Угольная крошка

Что-то изменилось. Поначалу ей казалось, что все дело в самом месте, холоде, темноте и грандиозных пейзажах. Когда она сошла с трапа самолета и увидала гигантский ангар и пассажиров, которые, как цепочка муравьев, потянулись в сторону дверцы по соседству с огромными воротами, ее на мгновение охватила паника. Клубы дыма поднимались от машин, которые стояли с работающими двигателями. Огни аэродрома ослепили ее. В первый момент она не увидела ничего вокруг, только черную стену. Все это выглядело как сцена военного фильма, где действие происходит в какой-то далекой стране. Так что сначала она даже не заметила обжигающего ледяного ветра.

Он встретил ее в зале прилета. Обнял и погладил по спине, как будто пытаясь ее согреть.

– Ты что, все время ходишь в форме? – удивилась она. Он казался таким чужим.

Он улыбнулся ей широкой приветственной улыбкой. Дружелюбно, как гостю.

– Ну, на Шпицбергене это обычное дело. К тому же это не совсем форма.

Он провел рукой по черной зимней куртке с губернаторской эмблемой на одном плече.

Они стояли у багажной ленты в примитивном зале с бетонным полом и дощатыми стенами, которые когда-то были белыми. Ее чемоданы выгрузили одними из последних. Он вынес их к большому черному автомобилю с белой надписью «Губернатор» по бокам. Он оживленно болтал. Рассказывал ей, что они будут делать, что он взял отгул на остаток дня и повезет ее сейчас в новую квартиру, которую им посчастливилось получить. Что он еще не перевез туда свои вещи из предыдущего жилища. Она сама может решить, как обставить их новый дом. При этом он постоянно озирался.

– Ты еще кого-то ждешь? – спросила она.

Они поехали в направлении Лонгиера по узкой грязной дороге. И тут она увидала горы. Нависающие над ними подобно лицам гигантов, которые наклонились разглядеть мелких насекомых. И фьорд – белый и плоский, как ковер. Ошеломляюще огромный. Поселение далеко впереди, казалось, вцепилось в скалы, боясь свалиться на лед.

Дорога вилась вдоль этой бесконечной равнины. Но она заметила также несколько домов на другой стороне фьорда.

– Там кто-то живет? – спросила она удивленно.

– В тех домах? Нет, это просто старые развалюхи, остатки английской шахты начала века. Сейчас там никто не живет.

И вот взгляду открылась широкая долина, в которой лежал город, где ей предстояло жить, возможно, не один год. Он посмотрел на нее, когда они проехали причал и по правую руку перед ними развернулся Лонгиер.

– Красиво, да? Похоже на бриллиант в оправе, правда? Все эти переливы огней.

Но она ничего не ответила, потому что арктический городок показался ей пустынным и ненастоящим. Как будто он появился тут ненадолго и вскоре исчезнет под лавиной.

Они долго ехали вверх по холму, между рядами красных таунхаусов. Он остановился у одного из них почти на самой вершине холма. Дом был погружен во тьму, ступеньки крыльца замело снегом.

– Прости, – начал оправдываться он. – Мне бы следовало хотя бы почистить крыльцо. Просто, понимаешь, я живу в комнате в здании администрации. Одному так было проще. И фонарь, кажись, сломался?

Они запрокинули головы и уставились на неработающую лампу.

У него ушла всего пара минут на то, чтобы очистить ступеньки, но она уже успела продрогнуть в своем новом пуховике. Чемоданы стояли рядом. Она чувствовала себя совсем беспомощной. Но он легко взбежал на крыльцо и отомкнул дверь. Красавчик в черной куртке. Почему ему не холодно? Она схватила один из чемоданов и поволокла его через дорогу.

– Нет, нет, позволь мне…

И вот они внутри. Он нажал выключатель. Ничего не произошло.

– Что, и тут света нет?

Они прошли на ощупь через темную прихожую и поднялись по лестнице на второй этаж, где уличный фонарь с другой стороны дома светил в окно, отбрасывая на ступеньки черные тени. Зашли в гостиную. Он опустил чемоданы. Но свет не включался и там. И было холодно. Маленькое облачко пара вылетело у него изо рта, когда он заговорил.

– Фрёйдис, дорогая, прости. Кажись, я забыл позвонить коммунальщикам и попросить их подключить электричество. – Он забежал на кухню и стал открывать шкафчики, один за другим. Ему повезло найти свечку, которую он поставил в кружку и поджег зажигалкой.

– Так-то лучше. Поуютнее.

– Ты носишь с собой зажигалку? Курить начал, что ли?

Он обернулся с деланно бодрой и вежливой улыбкой на губах.

– Знаешь, что? Я сейчас поеду в офис и позвоню в коммунальную службу. Они в момент все подключат. Ты побудь пока здесь. А я заеду в магазин и куплю немного еды.

Он выскочил за дверь и сбежал вниз по лестнице, не дав ей опомниться и запротестовать.

Она зашла в гостиную и уселась на чемодан. Другой мебели там не было. Он не жил в этом доме. Посидев несколько минут, она встала и пошла осматривать комнаты. Нигде никакой мебели, только холод и темнота. Она поняла, что что-то было не так. Что ее здесь не ждали.

Рождество в Лонгиере всегда праздновали очень душевно, и этот год не стал исключением. Рождественское богослужение было, как обычно, трогательно красивым, а церковь полна народа. Детский хор пел довольно пристойно, несмотря на то что самым маленьким певцам из детского сада, как всегда, больше нравилось гримасничать, чем петь. Это вызывало смех, который временами почти заглушал пение.

Люди сидели на скамьях родом из семидесятых с сиденьями, обтянутыми зеленым шерстяным сукном, от которого чесались задницы. Фрёйдис, сидевшей рядом с сотрудниками администрации и их супругами, хор казался чудесным. Дети в своих лучших нарядах, с торжественными минами и сияющими глазами. И старый шахтер с обожженным лицом, стоявший перед ними как высокое темное дерево.

В этом году Пер Лейквик придерживался тщательно подобранного репертуара и пел псалмы, предложенные священником. Его невероятно ясный тенор расходился волнами под сводами строгого церковного зала. Елка мерцала огоньками, сладко пахли цветы, прибывшие накануне бортом с материка. Люди улыбались Фрёйдис, и она улыбалась им в ответ.

Старожилы Лонгиера знали, что своим прекрасным голосом Пер Лейквик отчасти был обязан ужасной трагедии, случившейся в шахте много лет назад. И прихожане на короткое время забывали, что зачастую принимали старого шахтера за городского сумасшедшего – по причине обширных повреждений его мозга. Вернувшись из госпиталя на Большой земле, он стал заикаться так сильно, что лишь немногие понимали его речь. Но в придачу к этому он получил абсолютный слух и необычайно красивый голос.

Он не всегда соглашался продемонстрировать свои новые таланты хоть на церковных, хоть на светских праздниках. Случалось, он внезапно переключался на более скабрезный песенный материал, которого, увы, помнил немало. «Не стоит забывать, что у него не все в порядке с головой, – осторожно вступались самые добрые. – На него нельзя сердиться. Он ведь не со зла».

Но не все соглашались терпеть одинокого бродягу, бесцельно шатавшегося по городу.

– Он это нарочно, – говорили те, кому «посчастливилось» столкнуться с шахтером, когда он был в дурном расположении духа. – Пер может быть весьма коварен. Не позволяйте ему себя провести только оттого, что вам его жаль.

Но во время нынешней мессы все прошло гладко, возможно, потому, что вместе с ним пел детский хор. Пер Лейквик очень любил детей.

За службой последовал прием в доме губернатора, с глинтвейном и сладостями. А новогоднюю ночь чета Хансейдов встретила с друзьями мужа в ресторане отеля «Полар». Все громко болтали и смеялись, а Фрёйдис даже подлила коньяк в кофе, хотя обычно не пила крепкого спиртного. В небе переливалось северное сияние, когда они возвращались в свой дом на вершине холма.

Пятница 5 января 17.45

Уже в первые дни января стало ясно, что маленькому полицейскому участку серьезно не хватало сотрудников. Почти каждый вечер Эрику Хансейду приходилось задерживаться на работе. Скопилось много дел, объяснял он.

– Каких еще дел? – осторожно спрашивала она. – Неужели на Шпицбергене так много преступности?

– Ну, мы не про все рассказываем газетчикам, – хмыкнул он из прихожей, надевая теплую черную куртку. – В основном всякая мелочь: то снегоход украдут, то кто-то влезет в охотничий домик, драки, семейные скандалы и все такое. Но бумажной работы от этого не меньше. И на это надо время, сама понимаешь. Буду дома через пару часов.

И он исчез за дверью.

Его измена вскрылась случайно. Тех двух девиц, что ненароком его разоблачили, она знала только в лицо. Они стояли перед ней в очереди в кассу супермаркета и беззаботно болтали об одной дамочке, жене пилота местной авиации, которой не мешало бы присмотреть за собственным красавцем-мужем вместо того, чтобы мутить с чужими. Возможно, она бы и не связала эти пустоголовые сплетни с Эриком, если бы одна из девиц не назвала его по имени. Но и тогда до нее дошло не сразу, а только когда одна из подружек, заметив Фрёйдис, предостерегающе ткнула другую в бок.

Она сделала вид, что ничего не случилось. Когда на кассе подошла ее очередь, она аккуратно выложила покупки на ленту. Улыбнулась и заметила, что синоптики обещают оттепель. Подумать только, январский дождь на Шпицбергене, разве такое возможно?

В первые дни января все будто провалились в глубокий темный колодец, из которого нельзя было выбраться. Возможно, по контрасту с рождественскими праздниками, когда город лежал, подобно уютному дому любимой тетушки, укутанный в белое одеяло пушистого снега. Когда люди много и вкусно ели и часто были навеселе. Бездельничали дома и ходили в гости. Для визита годился малейший повод. С такой полярной ночью можно было жить. Если б только так продолжалось и дальше.

Но тут сказка резко закончилась, и настали будни. Эта полярная ночь была понурым, непредсказуемым третьим ликом зимы в местных широтах. И таких ликов у полярной зимы было еще немало. Изо дня в день картина за окном менялась. Пасмурный южный ветер поливал все дождем, который мгновенно превращался в лед и просачивался сквозь закрытые двери, заставляя людей сделать батареи погорячее или подкинуть дров в камин. Тех счастливчиков, у кого был камин. Но стоило выйти на улицу – и дождь обрушивался, как проклятие, на всех без разбору. Замерзшая земля почернела и поглотила весь дневной свет.

Все валилось из рук, и на работе, и дома. Люди падали на диван и дремали вплоть до вечера.

Сотрудники администрации губернатора, зевая, приходили на работу и начинали день с приготовления больших термосов кофе. В остальное время они бродили по кабинетам и болтали друг с другом.