Выше только любовь

Леди Хелен передала Элизабет свернутую в рулон полоску чистой ткани и показала, как перевязать плечо и обмотать ткань вокруг грудной клетки, чтобы закрепить повязку. Несмотря на ее слова о том, что она дотрагивалась до Тома и прежде, он оказался не единственным, кто подскочил, когда Элизабет прижала ткань к его коже. Девушка почувствовала себя так, словно ее поразила молния.

– Прости, – произнесла она, придя в себя от потрясения. – Я причинила тебе боль?

Том пробормотал в ответ нечто похожее на ругательство, а потом недовольно пробурчал, чтобы она поскорее заканчивала перевязку.

Вот теперь это был прежний Томми. Поэтому Элизабет вполголоса проворчала что-то о грубых, раздражительных мальчишках, которые слишком горды и упрямы, и не признают, что им больно.

С помощью Хелен ей не потребовалось много времени на перевязку плеча. Удовлетворенно осмотрев работу, Хелен сказала, что Том может надеть рубашку. Благодаря свободному крою, он смог сделать это самостоятельно, несмотря на то, его правая рука почти не поднималась. Элизабет догадалась, что суть повязки состояла именно в том, чтобы не дать Тому шевелить рукой. Надеть кожаный жилет оказалось труднее, но Том справился с помощью Хелен.

Не глядя на Элизабет, он поблагодарил Хелен, схватил свою накидку и оружие и направился к двери.

Обменявшись с Хелен удивленными взглядами, Элизабет поспешила за ним следом.

– Томми, подожди! Я хотела…

«Поговорить с тобой…» Однако ее оборвал на полуслове стук затворяющейся двери.

Элизабет заморгала, словно не могла поверить, что Том захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

Поспешно извинившись перед Хелен (хотя она и не понимала, почему извиняется за грубость Тома), Элизабет пошла за ним. Вернее, даже побежала, поскольку он шел очень быстро.

– Томми! – ее голос зазвучал громче. – Томми, подожди!

Находящиеся во дворе люди смотрели на нее. К сожалению, Том в их число не входил. Он не останавливался до тех пор, пока она не поравнялась с ним и не схватила за руку, чтобы наконец завладеть его вниманием. Они находились в нескольких футах от казарм, где жили солдаты и рабочие, и горящие возле входа факелы отбрасывали достаточно света, чтобы Элизабет смогла разглядеть лицо Тома.

– Господи, Томми, я же попросила подождать. Ты меня не слышал?

– Я прекрасно тебя слышал. Думаю, тебя услышали даже англичане по другую сторону границы. Но я не услышал вопроса.

Элизабет сдвинула брови.

– Ты не дал мне возможности его задать. Я хотела попросить тебя поговорить со мной.

– Нет, благодарю покорно, – ответил Том все тем же нарочито вежливым тоном, что и раньше. Он попытался уйти. И сделал бы это, если бы Элизабет не преградила ему путь. Вернее, попыталась преградить, но когда их тела соприкоснулись, она поняла всю тщетность своих попыток. Это было все равно что удариться о каменную стену. Тому даже пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.

Он поставил ее на ноги и тут же отдернул руки, словно коснулся чайника с кипятком.

– Черт возьми, Элизабет, ты когда-нибудь смотришь под ноги? Никогда не встречал человека, которому было бы так трудно устоять на ногах.

Эти слова были так похожи на те, что он говорил ей много лет назад, и Элизабет улыбнулась.

– Я связала свои ботинки вместе, помнишь?

Именно этой шуткой Том пытался объяснить ее неуклюжесть в детстве. Элизабет больше не спотыкалась так часто, а когда это случилось в последний раз, Тома уже не оказалось рядом, чтобы ее подхватить. Дело закончилось вывихнутой лодыжкой.

Элизабет всегда удавалось развеять его дурное настроение смешной историей или добродушным подшучиванием, но теперь стало ясно, что подобное ей больше не по плечу. Выражение лица Тома совсем не располагало к шуткам. На нем отражалась неуверенность, легкое раздражение и нетерпение.

А еще он был мрачным и поразительно красивым. Элизабет не могла перестать смотреть на знакомые черты, удивляясь тому, что они стали совершенно другими.

Она вдруг поняла, что за последние три года серьезные изменения претерпела не только внешность Тома. Перемены были куда глубже. Грубый, неразговорчивый воин с беспощадно поджатыми губами и холодным острым взглядом не имел ничего общего со сдержанным и стойким другом детства. Если бы Элизабет не знала его так хорошо, она могла бы подумать, что он выглядит пугающим. Или даже свирепым.

Однако было ясно, что прошедшие несколько лет были тяжелыми для него, и Элизабет внезапно захотелось услышать обо всем, что с ним случилось за это время. Узнать о нем все. Как это было в детстве.

– Что тебе нужно, Элизабет? Говори. Я устал и хочу лечь в постель.

Элизабет подняла глаза и принялась вглядываться в лицо Тома в поисках черт человека, которого она помнила. При этом пытаясь понять, как ей пробиться через неприступную броню, которой он себя окружил. Она не могла оставить все как есть. Ибо Том был слишком важен для нее. Он всегда был единственным, на кого она могла положиться, тем, кто всегда был рядом – даже когда не был, она это чувствовала. Мысль о том, что она больше никогда его не увидит, не сможет с ним поговорить, была просто невыносима. Она в нем нуждалась. Но до этого момента не понимала, насколько сильно.

Элизабет постаралась ничем не выдать своей боли.

– Я просто хотела с тобой поговорить.

– А мое желание неважно?

Девушка сделала шаг назад, не понимая, в чем он ее обвиняет.

– Конечно, важно. Но, Томми, прошло три года. Я думала, что тебе тоже захочется со мной поговорить. А еще я надеялась, что ты больше не злишься на меня за то, что произошло во время нашей последней встречи. Ты так и не дал мне шанса извиниться.

– Я на тебя не злюсь. С какой стати? Ведь это была моя вина. – Он говорил так спокойно, так безразлично, и было трудно поверить, что этот же человек мог пылать страстью. Элизабет даже захотелось, чтобы он снова на нее разозлился. Ведь в этом случае она поняла бы, что не совсем ему безразлична. – Тебе не за что извиняться. Прости, если я тебя обидел. Не бойся, подобное больше не повторится. Теперь я все прекрасно понимаю.

Элизабет не знала, что он пытается сказать. Значило ли это, что он больше не испытывает к ней чувств? Она испытала облегчение. Конечно, испытала. Ведь теперь они снова смогут стать друзьями.

– У меня никогда не было намерения причинить тебе боль, Томми. Ты ведь знаешь это?

Том пристально смотрел на девушку, словно хотел ответить отрицательно, но в конце концов уступил ее искренности.

– Да.

Это стало первой трещиной в его стальном фасаде, но вместо того, чтобы отступиться и проявить терпение, Элизабет перешла в наступление.

– Значит ли это, что мы можем снова быть друзьями? – Она подняла руку и коснулась ладонью его щеки, покрытой более густой и грубой, чем прежде, щетиной. От этого ощущения по ее спине пробежали мурашки, и она произнесла: – Я по тебе скучала.

Том вздрогнул. Элизабет ощутила покрывавшие его ладонь мозоли, когда он обхватил ее запястье и убрал руку со своей щеки.

– Ты больше не можешь так ко мне прикасаться, Элизабет. Мы не дети. Кто-то может увидеть это и неправильно истолковать. Твой брат, например.

Девушка сдвинула брови.

– Джейми может убираться к черту. Мне все равно, что он думает.

– Мне бы хотелось сказать то же самое. Но в данном случае он будет прав. Ты и я… Нет никаких нас. Мы не можем вернуться к тому, что было. Я уже давно перестал быть Томми, да и ты больше не Элла. У нас разные жизни. Я солдат. А ты сестра Черного Дугласа. Мы живем в двух разных мирах. Тебе нужно вернуться в свой, оставив меня в моем. Я двигаюсь дальше. Пришло время и тебе последовать моему примеру.

Губы Элизабет слегка приоткрылись, но она подавила в себе возглас. Он застрял в ее груди и теперь жег точно раскаленным железом.

С этими словами Том развернулся и пошел прочь. На этот раз Элизабет его отпустила.

Элизабет повторяла себе, что Томми – Том (и как ей к этому привыкнуть?) – говорил не всерьез. Он не мог желать вычеркнуть ее из своей жизни навсегда. Они преодолеют разногласия. Должны преодолеть.

Время… Вот что ему нужно. Элизабет поклялась дать ему передышку, прежде чем снова вызвать на разговор.