Гилофобия

Глава 11. Страх

Мы сидели на берегу. Там же, где встречались все последние разы. Я привыкла к шуму реки и странному чувству спокойствия, когда находилась здесь не одна. Ночи становились светлее, луна вновь росла.

Я ткнула пальцем в свою грудь и повторила, должно быть, раз в десятый:

– Аля.

Он долго смотрел на меня, не моргая, а затем указал на себя:

– Аля.

Я рассмеялась. Он улыбнулся. Мы сидели достаточно близко, я видела, какие у него острые зубы. Но теперь меня это веселило.

– Нет, я – Аля. – Я указала на себя затем на него. – А ты? Как тебя зовут?

Он задумался, а потом выдал воодушевленно, словно его озарило:

– Чудовище.

Он показывал на себя. Я свела брови. И откуда он такого набрался?

Я покачала головой:

– Это не имя.

Он уловил легкую перемену настроения и нахмурился. Затем ткнул в меня пальцем и сказал:

– Аля.

Я покраснела. Он касался моей груди. От внезапно поднявшегося волнения я ничего не могла сказать. Онемела, отупела, и взгляд помутился. Все немного поплыло. Он приблизился. Я была уверена, что он собрался меня поцеловать. Но он вдруг наклонился к моей шее. Я услышала глубокий вдох и почувствовала горячее дыхание на своей коже.

Думала смущаться больше некуда, но пришло осознание, что он и не пытался меня поцеловать. Он обнюхивал. Будто дикому животному протянули вкусняшку, и тот силится понять, съедобная ли она.

Пугало и то, как мое тело изнемогало от желания податься ему навстречу. Он был в миллиметре, но не касался меня. Медленно провел носом вдоль ключицы и спускался ниже.

Меня захватил страх перед тем, что произойдет, если его не остановить сейчас. Я не выдержала и положила ладонь ему на грудь. Сердце у него билось еще живее моего. Он вздрогнул от прикосновения. Мгновение, и он отскочил. Так неожиданно, что я не заметила перемещения. Вот он рядом, и вот уже стоит в метре. Я по-прежнему сидела. А он смотрел сверху вниз. Складывалось впечатление, что в нем борются испуг и любопытство.

Он явно не знал, что делал. Действовал по наитию. Так, как подсказывало нутро. От этой мысли кровь у меня закипела. Я усилием воли не опустила глаза. Моргну, и он исчезнет.

– Ничего. Давай просто посидим? Будем разговаривать.

Я улыбнулась. Наверняка получилось вымученно, потому что он стал еще серьезней. Положил ладонь себе на грудь, туда, где я его коснулась, и произнес:

– Аля страх.

Я недоуменно хлопала глазами. Он понял, что я испугалась. Надеялась, что не придумала себе это, и он не назвал меня страшной. Это было бы даже смешно, ведь я-то мысленно позволяла себе использовать это слово в его сторону. Он был страшным, но не внешне. Рядом с ним возникало чувство, что я приручаю дикого зверя, и чуть что, он откусит мне голову.

Именно поэтому мне и не нравилась реакция собственного тела. Я не собиралась рисковать зря, но не могла этому противиться. Наконец разум победил эмоции. Я обняла себя и сказала почти спокойно:

– Садись. Хочу научить тебя говорить.

Он пару секунд то ли думал послушать меня, то ли пытался понять, что именно я прошу. Я похлопала по земле рядом. Там, где он сидел до этого. Я уже решила, что он не согласится, но он вдруг подполз на четвереньках. Я рассмеялась. Забавно, выглядело, что он повел себя как животное, когда я так подумала про него. Словно специально подтверждал мои мысли. Так он походил на собачку.

Я сообщила ему весело:

– Ты сидишь.

– Ты сидишь, – повторил он.

Я кивнула. У нас прогресс. Целое предложение без ошибок. Еще и правдивое. Сомнительно, что он полностью понял смысл, но ничего. Я его научу. Хотелось задать миллион вопросов. Где он живет? Как сюда попал? Почему его никто не научил говорить, хотя он вроде не против? Сколько ему лет?

Последний вопрос показался мне таким дурацким, что я вновь смутилась. Я примеряла его возраст на себя. Это раздражало. Он склонил голову набок. Опять свел брови. Когда он задумывался, то выглядел старше меня, но вот когда пугался, из-за наивного открытого взгляда казался совсем юным. Лет девятнадцать.

В воздухе что-то изменилось. Появилось напряжение. Парень прикрыл глаза и повел носом по ветру.

– Страх, – прошептал он и оскалился.

А затем сорвался с места. Он только скрылся в лесу, когда я услышала крики. Все произошло так неожиданно, что я не сразу сообразила: для этого места – это норма. Не нормой было болтать и хихикать с красивым парнем. И то, что он меня нюхал.

Вновь смущение смешалось с испугом. Я с трудом поднялась и направилась к деревьям. Не хотела, чтобы мой зверек попал в неприятности, которые здесь повсюду. Кто-то ругался, посылал проклятья. Надеюсь, не тому, с кем у меня непонятные нюхательные отношения.

Я поругалась на себя, что думаю не о том. Сколько еще можно вспоминать, что он меня обнюхал?! Я нахмурилась. Очевидно, я буду вспоминать об этом до конца жизни. А та, судя по всему, скоро закончится, поэтому не так уж и долго.

Я наблюдала из-за деревьев, как девушку волокут по земле. Она пыталась пнуть человека в маске козла и кричала. Одно ругательство срывалось с ее губ за другим. Затем она молила о помощи. Затем вновь обзывалась и сыпала проклятьями. Не верилось, что когда-то и я была в подобном положении.

Та ночь, когда я уснула в клубе. Тогда я проснулась в окружении людей в масках. Они собирались вдоволь поиздеваться надо мной, но я оказалась шустрой. Или мне просто повезло. В любом случае, в отличие от этой девушки, мне удалось избежать большинства пыток. Хотя травмы получились приличные.

Я собиралась уйти, но вдали заметила движение. Едва уловимое, словно тень качнулась. Но я замерла и присмотрелась. Следить за лесом – то еще развлечение, когда рядом по земле волокут девушку. Начинаешь проникаться сочувствием и ужасом.

Собственная циничность меня бы поразила, но я к ней давно привыкла. Быть плохим человеком гораздо проще, когда нет свидетелей. Как и быть хорошим, не зная о последствиях подвигов. Но я знала цену геройству и больше не желала ее платить. Хватило с меня.

Я медленно двигалась за козлом и его жертвой. Тень мелькала следом за ними. Видимо, прячущийся наблюдал за происходящим. Иначе я не могу объяснить, зачем кто-то шел за этими двумя. Я волновалась, что это мой друг, знакомый, зверек (?) Как его назвать-то?! Острозубый? Я остановилась на последнем варианте.

Мы долго шли. Девушка стихла. Наверняка отключилась. Еще бы. Столько сил потратила на сопротивление, а козел и внимания не обратил. Я старалась не смотреть на девушку. С каждым новым шагом она получала новые ссадины, в лучшем случае, а в худшем – серьезные травмы. Козел мог бы закинуть ее на плечо или понести на руках, но он продолжал волочить ее по земле.

Уверенность, что та жива, таяла. Я могла быть на ее месте. Нельзя выходить, нельзя показываться. Нужно держаться леса. Он спасение. Страшный и опасный. В нем водятся хищники. Но те пугали всех. И людей в масках в том числе. Так однажды сказал отец. Он просил держаться подальше от людей в масках и никогда не нападать на них. Отец мне снился здесь раньше. Давно. Еще до своей смерти.

Пока я здесь, то помню наши совместные сны.

Странной компанией, где неизвестно кто хищник, а кто – добыча, мы добрались до холмов. Туда мне ход закрыт. Я прижалась к крайнему дереву. Отсюда открывался вид на мрачный рельеф. Трава лежала словно мертвая. Но я знала, она всегда такая. Здесь ничего не менялось. Всегда одно и то же. Новое вносят только обитатели и движение леса. Но в сути все оставалось тем же.

Далеко козел не ушел. Вблизи леса складывали поленья. Плохо. Такое случалось однажды и закончилось кошмаром. Отец предупреждал не ходить к холмам. Но иногда обитатели холмов покидали свои территории. И в последнюю пару месяцев они делали это слишком часто.

Сейчас же разложенные по полю ветки значили наступление ада. Я невольно попятилась и нервно осмотрелась, ища среди деревьев тень. Но никого не было. Меня обдало жаром, а затем стало холодно. Я прикрыла глаза. В мозгу вспыхивали воспоминания последнего огня, разведенного здесь.

Глава 12. К свету

Мне было двенадцать. До этого дня я слушала советы отца. Но он умер. Я чувствовала правду в его словах, ощущала себя ребенком, заблудившимся в лесу, и слушалась старших. Но в ту ночь я не осталась безучастной. Даже у меня был предел, где кончалось желание сохранить жизнь и появилось желание прекратить страдания. Пусть и чужие.

Хуже, чем смерть, может быть только мучительная смерть.

В тот раз люди в масках и плащах охотились. Я осознала это, только когда повзрослела. В ту ночь я просто удивилась появлению в лесу толпы с факелами. Ни один кошмар раньше не сопровождался огнем. Было так непривычно его видеть, что я, подгоняемая любопытством, следовала за светом, словно мотылек летел на погибель.

И в тот день я увидела ее. Женщину с черными длинными волосами, касавшимися икр. Черные глаза. Одета в тряпье. Ноги босые. Она походила на меня больше, чем родная мать. Точнее, я на нее. Я так удивилась, что не могла оставить ее одну с этими животными. А они ее ловили. Гнали, как зверя. А я бежала следом, никем не замеченная. Их поглотил азарт охоты, а женщину – желание спастись?

Что бы ни подгоняло их всех, они перемещались невероятно быстро. Я ориентировалась по мерцающим огням. А потом услышала вой. Отчего-то подумала, что это не вызов, а предупреждение. Только вот заботились явно не обо мне или той женщине. Люди в плащах бросились врассыпную. В панике, совсем рядом, пробежал один из них, но не обратил на меня внимания.

Убегающие не заботились о том, что творилось вокруг. Им было плевать на этот мир. Факелы многие побросали. Но я не остановилась. Где-то там та женщина. Что с ней? Она убежала?

Я пробиралась вперед, тут и там замечала вспыхнувшие деревья. Но больше меня поразил рык. Огонь не желал мне зла, мог причинить его, но цели такой не имел. Рык же значил только одно – рядом хищник. Я собиралась повернуть назад, но к рыку добавились голоса.

– Думала нас обхитрить!

И я поняла: та черноволосая женщина еще там. Она не убежала. И я пошла вперед. Было так страшно, что я то и дело спотыкалась. Лес непривычно гудел. Ветки, охваченные огнем, трещали, а впереди рычал медведь. Я увидела его задолго до того, как приблизилась к месту борьбы, подсвеченному языками пламени.

Оказалось, не все люди в плащах сбежали. Кто-то решил потягаться с медведем за добычу. Один сражался с ним голыми руками. Второй разрывался между зверем и черноволосой. По плечу охотника проскользили когти, хватка ослабла, и женщина наконец вырвалась. Медведь бросился к внезапно побежавшей добыче. Зря.

Первый охотник не растерялся и выставил копье. Медведь взбесился. Но начатое движение по инерции завершилось лишь бо́льшим погружением копья в тушу животного. Медведь ревел. Убийца направился куда-то. Из-за отблесков огня и дыма я не сразу увидела куда. Услышав вопль, поняла, кого-то еще убили.

Женщина же упала. Ее ноги опутала цепь. И тот второй охотник, что кинул ее, направился к черноволосой. Она брыкалась. Наверное не поняла, что произошло. Я не помнила, откуда в моих руках оказался камень. Я швырнула его в человека в маске. Камень упал в метре от него, но охотник заметил меня и повернулся.

Я попятилась. Накрыло внезапным осознанием, что взрослая женщина не убежала, а у меня возможностей еще меньше. Но он оставил ее, у нее появился шанс, и я испытала секундное облегчение. Затем дала деру. Без оглядки. Не разбирая пути.

Я вылетела к реке. Даже шума не услышала, пока не оказалась на берегу. Я прыгнула в воду, не задумываясь. Поскользнулась на камне. Упала. Поток быстро захватил меня и понес. Я нахлебалась, но каким-то чудом выбралась из реки. Преследователя не было видно. То ли он решил, что я не выплыву, то ли вернулся к добыче.

Я выползла на берег замерзшая и промокшая насквозь. Но трясло меня от ужаса. Эта ночь выдалась особенно кошмарной. Я рисковала, чуть не умерла и не знала, зря ли все это проделала. С трудом поднялась и поплелась обратно к месту, где видела медведя.

Ускориться заставил огонь. Я засомневалась, что из-за дыма доберусь до той женщины. Подумала, что она убежала. Но не могла не проверить. Должна была ее найти и убедиться.

Я три года ходила здесь одна! И вот первый, кто похож на меня, мог исчезнуть вновь! Пропасть! Умереть! Убежать!

Так хотелось встретить здесь хоть кого-то, кого можно не бояться. Я прошла мимо. Чуть дальше того места, где лежал медведь. Точнее, медведица. Это я поняла, когда увидела медвежат. Они лежали бездвижно. Вот, значит, на что отвлекся второй охотник. Поэтому он не обратил внимания на женщину, он нашел другую добычу.

Я отыскала нужное место, хотя из-за дыма, тянущегося по лесу, и огня все плыло перед глазами. Зря торопилась. Женщина лежала на земле, рядом с огнем, откуда торчали ноги. Черноволосая почти вся обгорела. На лодыжках до сих пор была цепь.

Борьба с охотником окончилась победой добычи, но какой ценой? Она тяжело дышала. На лице почти не осталось живого места, как и на руках. Я не представляла, чем помочь. Как облегчить страдания. Я бы ее не перенесла, даже если очень захотела. Да и как нести того, чье тело в ожогах? Не волочить же по земле.

Я присела рядом и потратила последние силы на освобождение ее ног. Цепь положила рядом. Та сильно нагрелась. На коже женщины остались синяки. Но это и не было проблемой сейчас. Главная проблема – раскаленный воздух. Дышать становилось все сложнее. Но я не могла уйти. Она еще в сознании. И я сидела в миллиметре от нее.

В ту ночь я впервые увидела мотыльков. Долгое время после думала, что они мне привиделись. К тому моменту я уже решила, что умру там же. Казалось, что они появились прямо из ее тела. Один за другим. И полетели. А я поползла за ними. Они меня звали. Я не слышала ушами, просто знала. Мотыльки летели криво. Огонь им мешал. Они сбивались с пути. И их становилось все меньше.

А потом я второй раз за эту долгую ночь оказалась у реки. Той коснулся рассветный луч. Мотыльки привели меня к настоящему свету, но сами превратились в пепел.

Я никого не спасла. Я бесполезна. Если бы они не пытались вывести меня из огня, они бы выжили?

Глава 13. Повторившееся

Ночь выдалась несладкой. Напоминала ту, что произошла девять лет назад. Я периодически теряла сознание от боли. Помню, как, вроде бы, голос матери призывал прийти в себя. Но неужели она не понимала?! Лучше умереть, чем чувствовать это. Все горело. Хотелось опустить ноги в ледяную воду, лишь бы унять жар.

К счастью, на обезболе, действительно, менее больно. Или мне стало все равно. Лежа на больничной койке в ожоговом отделении, я пялилась в окно. Солнце жарило нещадно. Вообще-то, я могла бы отправиться домой, но мать настояла, чтобы я осталась под присмотром. Ощущение, что она хотела проблемную меня сплавить из дома. Удалось.

В частной клинике палаты комфортные, поэтому я сильно не страдала. Если не считать физических увечий. Зато у меня появилась причина игнорировать университет. Взамен я не могла ходить. Что бы я ни делала ночью, это было огнеопасно. Я раздумывала, где умудрилась достать ночью спички. Сожгла ли я свою комнату? Мне хоть есть куда возвращаться? Может, поэтому мать оставила меня в больнице?

Я вызвала медсестру. Как же хорошо, когда уходом за мной занималась не мать, а чужой человек. Кататься на коляске даже весело, если случайно не задевать ожоги на ногах. От боли проблески радости мгновенно испарялись, а сознание прояснялось от таблеток.

К вечеру дозу обезбола уменьшили, и рассудок полностью восстановился. В отличие от ног. Теперь я хоть и не хотела кричать от боли, но чувствовала все последствия ожога. После обновления бинтов врач вежливо осведомился о моем самочувствии и покинул палату. Вместо него вдруг пришла посетительница.

Света мялась в проходе, будто боялась зайти. Я так ей обрадовалась, что собиралась побежать встречать. Ноги отозвались жгучей болью, когда я ими дернула. Пришлось остаться на койке. Зато Света забыла о своей растерянности и подлетела меня спасать. Я довольная отмахивалась от помощи. В последний раз мы расстались странно. Радовало, что Света пришла, несмотря на то, что я обесценила ее желание самостоятельной жизни. За это до сих пор стыдно. Я чувствовала, что для подруги это важно, но не желала об этом говорить, чтобы не отказывать ей напрямую.

– Что с тобой случилось? – наконец заговорила Света.

Она положила пакет с яблоками на прикроватный столик. Я пожала плечами:

– Не знаю. Можно было бы спросить у мамы, она меня спасала, вроде бы.

Света нахмурилась:

– Совсем ничего не помнишь?

– Не-а, – подтвердила я, хотя это не совсем правда.

Я помнила, что по пробуждении было страшно. А больно до сих пор. Я немного сдвинулась. Хотела освободить для Светы местечко, чтобы та присела. Зря. От внезапной боли я чуть не потеряла сознание. Ощущение, что кожа под бинтами отслаиваться начала.

Света запричитала. С трудом я ее уговорила, не дергать врача понапрасну. В итоге она осталась на ногах, из-за чего говорить было неловко. Я будто мучила ее, заставляя стоять. Подруга была смертельно бледной. Возможно, из-за запаха жареной человечины. Мне тоже это не нравилось, но так как воняло от меня, пришлось смириться. Свете необязательно страдать. Я стала ее сплавлять. Уж очень вид у нее плохой.

Глаза будто впали, так казалось из-за синяков. Губы бесцветные. Грязные волосы собраны в неопрятный хвост. Это совсем уж необычно. Последнее не вписывалось в теорию, что Свету напугали мои ожоги.

– У тебя все хорошо? – спросила я.

– Моя подруга лежит в больнице с обугленными ногами, – ехидничала Света.

– Не обугленные они, – возразила я не шибко активно. – Скорее мясистые.

По правде говоря, я слабо представляла, что там под бинтами. Ноги не отрезали и хорошо. Но радовалась не так чтобы сильно, ведь я их чувствовала. Это одновременно вызывало счастье и муку.

– Тогда уж мясные, – возразила Света.

Я кивнула. Подруга еще немного потопталась у койки и отбыла. Как-то плохо у нас складывалось общение в последнее время. Я вздыхала и с тревогой смотрела в окно. Темнело. Нехорошо. Жаль, что ночь наступала каждый день. А сегодня я особенно переживала и то и дело поглядывала на бинты.

Стоит ли предупредить врача, что я во сне делаю странные вещи? Или мать предупредила всех? Или я зря загонялась? Как я вообще умудрилась сжечь ноги?! Я то злилась, то паниковала. Из-за полученных ран я не сделала записи после пробуждения и не могла узнать, что снилось. Надеюсь, не акт самосожжения.

Я бодрствовала сколько могла. Но усталость давила. Раны не только трепали нервы, вызывая трудности и боль, но и тянули силы. Казалось, вся жизненная энергия тратится на заживление. Поэтому спать захотелось в девять вечера, но на силе воли я дотянула до двенадцати, а потом уснула без задних ног.

Удивительно стало то, как я проснулась утром. Совершенно нормально. Никаких снов. Не было кошмаров. Я не помнила ровным счетом ничего, даже в момент пробуждения. Нечего было записать в заметки. Пустота. И это после «жаркой» ночи, где я подпалила конечности. Настораживало.

Эти мысли помешали сосредоточиться на завтраке, по итогу я не поела нормально. Пожалеть об этом не успела. Пришел Сергей. Я удивленно пялилась на него, не потому что ожидала увидеть мать, а потому что отчим притащил черное платье в прозрачном защитном чехле. Одежду, судя по действиям, не хотели мять.

– Десять минут на сборы, – пояснил Сергей.

– Не успеем, – ответила медсестра, зашедшая следом.

Она быстро отодвинула от меня столик с едой. Началась неясная возня. На помощь прибежала еще одна медсестра. С перевязкой справились быстро.

– А что происходит-то? – бормотала я, морщась от боли.

– На похороны едем, – бросил Сергей и покинул палату, чтобы я переоделась.

Я в ужасе покорно подставляла медсестрам конечности, чтобы ускорить процесс. Кто умер? Перед уходом Сергей выглядел нормально, лишь эта мысль немного успокаивала и давала надежду, что это ни кто-то из моих близких. Хотя к посторонним-то на похороны не ездят.

Глава 14. Кутья

Раньше не приходилось бывать на похоронах. Но все же сомнительно, что когда-то еще доведется почувствовать то же, что я испытывала сейчас. Теплое весеннее утро не позволяло расслабиться настолько, чтобы совсем забыть о недавнем холоде. Поэтому мои ноги прикрывал плед. Под ним же спрятали увечья.

Врач в дорогу дал обезбол, поэтому мое сознание не путалось, но и не приобретало кристальную ясность. Я долго не понимала, зачем Сергей привез нашу семью на похороны, а потом увидела заплаканную Свету. Ее родители сначала занимались гостями, а потом так же молча встали возле гроба, послушать панихиду.

Подруга находилась с противоположной стороны ямы, куда погружали гроб. Я, скованная в передвижениях, лишь смотрела на Свету с сочувствием. Большего позволить себе не могла. Не дергать же мать или Сергея во время церемонии погребения, чтобы они докатили меня до подруги. А Феликс, на вид ничем не омраченный, даже если бы захотел, то не дотолкал бы мою коляску.

Поэтому я, оглушенная молитвой и напуганная сырой землей, нас с подругой разделявшей, смиренно ждала, когда все закончится. Из редких перешептываний я поняла, что хоронят старика. Однако причиной основной неловкости все же оказался не мертвый.

Сергею нужна была помощь с моей коляской, не везде на кладбище можно спокойно катиться. Вызвался, конечно же, самый неподходящий человек – Руслан. Теперь он стоял рядом со мной и косился на плед. Постоянно замечала его взгляд на себе, но когда я смотрела на бывшего в ответ, он отворачивался. Если бы не обезбол, усмиряющий не только физическую боль, но и сознание, то я бы не позволила себе такой дерзости. Я это осознавала, но мне было почти все равно. Сейчас, по крайней мере.

Я испепеляла его изможденное лицо раздраженным взглядом. От неясности происходящего все казалось ненастоящим. Я будто смотрела на все со стороны. Вот гроб в земле. Сергей повез меня к машине. Вот он поднял меня и усадил на сиденье, Руслан в это время держал коляску. Пока я корежилась от боли, коляску унесли к багажнику. Дверца хлопнула. Затем другая. И еще одна. И вновь хлопок, вибрацию от которого я почувствовала каждым кусочком обожженной кожи.

На заднем сиденье внезапно стало теснее обычного. Ко мне прижался Феликс. За ним сидел Руслан. Сергей завел машину, и мы тронулись. Я, возможно, умом. Потому что более странного утра и представить не могла. И, видимо, чтобы добить меня, заговорил Руслан:

– А что у вас случилось?

Сергей неловко кашлянул, но от дороги не отвлекся. Я сидела за сиденьем матери и видела, как та отвернулась к окну. Феликс любопытно смотрел на меня. Ему, скорее всего, как всегда, ничего не рассказали, и он ждал момента, чтобы задать вопросы. Мне же сказать нечего. Я ничего толком не знала.

Оставшиеся сорок минут ехали молча. Я не спрашивала куда. Остановились мы уже за городом. Вдоль высокого забора парковались гости. Нам же открыли ворота. Наш автомобиль приближался к трехэтажному дому, распластавшемуся среди соснового леса. Несуразный, вычурный. Постройка словно пыталась поглотить все вокруг. Казалось, деревья находились слишком близко к стенам.