Ты никогда не исчезнешь

Обернулась – хотела убедиться, что она по-прежнему стоит ко мне спиной.

Схватила бумажник, торопливо раскрыла, отгоняя тучу неприятных мыслей, да, я спятила, я роюсь в чужих вещах, если меня поймают, если… Но это все потом.

Вытащила удостоверение личности. Надо было как можно быстрее, буквально за секунду все запомнить, а потом успеть положить бумажник на место, отползти, снова стать невидимкой.

Руки у меня дрожали, пластиковая карточка выскользнула из пальцев, упала на песок.

Черт!

Я умоляюще взглянула на океан. Том плескался в воде, его мать, стоя с мобильником в руке, ждала, пока мальчик наиграется в дельфина.

Подняв карточку и стряхнув с нее песок, я прочитала:

Амандина Фонтен

Фруадефон

63790 Мюроль

4

В интерьере кабинета доктора Ваяна Балика Кунинга строгость – демонстрация серьезного отношения к его клиентам – сочеталась с экзотикой. Это создавало спокойную атмосферу, располагавшую к расслабленности и откровенности. Искусно подобранные материалы рождали гармонию желтых тонов: шафрановые стены, золотистый ковер на полу, кожаные кресла и диван цвета маиса, некрашеная деревянная мебель и немногочисленные медные предметы: часы с маятником, две лампы, несколько скромных статуэток балийских божеств.

Пока я устраивалась на диване, Ваян Балик Кунинг зажег сандаловую палочку, не спеша подготовил к работе диктофон и уселся в кресло из древесины гевеи.

Лицом ко мне.

Так лучше.

Во время первых сеансов он садился позади меня, и меня бесило то, что я его не вижу, мне казалось, я разговариваю со стеной, я не могла проверить, не уснул ли он, не играет ли на телефоне в Candy Crush. К тому же на Ваяна Балика Кунинга приятно смотреть. Утонченный плод французско-балийского скрещивания. Золотисто-смуглая кожа, черные как смоль волосы с проблесками серебра, взгляд побитой обезьяны, но сложение при этом атлетическое. Доктор Кунинг – дипломированный психиатр, выпускник медицинского университета Париж V, ничего общего с шарлатаном, который дурит пациентов, украшая свой кабинет изваяниями Вишну, Шивы или Брахмы.

– Так вы говорили, Мадди, что этот мальчик, Том Фонтен, похож на Эстебана?

– Нет, Ваян, я не это сказала. «Похож» – неточное определение. Я сказала вам, что… что это был он!

Ваян еще основательнее устроился в кресле, ухватился за резные подлокотники. Приготовился к сложному сеансу. Он пока не представлял, до какой степени…

– Мадди, вы прекрасно знаете, что это невозможно. Эстебану сейчас было бы двадцать лет. И этого простого соображения достаточно, чтобы прекратить строить какие бы то ни было домыслы и иллюзии на этот счет. Том – не Эстебан.

Я порывалась ответить, но Ваян поднял руку, показывая, что я не должна его перебивать.

– А значит, следует взглянуть на эту проблему с другой точки зрения и задать себе первый вопрос. Почему вы уверены, что этот мальчик, о котором вам ничего не известно, до такой степени похож на вашего сына? Мы не получим ответа, не задавшись другими, еще более тревожащими вопросами. Прежде всего – почему вам через десять лет после исчезновения вашего сына захотелось вернуться в Сен-Жан-де-Люз? Поймите, Мадди, важно не то, что вы нашли на этом пляже, а то, что вы там искали.

Я не позволила себе вскочить с желтого кожаного дивана, я старалась говорить спокойно, контролируя дыхание.

– На этот раз – нет, Ваян! Раньше – да. Я соглашусь с вами: когда мне казалось, будто я узнала Эстебана в Кобуре, в Довиле или Онфлере, это мой мозг не давал зарубцеваться моим ранам. Речь шла всего лишь о сходстве, я это признала, вы меня убедили. Но на этот раз все по-другому. Это… на самом деле он!

Ваян заговорил еще медленнее, чем я. По его тону я понимала, что он не допустит в свою терапию никаких иррациональных объяснений.

– Ну хорошо. Нам еще предстоит большая работа, Мадди, вы отдаете себе в этом отчет?

– Да, конечно. Но… Но нам придется прервать сеансы.

Я слегка приподнялась, чтобы увидеть его реакцию. Красивое лицо Ваяна застыло.

– Простите? Успокойте меня, Мадди, скажите, что я не расслышал.

С усилием я заставила себя улыбнуться. Прежде чем ответить, надолго задержала взгляд на плакатах с изображениями храмов – Ангкор, Боробудур, Ват Сакет – и постерах с горой Батур и рисовыми плантациями.

– Мне будет недоставать вас, Ваян. Вы в самом деле очень помогали мне все эти годы. Я бы рада была продолжить терапию, но…

Ваян Балик Кунинг, император самоконтроля, с трудом скрывал растерянность.

– Я разочаровал вас? Что-то сделал не так? Если это вопрос денег, я могу…

– Нет-нет, деньги тут ни при чем. Просто… я переезжаю.

Долгая пауза. По комнате медленно расплывалось сандаловое облачко. Казалось, будто Ганеша из лавового камня с изогнутым, как вопросительный знак, хоботом еле сдерживается, чтобы не чихнуть.

– Но почему? И… куда вы едете?

– В Овернь. Они уже почти три года ищут врача-терапевта в маленькую коммуну с населением пятьсот человек. Они меня встретят с таким обожанием, с каким не встретили бы и величайшую целительницу индуистского пантеона.

Ни разу за все те годы, что я его знала, Ваян не смотрел таким обезьяньим взглядом. С этими прекрасными влажными глазами он был просто неотразим. Сколько пациенток в него влюблялись?

– Ведь это там живет Том Фонтен, да?

И к тому же умен.

– Да. Мне очень жаль, Ваян, но я должна… проверить.

– Проверить что? Его родимое пятно, я угадал? Ангиому Эстебана. И что дальше? Подружитесь с матерью этого Тома Фонтена? Станете втираться в ее семью, скрывая свое прошлое? Вы хотите ее заменить? Просто потому, что этот мальчик похож на сына, которого вы потеряли?

– Я не потеряла его! У меня его украли!

От моего сдержанного тона вмиг ничего не осталось, но я заставила себя снова заговорить спокойно. Не хотелось бы, чтобы наш последний сеанс закончился на враждебной ноте.

– Я… мне очень жаль, Ваян, но я должна туда ехать. Как бы там ни было, я приняла решение. Я уже отказалась от врачебного кабинета в Этрета. Меня ждут в Мюроле.

Ваян встал. Он никогда не делал этого во время сеансов.

– Вы не против, если я закурю?

Я улыбнулась:

– Будьте как дома.

Он открыл ящик, достал длинную тонкую сигарету – горящая сандаловая палочка перебьет ее запах, и следующий пациент ничего не заметит.