Ил целует меня. Я целую его. Это продолжается всю ночь. Остаток ночи. Даже солнце медлило – долго не всходило над Атлантикой, не золотило верхушки сикоморов, не играло сверкающими бликами на стеклах небоскребов, не серебрило берега реки Святого Лаврентия. Но в конце концов решилось.
– Мне пора.
Спускаемся, рука об руку, по крутой дорожке Ольмсте, озаренной первыми утренними лучами. Свободной рукой я поглаживаю свой камешек времени в кармане джинсов. Мне хочется поверить в слова продавщицы-инуитки, услышанные несколько часов назад, на улице Сен-Поль: «Время течет, подобно реке, всегда в одну сторону, и его нельзя остановить. Но несколько капель – всего несколько! – возникшие из прошлого, могут изменить течение всей жизни». И мне хочется верить, что эти минуты, этот вечер и эта ночь навсегда останутся в моей памяти нетронутыми. Взятыми в рамку, отлакированными и повешенными над кроватью моих тайн. Даже если крест там, наверху, всего лишь пара железных перекладин, даже если бельведер Кондьяронк, куда мы спускаемся, замусорен до безобразия, я мечтаю о романтическом прощании. О последнем поцелуе перед тем, как сесть в такси. Чтобы поставить эту чудесную точку. Мы не сделали ничего дурного, мы только обнимались. Только бережно ласкали друг друга, но я до сих пор вздрагиваю, застегивая блузку.
Мы не пошли дальше. Оливье никогда об этом не узнает.
Я буду еще сильнее любить его, вернувшись домой. Я сумею любить его лучше. И помогу ему лучше любить меня – теперь, когда познала такую горячую любовь. Я пытаюсь убедить себя.
Мы проезжаем мимо парка Мон-Руаяль, мимо Бобрового озера, а вот уже и Хилл-Парк-Серкус с его оживленным движением и дорога к Кот-де-Нэж[46 - Хилл-Парк-Серкус, Кот-де-Нэж – районы Монреаля.]. Несколько энтузиастов бегут по шоссе, лавируя между автобусами, машинами и такси. Через несколько минут я сяду в одно из них. Машинально шарю по сиденью – и ужасаюсь:
– Господи, моя сумка! Я ее забыла!
Илиан поворачивается ко мне:
– Вы уверены? Где?
– На Мон-Руаяль! Наверно… на бельведере Кондьяронк. Или там… между шале и крестом. В общем, где-то в лесу.
Не рассуждая, мы возвращаемся, обмениваясь испуганными возгласами. Через сколько вылетает ваш самолет?.. Через два часа, но я должна явиться за час до посадки. А мне еще нужно заехать в отель… Что было в сумке?.. Документы, деньги… о боже, да все… абсолютно все!.. Не паникуйте, мы ее найдем…
Увы, мы ее не находим. Ищем, нервничаем… то есть это я нервничаю, едва не впадаю в истерику. Илиан пытается меня успокоить, как будто сам виноват в потере, и его сочувствие слегка утешает, но минуты бегут, я смотрю на часы: больше медлить невозможно. Вспоминаю вчерашнюю молодежь на эспланаде, утром их там уже не было – исчезли, оставив после себя пустые бутылки из-под канадского виски. А что, если они ее нашли? Чем дольше я думаю, тем больше убеждаюсь, что оставила ее на бельведере Кондьяронк. Может, они-то ее и украли? Вернее, украли деньги, документы им ни к чему, они вполне могли зашвырнуть сумку в кусты, в любом месте леса… маленькую кожаную сумочку сиреневого цвета.
Мы с Илианом расходимся на несколько метров и бродим, глядя на землю, на асфальт, на корни деревьев. И, к счастью, не смотрим друг на друга – так Ил не может заметить, что мои голубые глаза позеленели от гнева. Наконец он говорит:
– Знаете что, поезжайте.
Я поднимаю на него глаза.
– Отправляйтесь в аэропорт. А я останусь и буду искать. Буду искать ее всю оставшуюся жизнь. И, если найду, пришлю вам, обещаю.
Я уже опаздываю. Я в панике. И, убегая, только успеваю бросить:
– Мне очень жаль!..
* * *
Приезжаю в аэропорт Монреаль-Мирабель за сорок пять минут до отлета. Мне удалось дозвониться Фло, объяснить свое опоздание и сообщить, что у меня не осталось никаких документов. Она все уладила. И вот я первой прохожу досмотр и паспортный контроль. Оказавшись на взлетной полосе, перед нашим аэробусом А340, бросаюсь в объятия подруги и плачу навзрыд.
– Ну-ну, успокойся, моя красавица, ничего страшного, – утешает она меня, похлопывая по спине. – Ничего страшного, подумаешь, документы… Они хотели оставить тебя в Канаде, но после того как я заверила их в твоей лояльности, предпочли экстрадировать тебя на родину.
Улыбаюсь, шепчу сквозь слезы: «Спасибо тебе!» – и снова рыдаю.
– Ну, что стряслось, красавица моя, что с тобой?
– Я влюбилась, Фло! Влюбилась в парня, которого никогда больше не увижу!
14
2019
– Ты меня замучила, Нати! Уж если решила совершить восхождение на Мон-Руаяль, нужно было предупредить, я бы не надевала балетки!
Я не отвечаю. Я карабкаюсь вверх. Молча, вместе с Фло, к бельведеру Кондьяронк. Перед глазами открывается величественная панорама – от небосвода над небоскребами до берегов реки Святого Лаврентия, – и Фло постепенно успокаивается.
– Да, старушка, потрясающее зрелище! Сейчас сделаем селфи!
Нет, мне не до селфи, я с нетерпением жду момента, когда мы доберемся до шале и я вывалю на нее все, что мучило меня во время подъема.
– Слушай, Фло, тебе не кажется, что слишком уж много накопилось совпадений? Эмманюэль с ее «Маленькой ласточкой», Жан-Макс с фильмом «Жизнь прекрасна», тот факт, что все мы собрались в тех же «Электрических вагинах», колченогий стол, не говоря уж обо всем остальном…
– Спокойно, Нати, спокойно! Я не поняла и половины того, что ты наговорила.
Она права. Мне становится ясно, что только я могу связать все это воедино. Флоранс известны лишь несколько подробностей нашей с Илианом истории, да и те относятся к прошлому двадцатилетней давности. Я вспоминаю, как рыдала у нее на плече в аэропорту Мирабель, и начинаю дотошно перечислять загадочные совпадения, не сводя глаз с реки Святого Лаврентия и бесконечно длинной эстакады моста Шамплен.
Вокруг нас галдит толпа разноязыких туристов, но на просторной смотровой площадке нетрудно найти спокойный уголок.
– Это все, Нати?
– Да.
– Ты понимаешь, что это значит?
Нет, Фло, я вконец растеряна, я ничего не понимаю, вся надежда на тебя! Флоранс молча наслаждается дивным видом. Он и впрямь прекрасен – как на подарочной открытке. В последних солнечных лучах затянувшегося лета лес Мон-Руаяль переливается тысячами красок, от ржаво-зеленого до ярко-красного. Джунгли в огне, вулкан, извергающий фонтаны базальтовых глыб на двадцать километров в высоту, башни Ля-Гошетьер, Биржа, Рене-Левек, CIBC…[47 - Небоскребы Монреаля, из которых Ля-Гошетьер – самый высокий (205 м). CIBC (Canadian Imperial Bank of Commerce) – одна из крупнейших банковских компаний в Канаде.] Наконец Фло делает глубокий вдох и начинает:
– Жан-Макс предлагает нам фильм «Жизнь прекрасна», Эмманюэль – парикмахерскую «Маленькая ласточка», один из нас выбирает бар «Фуф», другой случайно садится за шаткий стол, мы все собираемся в одном самолете… Нати, одно из двух: либо ты просто рехнулась, либо мы, все остальные, сговорились, чтобы свести тебя с ума.
Я неловко оправдываюсь:
– Это не так, Фло, но…
– Да нет, именно так, моя дорогая! Если ты отказываешься верить в случайные совпадения и при этом считаешь себя более или менее нормальной, значит, мы все – злодеи, играющие у тебя на нервах. Ну скажи мне, подруга, с какой стати нам тобой манипулировать!
Я не отвечаю – и так ясно, что она права, – и продолжаю подъем по тропе Ольмсте, туда, где стоит железный крест. Фло бросает испуганный взгляд на вершину горы:
– А ты уверена, что не хочешь совершить паломничество одна?
– Это было здесь! Мы расстались внизу, в начале дороги. Я потеряла сумку. Мы искали ее в лесу. Такая сиреневая, в ней были все мои документы. Да ты же помнишь, да?
– Да, помню, – признает Фло.
Я только теперь замечаю, что она взмокла от усталости. Моя подруга уже много лет не занимается спортом, разве что посещает бассейны отелей в тропических странах во время наших стоянок, и совсем отвыкла от физических усилий. Она вдруг нагибается, чтобы рассмотреть корни дерева, стоящего несколькими метрами выше смотровой площадки.
– Сиреневая сумочка, говоришь? Вот такая? – И с брезгливой гримасой поднимает что-то с земли кончиками пальцев.
Мое сердце начинает бешено колотиться, словно я поднялась на гору бегом. Подхожу ближе, меня трясет. Фло спешит избавиться от кожаного бледно-сиреневого комка, бросив его мне в руки.
И я узнаю…