– Да.
Доротея облокотилась на стол и крепко сжала виски.
– Скажите прежде всего, – спросила мадам де Шаньи, – кто производил раскопки около фонтана и на краю обрыва?
Доротея молчала. Казалось, что она уходит в себя, отрывается от окружающего. Через несколько минут она заговорила. Голос звучал глухо, но без фальши, обычной для цирковых сомнамбул.
– На площади я ничего не вижу. Туман мешает разглядеть. Давно это было. Зато в овраге…
– В овраге? – переспросила графиня.
– В овраге. Каменная плита поднята стоймя. В яме стоит человек и копает.
– Кто это? Как он одет?
– Он в длинной блузе.
– А лицо?
– Не видно. Голова обмотана шарфом. Даже уши завязаны. Вот он кончает работу, опускает плиту на место и уносит лопату.
– Лопату? Только лопату?
– Да, он ничего не откопал.
– Вы в этом уверены? Куда он направился?
– Прямо наверх, к воротам над обрывом.
– Не может быть: они закрыты.
– У него есть ключ. Вот он вошел. Рассвет. Все спят. Он направился к оранжерее. Там есть маленькая комнатка…
– Где садовник складывает свои инструменты… – прошептала графиня.
– …и ставит лопату в угол, снимает блузу, вешает ее на гвоздь.
– Не может быть. Но это не садовник, – почти закричала графиня. – Лицо? Вы видите лицо?
– Нет. Нет. Он не снимает шарфа.
– Тогда во что он одет?
– Во что одет? Не вижу. Он уходит.
Доротея умолкла, как будто все ее внимание было сосредоточено на том, чей силуэт растаял в тумане как призрак.
– Я ничего не вижу, – повторила она. – Ничего. Впрочем, нет, вижу. Вот главный подъезд замка. Тихо открывается дверь. Вот лестница и длинный коридор. Совсем темно. Но все же смутно видно. На стенах картины: охотники, всадники в красных костюмах. Человек наклоняется к дверям, ищет замок, потом входит.
– Значит, это прислуга, – глухо сказала графиня. – Второй этаж. Там коридор и картины. Ну что же, куда он вошел?
– Темно. Занавески спущены. Он зажигает карманный фонарик, осматривается. Видит камин, над ним – календарь и большие часы ампир с золотыми колоннами.
– Мой будуар, – прошептала графиня.
– На часах без четверти шесть. Человек идет к противоположной стене. Там мебель из красного дерева и несгораемый шкаф. Он открывает шкаф…
Все слушали Доротею, затаив дыхание. Никто не перебивал ее. Как не поверить в колдовство, если эта девушка, никогда не бывавшая в будуаре графини, так верно описывает, что в нем находится.
Мадам де Шаньи совершенно растерялась.
– Но шкаф был заперт, – оправдывалась она сама перед собой. – Я в этом уверена. Я спрятала драгоценности и заперла его на ключ. Я даже помню, как звякнул замок.
– Да, заперли, но ключ оставили в замке.
– Так что: я переставила буквы.
– И все-таки ключ повернулся.
– Не может быть!
– Нет, повернулся. Я ясно вижу буквы.
– Три буквы. Вы их видите?
– Конечно. Первая – Р, вторая – О, третья – Б, то есть первые буквы слова Роборэй. Шкаф открывается. В нем – шкатулка. Человек раскрыл ее и вынул…
– Что? Что он взял?
– Серьги.
– Сапфировые? Два сапфира?
– Да, мадам, два сапфира.
Графиня порывисто вскочила и бросилась к дверям. За ней граф и Рауль Дювернуа. И Доротея расслышала, как граф сказал на ходу Раулю:
– Если только это правда, дело становится более чем странным.
– Да, более чем странным, – повторил Эстрейхер.
Он тоже бросился к дверям и вернулся обратно, видимо, желая поговорить с Доротеей.
Доротея сняла платок и щурилась от яркого света. Бородатый пристально смотрел ей в глаза. Она тоже глянула на него смело и пристально.
Эстрейхер постоял мгновение, снова направился к выходу, потом раздумал, остановился, погладил бороду. Насмешливая улыбка поползла по его губам.
Доротея не любила оставаться в долгу и тоже усмехнулась.