действительно ли располагал для того, чтобы их вызвать, средством более ужасным, чем этот тромплёй, изображавший отрубленную голову? И что сам он думал об этой голове? Какие мысли вертелись в этом лысом черепе, над которым ему нравилось насмехаться, будто для того, чтобы переключить всеобщее внимание с содержания на форму?..

Сейчас это для нас не так уж и важно, ибо в любом случае, был ли сеанс серьезным или же нет; действительно ли глаза на картине открывались и закрывались, или же Стефен, уступая побуждениям своего подсознания, лишь полагал, что видит, как они говорят, результат был неизменным – в определенном отношении.