С ее чистого лба все не сходила тонкая морщинка беспокойства, и она повторила:
– А, вы были там… я так и предполагала. Мерзавцы, как они мучили меня! И вы слышали их ужасные обвинения?
– Я слышал разные глупости! – воскликнул Рауль. – И видел банду фанатиков, которые ненавидят вас, как ненавидят все прекрасное. Однако же это безумие и вздор. Не будем думать о таком сегодня. Я хочу верить в то, что с каждым вашим шагом у вас под ногами распускаются цветы. Я хочу верить в вашу вечную молодость. Хочу верить, что вы бы не умерли, даже если бы я вас не спас. Хочу верить, что я люблю волшебницу и что вы вышли ко мне из ствола тиса.
Ее лицо прояснилось, и она кивнула:
– Чтобы попасть в сад Гёр, я прошла через эту старую калитку, благо ключ от нее торчал в замке, и, зная, что сегодня утром здесь начнут раскопки, была начеку.
– Говорю же вам, это чудо! И разве только оно одно? Уже недели и месяцы, а может, и больше, в этом парке ищут канделябр; а мне, чтобы найти его за несколько минут прямо в гуще толпы на глазах наших противников, понадобилось всего лишь этого захотеть и подумать об удовольствии, которое он вам доставит.
Она была ошеломлена:
– Как? Вы хотите сказать, что… вы нашли?..
– Не сам канделябр, нет, но один из его рожков. Вот он.
Жозефина Бальзамо схватила рожок и впилась в него глазами. Это был округлый, довольно прочный, со слегка гофрированной поверхностью стержень, металлический блеск которого едва пробивался сквозь толстый слой патины. На одном конце, немного сплющенном, блестел крупный фиолетовый камень-кабошон.
– Да-да, – прошептала она. – Никакого сомнения. Рожок был спилен прямо у основания. О, вы и представить не можете, как я вам признательна!..
Рауль в нескольких ярких словах описал свое приключение.
Молодая женщина не могла прийти в себя от изумления:
– Но как вы догадались? Почему вы разрушили именно девятую балясину, а не какую-то другую? Случайность?
– Вовсе нет, – ответил он. – Уверенность. Из двенадцати балясин одиннадцать были установлены раньше конца семнадцатого века. А девятая – позже.
– Откуда вы это знаете?
– Потому что одиннадцать других сложены из кирпичей такого размера, какой не используется уже двести лет, а те, из которых сложена девятая, изготавливаются до сих пор. Значит, девятую разрушили, а потом переделали. Зачем, если не для того, чтобы спрятать в ней этот предмет?
Жозефина Бальзамо долго молчала. А затем медленно произнесла:
– Это невероятно… Никогда бы не подумала, что можно найти ответ таким способом… и так быстро!.. там, где все прочие потерпели неудачу… – И добавила, помолчав: – Просто чудо…
– Чудо любви, – подхватил Рауль.
Берлина неслась с невероятной скоростью, то и дело сворачивая на боковые дороги, держась подальше от деревень. Ни подъемы, ни спуски не уменьшали неистового рвения двух тощих лошаденок. Справа и слева тянулись равнины, при взгляде из окошек кареты похожие на кадры из кинофильма.
– Боманьян был там сегодня? – спросила графиня.
– Нет, – ответил Рауль, – к счастью для него.
– Почему к счастью?
– Потому что я бы его придушил. Ненавижу этого злобного субъекта.
– Я ненавижу его больше вас, – резко ответила она.
– Но вы не всегда его ненавидели, – заметил он, не в силах сдержать ревность.
– Ложь и клевета, – спокойно возразила Жозефина Бальзамо. – Боманьян – хвастун и сумасброд, обуреваемый гордыней; из-за того, что я отвергла его любовь, он желал моей смерти. Все это я тогда и сказала, и ему было нечего возразить.
Охваченный радостным волнением, Рауль вновь упал на колени.
– Ах, как сладко слышать эти слова! – воскликнул он. – Так вы его никогда не любили? Какое облегчение! Действительно, разве такое можно вообразить? «Жозефина Бальзамо теряет голову от Боманьяна!»
Он рассмеялся и захлопал в ладоши.
– Послушайте, я больше не хочу вас так называть. «Жозефина» – неблагозвучное имя. Я буду звать вас Жозиной – вы согласны? Итак, я буду звать вас Жозиной, как звали вас Наполеон и ваша матушка де Богарне. Вы не против? Вы Жозина… моя Жозина…
– Но прежде всего – уважение, – сказала она, улыбаясь его ребячеству. – Я – не ваша Жозина.
– Уважение! Да я преисполнен им! Как! Мы прячемся здесь, в этой темноте… Вы беззащитны, а я склоняюсь перед вами, как перед божеством. И я боюсь! Я дрожу! Даже если бы вы протянули мне руку для поцелуя, я бы все равно не осмелился!..
Глава 6
Полицейские и жандармы
На протяжении всей поездки он неустанно выражал ей свое восхищение. Весьма вероятно, что графиня Калиостро была права, когда избавила его от испытания, не протянув руку для поцелуя. Но, по правде говоря, если он поклялся себе завоевать молодую женщину и твердо решил исполнить эту клятву, то сдержанность и учтивость позволяли ему лишь обольщать ее любовными излияниями.
Слушала ли она его? Иногда да, как слушают ребенка, трогательно признающегося в своей к вам привязанности. А иногда она замыкалась в себе, погружаясь в свои мысли, и это приводило Рауля в замешательство.
В конце концов он воскликнул:
– Ах, поговорите со мной, прошу вас. Я пытаюсь шутить о том, о чем не осмеливаюсь сказать серьезно. Но в глубине души я боюсь вас и сам не знаю, что говорю. Умоляю вас, ответьте. Всего несколько слов, чтобы вернуть меня в реальность.
– Всего несколько слов?
– Да, не более.
– Ну что ж, вот они. Мы сейчас недалеко от железнодорожной станции Дудвиль, и она ждет вас.
Рауль с негодованием скрестил руки на груди:
– А вы?
– Я?
– Да, что с вами будет, когда вы останетесь в одиночестве?
– Боже мой, – ответила она, – ну как-нибудь выйду из положения, как делала это до сих пор.
– Это невозможно! Вам больше не обойтись без меня. Вы вступили в схватку, где моя помощь необходима. Боманьян, Годфруа д’Этиг, принц Аркольский – бандитов так много, и все они мечтают уничтожить вас.
– Они думают, что я умерла.