Превращения Арсена Люпена

Она покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Нет.

Рауль рассвирепел:

– Значит, ты мне не доверяешь! Рассчитываешь, что приз достанется тебе одной! Ладно. Пойдем отсюда. Снаружи ты лучше оценишь свое положение.

Он взял ее на руки и перебросил через плечо, как сделал это в первый вечер у подножия утеса. И вместе со своей ношей направился к двери.

– Стой, – сказала она.

Это насилие, совершенное вдобавок с полнейшей непринужденностью, усмирило ее. Она почувствовала, что продолжать упорствовать опасно.

– Что ты хочешь узнать? – спросила она, как только он снова усадил ее.

– Все, – ответил он, – и в первую очередь – почему ты здесь и почему этот негодяй убил Брижитт Русслен.

– Из-за головного убора с камнями, – призналась она.

– Они не имеют никакой ценности! Все это фальшивка: фальшивые гранаты, топазы, бериллы, опалы…

– Да, но их семь.

– И что с того? Он должен был ее убить? Разве это сложно – подождать немного и при первой же возможности обыскать комнаты?

– Разумеется, но, похоже, ждать нам пришлось бы не в одиночестве.

– О ком это ты?

– Сегодня утром Леонар по моему приказу навел справки об этой Брижитт Русслен, на украшение которой я обратила внимание в театре, и сообщил мне, что вокруг ее дома рыщут какие-то люди.

– Кто же это может быть?

– Агенты маркизы де Бельмонт.

– Женщины, замешанной в этом деле?

– Да, мы всюду обнаруживаем следы ее присутствия.

– И что с того? – повторил Рауль. – Это и стало причиной убийства?

– Наверное, он сошел с ума. Напрасно я сказала ему: «Добудь мне эту вещь любой ценой».

– Вот видишь, видишь, – воскликнул Рауль, – мы во власти этого зверя, который теряет голову и убивает бессмысленно, глупо! Мы должны положить этому конец. Я склонен думать, что люди, которые рыскали сегодня утром вокруг дома, посланы Боманьяном. Но справиться с Боманьяном тебе не под силу. Позволь мне взять дело в свои руки. Если ты добьешься успеха, то только благодаря мне. Только благодаря мне и с моей помощью.

Жозина постепенно сдавалась. Рауль утверждал свое превосходство с такой убежденностью в голосе, что она почти физически ощутила его силу. Он казался ей выше, чем он был на самом деле, сильнее и талантливее, чем все мужчины, которые когда-либо ее окружали. Казался одаренным более острым умом, более проницательным взором, большим арсеналом средств. И она склонилась перед этой энергией и железной волей, которую не могли поколебать никакие соображения о целесообразности.

– Хорошо, – произнесла она, – я все расскажу. Но почему именно здесь?

– Здесь, и только здесь, – решительно возразил Рауль, зная, что, если к Калиостро вернется самообладание, он ничего не добьется.

– Хорошо, – повторила она устало, – так и быть, я уступаю тебе, потому что на карту поставлена наша любовь, а ты, похоже, ею совсем не дорожишь.

Рауль почувствовал прилив гордости. Впервые он осознал силу своего воздействия на окружающих и почти безграничную власть, которая заставляла их подчиняться его решениям.

Конечно, графиня Калиостро не смогла бы сопротивляться ему. Предполагаемое убийство Брижитт Русслен надломило ее, а вид связанного Леонара только усугубил ее нервное состояние. Но до чего же ловко Рауль воспользовался представившимся случаем со всеми его преимуществами, чтобы с помощью угроз и страха, силой и хитростью утвердить свою окончательную победу! Теперь он был хозяином положения. Он вынудил Жозефину Бальзамо сдаться, а заодно трезво взглянул на свою собственную любовь. Поцелуи, ласки, уловки обольщения, опьянение страстью – он уже ничего не опасался, потому что почти готов был порвать с Жозефиной. Он снял салфетку с круглого столика и набросил ее на лицо Леонару, а затем сел подле Жозины.

– Итак, я слушаю.

Она бросила на него взгляд, в котором сквозили злость и бессильный гнев, и пробормотала:

– Ты совершаешь ошибку. Пользуешься моей временной слабостью и требуешь от меня сведений, которыми я вскоре поделилась бы с тобой добровольно. Это бессмысленное унижение, Рауль.

Он резко повторил:

– Я слушаю.

И тогда она проговорила:

– Что ж, ты сам попросил. Так покончим с этим, и как можно быстрее. Я избавлю тебя от изложения всех подробностей и перейду сразу к главному. Рассказ мой будет коротким и незатейливым. Я просто дам тебе отчет. Итак, двадцать четыре года назад, незадолго до войны тысяча восемьсот семидесятого года между Францией и Пруссией, кардинал де Бонншоз – руанский архиепископ и сенатор – попал во время конфирмационной поездки по Ко в страшную грозу и был вынужден укрыться в Шато-де-Гёр, где жил его последний владелец, шевалье дез’Об. Кардиналу подали ужин, и он удалился в приготовленную для него комнату. Ближе к ночи шевалье дез’Об, девяностолетний старец, еле стоявший на ногах, но не утративший ясности ума, попросил у его высокопреосвященства аудиенцию. Она была ему тут же предоставлена и длилась очень долго. Вот краткое изложение удивительных откровений, услышанных тогда кардиналом де Бонншозом и записанных им позднее. Я знаю эти записи наизусть:

«Монсеньор, – начал старый шевалье, – вряд ли я удивлю вас, если скажу, что мое детство пришлось на время великой революционной смуты. В период террора я был двенадцатилетним сиротой и каждый день сопровождал свою тетю в ближайшую тюрьму, где она раздавала узникам мелкие деньги и ухаживала за больными. Там содержались бедолаги, осужденные наспех и без разбора, и там мне посчастливилось свести знакомство с одним славным человеком, чьего имени, как и того, по какому обвинению он арестован, никто не знал. Я был сострадателен и оказывал ему небольшие услуги, и потому он проникся ко мне доверием и со временем даже привязался ко мне. Однажды, вечером того дня, когда суд приговорил его к смертной казни, он сказал:

– Дитя мое, завтра на рассвете жандармы поведут меня на эшафот и я умру, никому не известным. Но я сам этого хотел. Тебе я тоже не открою своего имени. Однако обстоятельства требуют, чтобы я сделал некоторые признания; прошу выслушать мою тайну, как подобает мужчине, а не ребенку, и позднее распорядиться полученным знанием со всей честностью и хладнокровием. Миссия, которую я поручаю тебе, чрезвычайно важна. Я уверен, дитя мое, что ты с честью исполнишь ее и во что бы то ни стало сохранишь тайну, которая связана с интересами самых высокопоставленных особ.

Затем он поведал мне, – продолжал шевалье дез’Об, – что был священником и в этом качестве – хранителем несметных богатств, которые были обменены на драгоценные камни такой чистоты, что даже самый мелкий из них отличался баснословной стоимостью. По мере приобретения их складывали на дно тайника – самого необычного из всех, что можно себе представить. В одном из уголков Ко, доступном любому гуляющему, находился один из тех огромных камней, которые использовали и используют до сих пор для обозначения границы владений, полей, садов, лугов и тому подобного. Этот межевой камень, почти полностью вросший в землю и окруженный кустарником, имел на верхушке две или три природные полости, забитые землей, в которых росли мелкие полевые цветы.

Именно там, в одной из полостей этой кубышки под открытым небом, священник прятал великолепные самоцветы, каждый раз вынимая комок земли, а потом укладывая его обратно. Вскоре все полости заполнились, и новые камни священник хранил уже в шкатулке черного дерева; незадолго до ареста он собственноручно закопал ее у подножия камня.

Он подробно объяснил мне, где находится валун, и сообщил секретное слово, которое в том случае, если я забуду место, сразу мне о нем напомнит.

Мне пришлось пообещать ему, что, когда наступят более спокойные времена – а он точно предугадал, что произойдет это через двадцать лет, – я первым делом отправлюсь туда, чтобы убедиться в сохранности тайника, и стану ежегодно в Пасхальное воскресенье приезжать на торжественную мессу в церковь деревни Гёр.

Как только в одно из Пасхальных воскресений я увижу в церкви у кропильницы человека, одетого в черное, я должен буду назвать ему свое имя. Он проведет меня мимо медного канделябра о семи рожках, который зажигают лишь по праздникам. Это и будет условным знаком, обязывающим меня сказать этому человеку секретное слово и сопроводить его к заветному камню.

Я поклялся спасением души, что буду неукоснительно следовать этой инструкции. На следующее утро этот достойный священнослужитель взошел на эшафот.

Монсеньор, хотя я и был тогда очень молод, тайну я сохранил. После смерти моей тетушки я был зачислен в полк на казенный кошт и прошел все войны – сначала под знаменами Директории, а потом и империи. В тысяча восемьсот шестнадцатом году, когда пал Наполеон, я, в возрасте тридцати трех лет и в звании полковника, подал в отставку и первым делом отправился к тайнику, который нашел без труда, узнав гранитную глыбу, вросшую в землю; затем, в Пасхальное воскресенье, я отправился в церковь деревни Гёр и увидел там на алтаре медный канделябр. В тот день рядом с кропильницей человека в черном не оказалось.

Дождавшись следующего Пасхального воскресенья, я снова посетил церковь и делал это каждую Пасху, тем более что мне удалось купить Шато-де-Гёр, который выставили на продажу. Таким образом, я, как добросовестный солдат, стоял на вверенном мне посту. И ждал.

Монсеньор, я несу свою службу вот уже пятьдесят пять лет, но человек в черном так и не появился. И я никогда не слышал ничего, что имело бы хоть какое-нибудь касательство к этой истории. Камень лежит нетронутым. Свечи в канделябре в положенные дни зажигаются ризничим. Но человека в черном нет как нет.

Что мне было делать? К кому обращаться? Просить о встрече с кем-нибудь из влиятельных духовных особ? Добиваться аудиенции у короля Франции? Но нет, моя миссия была строго определена. Я не имел права действовать на свой страх и риск.

Все эти годы я молчал. Однако какие споры вел я с собственной совестью! Какие сомнения меня одолевали! Как боялся я умереть и унести эту великую тайну с собой в могилу!

Но сегодня, монсеньор, мои колебания и сомнения рассеялись. Ваше появление в этом замке кажется мне неоспоримым знаком божественной воли. Вы одновременно – власть церковная и власть светская. Как архиепископ вы представляете Церковь, как сенатор – Францию. Я не боюсь ошибиться, делая признание, которое важно для обоих ваших ипостасей. Отныне выбор за вами, монсеньор. Действуйте. Ведите переговоры с тем, с кем посчитаете нужным. И когда вы скажете мне, в чьи руки я должен передать сокровищницу, я дам вам все необходимые сведения».