Советский анекдот: указатель сюжетов

Советский анекдот: указатель сюжетов
Миша Мельниченко

Вниманию читателей предлагается первая научная публикация тематически разнородных анекдотов, имевших хождение в СССР с 1917 по 1991 год. Указатель представляет собой систематизированное собрание записей советских анекдотов. В издание вошли материалы из прессы, эмигрантских сборников, сводок о настроениях населения, доносов, судебных дел, записей фольклористов-любителей, дневников современников и прочих источников. Всего в Указателе 5852 статьи, каждая из которых посвящена одному анекдотическому сюжету. Исследуются теория жанра, особенности бытования анекдота в СССР, прослеживается история заимствований в эмигрантских и постперестроечных публикациях советских политических анекдотов, проанализирована достоверность записей анекдотов в источниках разных видов. Издание снабжено именным и предметным указателями.

Миша Мельниченко

Советский анекдот Указатель сюжетов

Введение

Термин «анекдот» (греч. anekdotos – «неизданное, не подлежащее широкой огласке») появился в середине VI века нашей эры в Византии благодаря труду Прокопия Кесарийского «Тайная история», посвященному развенчанию панегирических образов императора Юстиниана и его супруги Феодоры. Современники историка под этим словом понимали различные сплетни, слухи, кривотолки. Примерно это значение термин сохранил до середины XVII века[1 - Голубков А.В. Anekdota и Ana: компилятивные жанры на исходе Средневековья // Жанры и формы в письменной культуре Средневековья / Сост. Ю. Иванова. М., 2005. С. 126—141.]; позже анекдотами стали называть рассказы о выдающихся исторических личностях, знаменитых людях, их необычайных поступках, суждениях или же о курьезных ситуациях, в которые они попадали.

Анекдот как жанровое обозначение появился в России в середине XVIII века. Прижившийся на русской почве в ходе усвоения европейской культурной традиции, анекдот некоторое время существовал исключительно как литературный жанр и являлся принадлежностью узкого круга образованных людей. Анекдоты в понимании человека XVIII–XIX веков представляли собой скорее тексты мемуарного характера, и в этом качестве – как источник очень неточный с фактографической точки зрения, но проливающий свет на «быт и нравы эпохи» – попали в центр целого ряда исторических исследований. При этом, что касается соотношения жанра литературного и исторического анекдота с анекдотом современного типа, важно понимать, что, несмотря на общее название и возможное влияние анекдота первого типа на анекдот как жанр городского фольклора, между ними существует довольно серьезная разница. Литературный и исторический анекдоты – первоначально письменные жанры, являющиеся частью дворянской культуры. Безусловно, часть текстов воспроизводилась и передавалась устно, но все же изначальной и основной формой существования для исторического и литературного анекдота является письменный или печатный сборник. Анекдот современного типа, напротив, изначально возникает как часть устной традиции и, при определенном стечении обстоятельств, фиксируется в сборниках или источниках других видов. Кроме этого, отличительной чертой анекдота фольклорного является наличие у него пуанта, т.е. смехового ядра, неожиданной и остроумной концовки. Анекдоты литературные и исторические неожиданной смешной концовкой в подавляющем большинстве случаев не обладают, более того – комическая составляющая для них совсем не обязательна. В «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара можно найти такое определение: «Анекдот – краткий рассказ какого-нибудь происшествия, замечательного по своей необычности, новости или неожиданности»[2 - Энциклопедический лексикон. СПб., 1835. Т. 2. С. 303. Цит. по: Русский литературный анекдот конца XVII – начала XIX века. М., 2003. С. 7.]. Целью его, согласно «Частной риторике» Н.Ф. Кошанского, было «объяснить характер, показать черту какой-нибудь добродетели (иногда порока), сообщить любопытный случай, происшествие, новость»[3 - Кошанский Н.Ф. Частная риторика. СПб., 1832. С. 65—66. Цит. по: Русский литературный анекдот… С. 7.]. Со временем понимание термина «анекдот» меняется[4 - Курганов Е. У нас была и есть устная литература… // Русский литературный анекдот… С. 6.]. Ко второй половине XIX века под этим словом стали понимать нечто несерьезное и малозначащее.

Механизмы рождения анекдота современного типа для исследователей не вполне ясны. Он появился, вероятно, в ходе смешения «высоких» жанров исторического и литературного анекдотов, басни[5 - Курганов Е. Анекдот и басня: прошлое и настоящее // Анекдот как жанр. СПб.: Академический проект, 1997. С.16—18.] и притчи с рядом народных протоанекдотических форм, к которым относятся фатеции (смешной устный рассказ, пришедший в Россию из Польши и бытовавший чаще всего в виде надписи под лубочной картинкой[6 - Державина О.А. Рассказы о женщинах и их хитростях в польских и русских сборниках фатеций XVII века (к истории русско-польских связей) // Славянская филология II: Сб. статей, посвященный IV Междунар. съезду славистов. Т. 1. 1958. С. 273—308.]), байки, прибаутки и, прежде всего, бытовые и «заветные» сказки[7 - Курганов Е. Анекдот, сказка и басня // Указ. изд. С. 13—16.]. А.А. Демичев относит начало этого процесса к 60-м годам XIX века и связывает его с «Великими реформами» Александра II, давшими толчок комплексу взаимосвязанных изменений социальной структуры и, как следствие, массового сознания[8 - Демичев А.А. Образ суда в дореволюционном российском анекдоте. Н. Новгород, 2007. С. 8.].

Политический анекдот в современном понимании, т.е. жанр преимущественно городского фольклора, представляющий собой небольшой политически окрашенный пуантированный рассказ, появляется в начале ХХ века и быстро превращается в центральный жанр городской традиции, выполняющий функции жанров-предшественников, при этом гораздо более соответствуя ускоренному ритму городской жизни. По утверждению Е.Я. и А.Д. Шмелевых, после революции 1905 года, а именно после «Октябрьского манифеста», декларирующего свободу печати[9 - Впрочем и до манифеста издавались весьма острые сатирические журналы, обходившие цензурные ограничения с помощью «эзопова языка». В качестве примера можно привести журнал «Зритель», издававшийся с лета 1905 года и до своего закрытия выпустивший 17 номеров.], политический юмор являлся принадлежностью газет и журналов – ситуация, типичная для свободного буржуазного общества[10 - Шмелева Е.Я., Шмелев А.Д. Русский анекдот в двадцать первом веке: трансформация речевого жанра. – www.dialog—21.ru/Archive/2005/Shmelevy/Shmelevy.pdf.]. В это же время широкое распространение получает традиция бытового, неполитизированного анекдота, о которой мы можем судить по ряду сборников[11 - См., например: Рассказы, анекдоты и сцены из народного, немецкого, французского и американского быта: для дач и железных дорог сборник составленный по русским и иностранным авторам. М.: Д. Сытин, 1916.] и нескольким сатирическим произведениям, написанным в контексте этой традиции[12 - Например: Аверченко А. Искусство рассказывать анекдоты // Пантеон советов молодым людям. Берлин, 1924.]. Бытовые анекдоты – или тексты, под них мимикрирующие – попадали в многотиражные издания самого разного плана, где их можно найти рядом с рекламными объявлениями[13 - К примеру: Перевощиков М.М. Казань с планом. Казань, 1914.] – для привлечения к последним внимания. Впрочем, тексты из дореволюционных изданий подобного рода – с сюжетами, устную природу которых практически невозможно доказать – очень напоминают авторские репризы, вряд ли получившие широкое распространение. Существовало при этом некоторое число анекдотов на политические темы, представление о которых можно получить из ряда дореволюционных эмигрантских изданий. Известные на данный момент дореволюционные сборники политических анекдотов[14 - К примеру: Шутки русской жизни. Берлин: Издание Гуго Штейница, 1903.], изданные в эмиграции, несмотря на кричащие подзаголовки вроде «Эта книга в России запрещена, она издается в Париже»[15 - Анекдоты про русский двор: более ста смешных сказаний про русских царей. Париж, 1914. Впрочем, сборник этот был напечатан в американской типографии товарищества «Труд» (Питтсбург).], отличаются значительно большей степенью лояльности царскому режиму, нежели изданные уже в советское время – режиму большевистскому. Преимущественно эти издания состоят из текстов, которые в силу громоздкости вряд ли могли получить устную популярность, многие «анекдоты» не дают оснований для антиправительственной трактовки. Даже записи аутентичного политического фольклора начала ХХ века[16 - В РГАЛИ (Ф. 1366. Оп. 1. Ед. хр. 72. Лл. 1—15) хранятся черновые наброски его статьи о политических анекдотах, бытовавших в русском образованном обществе в конце XIX – начале XX в., материал из которых частично опубликован в: Иванова Т.Г. Из архива Н.Е. Онучкова  // Живая старина. М., 1994. № 1. С. 46—47.], сделанные профессиональным фольклористом Н.Е. Ончуковым (1872—1942), отличаются узостью тем и значительной – по сравнению с советским периодом – мягкостью.

Согласно воспоминаниям старого большевика М.Н. Лядова, во время революции 1905 года начинают появляться первые анекдоты о большевиках и меньшевиках; впрочем, не очень понятно, имели ли они широкую популярность:

Рассказывали в то время такой анекдот: двое полицейских ведут вешать двоих – большевика и меньшевика. Конвоиры хотят выпить, но боятся оставить арестованных. Однако узнав, кто они, смело идут в кабак. Будь одни большевики или меньшевики, обязательно убежали бы, а раз те и другие вместе, заспорят и забудут про побег[17 - Лядов М.Н. Из жизни партии в 1903—1907 годах (воспоминания). М., 1956. С. 159.].

В период между двумя революциями возникает огромное для России количество сатирических газет и журналов: по некоторым сообщениям, число зарегистрированных в 1905 году сатирических изданий приближалось к четырем сотням[18 - Исаков С. 1905 год в сатире и карикатуре. М.: Прибой, 1928. См. также: Дрейден С. 1905 год в сатире и юморе. Л.: Кубуч, 1925.]. Отчасти благодаря популярности подобного рода изданий, выживание которых зависело от скорости «сатирического» реагирования на злобу дня, появляется культура политического юмора, которая охватывает все слои городского населения, в политическом поведении актуализуются самоирония и высмеивание как способ уничижения противника [АМ 2010: 11—12][19 - Здесь и далее шифр [АМ 2010: х], где «х» – номер страницы, отсылает к совместному исследованию Александры Архиповой и Михаила Мельниченко «Анекдоты о Сталине: тексты, комментарии, исследования» (М.: ОГИ–РГГУ, 2011).]. Способствовала этому процессу и активизация политической сатиры и журнально-газетной полемики между представителями разных политических партий, произошедшая в 1917 году – между Февральским и Октябрьским переворотами[20 - Подробнее см.: Дрейден С. 1917 год в сатире и юморе. М., 1923; он же. Русская революция в сатире и юморе. М., 1925.]. Все это стало прологом к кардинальному изменению жанра анекдота, случившемуся после 1917 года, когда дореволюционные анекдоты, преимущественно бытового характера, начали быстро терять актуальность и среди появляющихся новых сюжетов преобладающими стали политические. Ряд дореволюционных сюжетов, порою значительно видоизменившихся, получил популярность и в СССР. Продолжила свое существование и определенная традиция неполитизированного анекдота. Однако на первый план вышла новая сильно политизированная традиция, очевидно имевшая советский генезис, стремительное распространение которой заставило современников сомневаться в шансах на выживание привычной современникам традиции бытового анекдота[21 - Перцов В. Анекдот. Опыт социологического анализа // Новый Леф, 1927. № 2. С. 42.].

Политизация советского анекдота во многом была определена инициированными властями политизацией массового сознания и унификацией политического быта населения СССР, направленными на создание идеологически монолитного бесклассового общества. Благодаря значительному объему однотипной политической информации, получаемой как через СМИ, так и в сфере повседневной коммуникации, большинство населения овладевало знаниями, необходимыми для понимания значительной части анекдотических сюжетов. Тексты анекдотов, могущие распространяться только в случае, если они одинаково понятны рассказчику и слушателю, получили для жизни богатую питательную среду. В городе, как мы видим, к примеру, по Надзорным производствам Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде, анекдоты рассказывались на всех уровнях социальной иерархии: от безграмотных разнорабочих до представителей высших слоев советского общества. Этот факт приобретает особую важность на фоне тенденции к стремительному увеличению доли городского населения и, следовательно, числа носителей устной городской традиции, одним из основных жанров которой в рассматриваемый период являлся именно анекдот. Именно в это время происходит окончательное становление жанра и превращение анекдота в серьезный канал коммуникации для значительной части населения страны.

В первое десятилетие существования советского государства оно сквозь пальцы смотрело на стремительное развитие анекдотической традиции – допускалось даже издание сборников анекдотов[22 - Вирпис А. Сборник анекдотов. Вып. 1. Тверь, 1927; Оцмах Б. Анекдоты и остроты из еврейского быта. Краснодар, 1927.]. В первом издании Большой Советской энциклопедии (1926) особо отмечалась такая разновидность жанра, как политический анекдот, «получающий в моменты политических кризисов большое агитационное значение, как своеобразное орудие политической борьбы»[23 - БСЭ. М., 1926. Т. 2. С. 743.]. В 1927 году в журнале «Новый Леф» появилась аналитическая публикация, посвященная анекдоту, которая стала на многие десятилетия единственной в отечественной историографии. Ее автор, В. Перцов, не цитируя ни одного анекдота, утверждал, что «похабный жанр» в условиях построения нового общества уступает место политическому анекдоту, производителями и потребителями которого являются представители обоих полюсов советского общества:

Ответственный советский работник-революционер – собирательный тип – выдумывает и продвигает анекдот как еще одну формулу борьбы. Он без зазрения совести выставляет в смешном виде самые высокие государственные титулы, как только они представляются ему достойными осмеяния в лице их конкретных носителей. Бич анекдота бьет тем злее, чем меньше нужно размахнуться, чтобы ударить. На противоположном полюсе тот же анекдот может сыграть прямо противоположную роль. «Конкретный носитель зла» не отделяется здесь от присвоенного ему государственного революционного титула. Нэпман, смакуя этот анекдот, показывает советской власти онанистический кукиш в кармане. Никто не может отнять у побежденного класса в эпоху диктатуры пролетариата возможность самоудовлетворения. И обратно: анекдот, сочиненный нэпманом, попадая в революционную среду, может при известных условиях стать революционным орудием и сигналом[24 - Перцов В. Указ. соч. С. 42.].

Конец двадцатых годов представляет собой важную веху в истории взаимодействия жанра и власти – новый этап характеризуется усилением давления на носителей традиции – так, согласно записи от 13 мая 1929 года в дневнике историка И. Шитца, «ГПУ будто бы циркулярно распорядилось преследовать анекдоты, задевающие советскую власть» [ШИ 1991: 115][25 - Здесь и далее по всей работе ссылки на литературу устроены следующим образом: если в тексте работы есть ссылка на источник, материалы из которого внесены в Указатель, то она обозначается квадратными скобками: [МН 1915—1933(14): 52об.] (список использованных источников – в конце книги). Если ссылка на литературу окказиональна, то она дается в качестве подстрочной сноски.]. Подтверждения в официальных документах эта информация на сегодняшний день не нашла, однако об изменении отношения власти к жанру говорят не только такие факты, как высылка иностранных граждан за рассказывание политических анекдотов[26 - См. примечание к тексту № 792A.], но и заметное уменьшение источниковой базы для изучения анекдотов тридцатых годов, в частности – сокращение числа фиксаций в источниках личного происхождения. Необходимо отметить, что, судя по публикациям судебных дел и книг памяти, в первую очередь правоохранительные органы интересовали жанры, подразумевающие «коллективное» воспроизведение, – до второй половины тридцатых годов почти нет информации о преследовании за рассказывание анекдота и значительное количество дел за публично пропетую частушку или песню «с клеветническим выпадом в сторону одного из вождей советского государства», «порочащих колхозный строй» и т.д., но со временем изменения в репрессивной политике советского руководства привели к тому, что и рассказанный анекдот, содержащий самый незначительный намек на какие-либо присущие советской жизни черты, стал восприниматься как «пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти» и часто становился поводом для преследований со стороны властей[27 - Саркисов А.Н. Я был в окопах, играл в оркестре, служил на Лубянке … // Народный архив: Альманах. М., 1993. С.41.]. Как известно, наказание за антисоветскую агитацию (АСА) и контрреволюционную агитацию (КРА) согласно десятому пункту 58-й статьи уголовного кодекса не имело верхнего предела, однако это не остановило развития жанра – упоминания об «анекдотистах» (или «анекдотчиках») можно найти в каждой третьей информационно-аналитической сводке ОГПУ—НКВД о настроениях населения[28 - Шинкарчук С.А. Политический анекдот 1920—30-х годов как отражение общественного мнения // Личность и власть в истории России ХIX–XX вв. СПб., 1997. С. 278.].

На долгое время анекдот становится жанром противозаконным – рассказанный или даже услышанный анекдот мог стать поводом для преследования со стороны государства. Только на очень небольшой срок – в годы Великой Отечественной войны – происходит временная и очень условная легализация жанра, модели которого активно использовались советскими пропагандистами, что на некоторое время позволило текстам анекдотов оказаться на страницах официальных периодических изданий. Отмечаемая многими мемуаристами потребность фронтовиков в юморе приводила к тому, что публикуемые в центральных газетах и в местных «боевых листках» репризы и карикатуры, пересказываемые солдатами, превращались в часть анекдотической традиции. При этом связь между традицией и сатирической антинемецкой публицистикой была двусторонней – давая фольклору новые сюжеты, пресса также заимствовала пуанты старых советских анекдотов, переделанные на новый лад – во фронтовой периодике насчитываются десятки текстов авторских фельетонов (причем в качестве авторов нередко выступали рядовые бойцы, присылавшие письма в редакции фронтовых газет), очевидно восходящие к ранее широко распространенным анекдотическим сюжетам (часть этих текстов приведена в Указателе в качестве вариантов сюжетов).

В послевоенные годы советская анекдотическая традиция выбирается за пределы границ СССР и серьезно увеличивает географию своего распространения. До войны ряд анекдотических сюжетов советского происхождения (или же сюжетов бродячих, но на тот период проассоциированных с советскими реалиями) был известен как в сопредельных странах, так и в странах – потенциальных противниках или союзниках (Германия, США и пр.). Происходило это за счет деятельности русской эмиграции и местных антисоветски настроенных средств массовой информации. При этом некоторые сюжеты становились или уже были частью местной традиции – например, ряд одинаковых анекдотов о Гитлере и Сталине примерно в одно и то же время фиксировался в Германии и в СССР. Однако после войны происходит своеобразная экспансия советской традиции, приведшая к значительной унификации фонда анекдотических сюжетов стран, оказавшихся в зоне советского влияния. При анализе анекдотов стран социалистического лагеря – ГДР, Польши, Румынии и пр. – выясняется, что значительная часть актуальных послевоенных сюжетов носит «общесоветский» характер[29 - Тексты анекдотов и их анализ см. в: Niculescu G., Dana M. Bancurile politice ?n tarile socialismului real : Studiu demologic. Bucuresti, 1999. 309 p.; Ember M. Politikai viccgyujtemеny. Budapest, 1989. 103 p.; Krikmann A., Laineste L. (Eds). Permitted Laughter: Socialist, Post-Socialist and Never-Socialist Humour. Tartu: EKM Teaduskirjastus (в печати); Krikmann A. Jokes in Soviet Estonia. A paper presented to the 18th ISH Conference at the Danish University of Educatio. Copenhagen. July 2006 – http://www.folklore.ee/~kriku/HUUMOR/Nlj_sovpol.pdf, а также довольно любопытную с точки зрения публикации материалов (переводы на русский язык «польских» анекдотов периода социализма), но весьма спорную с точки зрения их интерпретации (ни один из приведенных автором в качестве примера носителя культурологических стереотипов сюжет не является исконно польским – все это заимствования из «общесоветского» фольклора) статью: Монахова М.О. Отражение памяти в культурологических стереотипах (на материале анекдотов) // Вопросы гуманитарных наук. М., 2002. № 6. С. 341—351.]. Можно предположить, что начало близости анекдотического фольклора России и, к примеру, стран Прибалтийского региона и Польши было положено в дореволюционной России, однако очевидно, что ничто не может сравниться с потоком заимствований, стартовавшим в середине сороковых годов ХХ века и на тот период представленным сюжетами о поведении советских солдат на оккупированных территориях, а немного позже – о жизни стран социалистического лагеря.

Политические изменения, вызванные смертью Сталина, привели к заметному уменьшению опасности, связанной с рассказыванием анекдотов. Естественно, легализован жанр не был, но гипотетическое наказание за рассказанный анекдот, согласно 190-й статье УК РСФСР («Клевета на советский государственный строй…») не должно было превышать семи лет, на практике же – в источниках второй половины существования советского государства не удается найти информации ни об одном достоверном случае судебного преследования за рассказанный анекдот.

Все эти факторы благотворно сказываются на популярности жанра, что позволяет и современникам, и исследователям воспринимать 1960—1980-е годы как золотой век советского анекдота. Вопрос «новый анекдот слышал?» становится едва ли не одним из вариантов приветствия, а рассказывание анекдотов – популярной формой проведения рабочего времени. Государство, не имея возможности контролировать эту сферу коммуникации, предпочитало не замечать то, что не может изменить. Только изредка слово «анекдот», исключенное из всех библиографических указателей по фольклору[30 - Архипова А.С. Анекдот и его прототип… С. 16.], прорывалось в печать – так, в 1964 году в официальной прессе в статье с весьма характерным названием «За это надо драться!» появилось первое упоминание об анекдоте – некто Николай Курицын, проходчик шахты и студент-заочник, в письме «дорогой редакции» рассказывает о своих наблюдениях за рассказчиками анекдотов, оказавшимся с ним в одной очереди в сберкассу: «насчет неурожая с издевкой проезжаются, об отдельных нехватках наших язвят. Да так, словно все это им чужое. <…> В оскале их широко раскрытых ртов, где-то в глубине мне привиделось что-то скользкое, серое, противное… На меня глянула сама пошлость»[31 - За это надо драться! // Известия. 29 февраля 1964 года.]. Далее, в очень значительном по объему письме, занимающем половину газетной полосы, автор в граните отливает картину современной ему советской жизни, описывая свое путешествие из Магадана в Москву. Завершается послание весьма показательно: Курицын желает собрать несколько десятков таких злопыхателей и отправить не в тюрьму и не в лагерь, времена уже не те, – пишет он, – а в путешествие от Москвы до Находки, чтоб они пересчитали все достижения СССР и подвели сальдо, а потом объявили его на Красной площади – и это был бы уже не анекдот, а «русское, советское чудо!».

Близка по духу курицынской статья «Шепотом из-за угла»[32 - Неруш В., Павлов М. Шепотом из-за угла // Комсомольская правда. 1982. 15 октября. С. 4.], опубликованная в газете «Комсомольская правда» спустя почти два десятка лет и посвященная анекдотам о «любимом нами с детства герое гражданской войны». Появилась статья как ответ на письмо некого А. Иванова из Николаева, желающего обсудить с читателями газеты кощунственное остроумие застольных анекдотов, однако получившийся текст больше похож на приговор «гражданской инфантильности, идейной незрелости и политической наивности» рассказчиков анекдотов. В ней высказываются предположения о наличии у большинства анекдотов вполне конкретных авторов, руководствующихся стремлением «если не погубить, то хотя бы унизить, размыть и опоганить» лучшие чувства советских людей и лишить советскую молодежь героических идеалов.

В таком виде – как явление весьма распространенное, безусловно глубоко безнравственное с точки зрения главенствующей идеологии, но уже не расстрельное, анекдот доживает до перестройки, когда судьба его сильно меняется. За два года до развала СССР появляется первая публикация анекдотов в советской прессе – статья В. Бахтина в «Литературной газете»[33 - Бахтин В. Вчера мне рассказывали анекдот // Литературная газета. 1989. 17 мая. С. 16.], вызвавшая очень широкий резонанс, неоднократно перепечатанная и рецензировавшаяся в периодике 1989—1990 годов[34 - Волин В. 222 отклика на одну публикацию: Анекдоты «Клуба ДС» – с бородой и без // Литературная газета. 1989. 16 авг.; Андраша М. От страха к смеху // Крокодил. 1991. № 15.]. Начинают издаваться сборники анекдотов, целиком посвященные политической устной традиции или просто содержащие в себе политические анекдоты. Востребованность подобного рода изданий привела к своеобразному буму анекдотопечатания, что не преминуло сказаться на качестве подборок анекдотов – в обилии стали публиковаться очень сомнительные тексты, вероятно никогда не имевшие хождения в СССР, которые, благодаря особенностям данного сегмента книжного рынка, стали перебираться из сборника в сборник, увеличивая разрыв между между реальной традицией советского анекдота и ее книжной версией, на материалах которой исследователи делают и будут делать выводы не только о советском анекдоте, но и обо всем советском обществе в целом.

* * *

Общественные настроения присущи даже обществам, в которых человек лишен возможности открыто выражать свое мнение, только находят они выражение в альтернативных формах массовой коммуникации. Для советского общества одним из каналов неформальной коммуникации на политические темы становится анекдот, превратившийся на долгие годы в едва ли не самый востребованный в СССР фольклорный жанр. Значимость этого явления сложно оспаривать – советский анекдот представляет собой огромный массив информации, относящейся к фактически не контролируемой государством сфере межличностного общения, и, в силу фольклорной природы, энциклопедию политических стереотипов мышления, присущих рядовому советскому человеку. Практически любое имевшее резонанс событие становилось поводом для возникновения нового анекдотического сюжета, в считанные дни облетавшего страну. Текст имеет шанс попасть в фольклор и начать существовать, передаваясь из уст в уста, только если он одинаково понятен и рассказчику, и слушателю, что делает советский анекдот индикатором понимания рассказчиком обстановки в государстве. Понимание этого факта с первых лет существования советского строя привлекало к анекдоту внимание – сначала критически настроенных по отношению к новому строю публицистов Русского зарубежья, позже – западных и отечественных исследователей. Однако, несмотря на, казалось бы, пристальное внимание к этой теме, абсолютное большинство обращений к материалу представляет собой окказиональный пересказ конкретных сюжетов или воспроизведение исчислимого ряда довольно общих мыслей.

Отечественная историография анекдота в силу определенных причин не очень велика. Перу отечественных исследователей принадлежит ряд классических работ[35 - Пропп В.Я. Ритуальный смех в фольклоре (По поводу сказки о Несмеяне) // Ученые записки ЛГУ. № 46. Серия филол. наук, вып. 3. Л., 1939; он же. Проблемы комизма и смеха. М., 2002; Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; он же. Рабле и Гоголь: Искусство слова и народная смеховая литература // Бахтин М. Искусство литературы и эстетики. М., 1975; Лихачев Д.С., Панченко А.М. «Смеховой мир» древней Руси. Л., 1976.], посвященных смеху в народной культуре, однако проблема соотношения политической действительности и смеховой культуры на протяжении многих десятилетий оставалась вне поля зрения советских ученых[36 - Обращения к этой проблеме современных российских исследователей затрагивают советский материал в очень незначительной мере. См., к примеру: Разуваев В.В. Политический смех в современной России. М., 2002; он же. Народный смех в советской политической культуре 60—80-х годов // Независимая газета. 2000. 7 окт.]. Обращения советской литературы к анекдотам тоже весьма немногочисленны – после уже упоминавшейся статьи 1927 года в журнале «Новый Леф» анекдот надолго уходит в глухое подполье. Словосочетание «политический анекдот» исчезает даже из статьи «анекдот» во втором издании Большой Советской энциклопедии[37 - БСЭ. М., 1950. Т. 2. С. 439.]. Все академические статьи признают лишь исторические и литературные анекдоты, изучение которых в отечественной историографии со второй половины ХХ века носит систематический характер. Особенно повезло в этом плане анекдотам о Петре Великом, отразившим «с большей или меньшей степенью достоверности не только фактическую канву жизни Петра I, но и те представления, слухи, домыслы, одобрительные или осудительные суждения, которые циркулировали в стране и при его жизни, и уже после его смерти»[38 - Анисимов Е.В. Анекдоты // Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. СПб., 1993. С. 330—331. См. также: Эйдельман Н.Я. Грань веков: Политическая борьба в России (конец XVIII – начало XIX столетия). М., 1982; Павленко Н.И. «Достопамятные повествования» Нартова о Петре Великом // Россию поднял на дыбы… М., 1987. Т. 2.] и ставшим для исследователей своеобразным зеркалом, «отражавшим общественное мнение XVIII века». Теории литературного и исторического анекдота в целом[39 - Мелетинский Е.М. Сказка-анекдот в системе фольклорных жанров // Жанры словесного текста: Анекдот / Учебный материал по теории литературы. Таллин, 1989. С. 59—77; Дробова Н.П. Биографические предания о русских писателях XVIII в. как историко-литературное явление // XVIII век. Проблемы историзма в русской литературе. Л., 1981. Сб. 13.], а также их фольклорному модусу[40 - Былов В.М. «Деяния Петра Великого» И.И. Голикова как материал для изучения фольклора XVIII века // Русский фольклор. М.; Л., 1959. Т. 4. С. 120—133.; Плюханова М.Б. История юности Петра I у П.Н. Крекшина // Труды по русской и славянской филологии (Литературоведение). Тарту, 1981. Вып. ХХХII. С. 17—39; Райкова И.Н. Петр Первый в русских народных преданиях, легендах, сказках и анекдотах. М., 1993.], проблеме соотношения анекдота устного и литературного[41 - Нойманн З. Анекдот // Народные знания. Фольклор. Народные искусства. М., 1991. Вып. 4.], художественной специфике анекдота[42 - Петровский М.А. Морфология новеллы // Ars poetica. М., 1927. Вып. 1.] в советской и российской историографии посвящены десятки научных исследований. При этом ценные теоретические и методологические наработки на материалах литературного и исторического анекдота не вполне применимы к советскому анекдоту. Советский анекдот представляет собой часть устной демократической традиции. Анекдот в XIX веке, несмотря на то, что большинство исследователей признают наличие в нем черт, присущих фольклору, все же является малым жанром мемуарной повествовательной прозы[43 - Никанорова Е.К. Исторический анекдот в русской литературе XVIII века. Анекдоты о Петре Великом. Новосибирск, 2001. С. 3.]. Преемственность между советским анекдотом и анекдотом XIX века очень невелика и мы не можем говорить о историографической преемственности изучения этих жанров.

Первая отечественная статья, посвященная анекдоту как жанру фольклора[44 - Белоусов А.Ф. Дополнения к «Материалам по современному ленинградскому фольклору» // Учебный материал по теории литературы. Жанры словесного текста. Анекдот. Таллин, 1989. С. 152—159.], была опубликована лишь в 1989 году[45 - Существует, однако, более ранняя работа (обнаруженная А.С. Архиповой – см: Архипова А.С. Анекдот и его прототип: генезис текста и формирование жанра: Дис. канд. фил. наук. М., 2003), возможно, имеющая отношение к анекдоту: Яхин А.Г., Бекиросв М.Х. Опыт структурно-типологического исследования жанров (анекдоты, байки). Казань, 1979. Ознакомление с ней затрудняется тем, что она написана на татарском языке.]. С тех пор в отечественной историографии вопроса появилось несколько десятков работ, авторы которых в большинстве своем рассматривают советский анекдот в рамках фольклористики и лингвистики, уделяя внимание проблемам формирования текста анекдота из прототипических форм[46 - Архипова А.С. Анекдот и его прототип… С. 16.], жанровой трансформации анекдотических текстов[47 - Каспэ И.М. Кривое антизеркало. «Советский» и «постсоветский» анекдот: проблемы жанровой трансформации // НЛО. 2000. № 43. С. 327—334.], языковым особенностям персонажей и клишированным формулам в анекдотах[48 - Шмелева Е.Я., Шмелев А.Д. Русский анекдот: Текст и речевой жанр. М., 2002; они же. Клишированные формулы в современном русском анекдоте – http://ivgi.rsuh.ru/folklore/shmelev2.htm; Шмелева Е.Я. Анекдоты об армянском радио: структура и языковые особенности – http://ivgi.rsuh.ru/folklore/shmeleva1.htm; Переходнюк О.В. Язык современного русского анекдота // Русская речь. 1997. № 5. С. 124—127.]. Следует отметить и ряд работ, посвященных такой стороне жанра, как рассказывание анекдота[49 - Смолицкая О.В. Перформанс как жанрообразующий элемент советского анекдота – http://www.ruthenia.ru/folklore/smolitskaya1.htm; Руднев В. Прагматика анекдота // Даугава, Рига, 1990. № 6. С. 99—103; Пушкарева О. Пародирование как способ сюжетно-композиционной организации анекдота // Филологические науки. 1996. № 2. С. 35—41.] и социологический подход к анекдоту[50 - Дмитриев А.В. Социология юмора: Очерки. М., 1996; Дмитриев А.В. Социология политического юмора. М., 1998. Бутенко И.А. Из истории «черного юмора» // Социологические исследования. 1994. № 11. С. 43—52; она же. Юмор как предмет социологии // Социологические исследования. 1997. № 5. С. 135—141; Мошкин В., Руденко Д. Детский политический анекдот  // Социологические исследования. М., 1996. С. 23—35; Манкевич И.А. Анекдот как феномен социальных коммуникаций // Вестник Омского Университета. 2005. № 2. С. 94—97.], рассматривающий социальные функции юмора как такового и политического анекдота в частности. Особняком стоит психологический подход к изучению анекдота как продукта, отражающего скрытые основы человеческого деятельности[51 - Дружинин В.Н. Анекдот как зеркало русской семьи // Психология семьи. М., 1996. С. 119—130; Копылкова Е.А. Анекдот как средство переживания национальной идентичности: на материале еврейских анекдотов: Дисс. … канд. психол. наук. М., 2006; она же. Социально-психологический анализ особенностей еврейской национальной идентичности на материале еврейских анекдотов // Материалы Одиннадцатой ежегодной междунар. междисциплинарной конференции по иудаике Сэфер. Ч. 2. Академическая серия. Вып. 16. М., 2004. С. 494—503; она же. Еврейские родители сквозь призму анекдота // Корни. № 21. М.—Киев, 2004. С. 63—81; она же. Еврейский анекдот как материал для анализа семейных отношений // Тирош – труды по иудаике. Вып. 7. М., 2005. С. 144—152.]. В ряде публикаций анекдот рассматривался как источник, отражающий ментальность тех или иных групп, и носитель культурологических стереотипов[52 - Анашкин Г. Анекдот как концентрированное выражение ментальности // А.С. Пушкин и российское историко-культурное сознание. Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем: Третья междунар. конференция по истории психологии рос. сознания. Самара, 1999. Т. 5. Вып. 1. С. 21—22; Брикер Б., Вишевский А. Юмор в популярной культуре советского интеллигента 60-х – 70-х годов // Wiener Slawistischer Almanach. Wien, 1989. V. 24. P. 147—170; Воробьева М.В. Анекдот как феномен повседневной культуры советского общества (на материале анекдотов 1960—1980-х годов): Дисс. канд. культурол. наук. Екатеринбург, 2008; Монахова М. Отражение памяти в культурологических стереотипах (на материале анекдотов) // Вопросы гуманитарных наук. М., 2007. № 6. С. 341—351.].

В 2002 году была опубликована работа И.Б. Орлова и А.Я. Лившина, в которой исследователи относят анекдот и частушку к группе нетрадиционных источников – необходимых для того, чтобы получить «адекватную информацию о настроениях и жизненных ориентациях населения, обозначить систему приоритетов в этих настроениях[53 - Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М., 2002. С. 7.]», исходя при этом из понимания того, что «при отсутствии естественных форм проявления (через реакцию властей, например), общественное мнение проявляется через действие таких публичных механизмов, как фольклор»[54 - Там же. С. 9.]. Несмотря на это советский анекдот в исторических исследованиях последних лет используется недостаточно, преимущественно привлекаясь в качестве иллюстративного материала. К примеру, в работе О. Великановой «Образ Ленина в массовом восприятии советских людей по архивным материалам», строящейся во многом на анализе зафиксированных осведомителями НКВД—ОГПУ высказываний простых людей, мы можем найти тексты анекдотов из информационно-аналитических сводок, которые автор приводит как один из способов реализации потенциала ненависти по отношению к Ленину[55 - Velikanova O. The public perception of the cult of Lenin based on archival materials // Slavic Studies. Vol. 6. P. 80.].

Для отечественной исторической науки изучение советского анекдота находится в непосредственной связи с публикациями источников, содержащих тексты анекдотов. Можно выделить ряд статей, рассматривающих советский анекдот как памятник исторический – в первую очередь это публикации, посвященные конкретным коллекциям. Среди них обращают на себя внимание статьи А. Марчукова[56 - Марчуков А. Маленький мир с маленькими людьми: Советский политический анекдот в дневниках украинского литератора // Родина. М., 2002. № 2. С. 81—85.] и В. Любченко[57 - Любченко В. Евреи в городском политическом фольклоре Украины 1920-х годов: анализ дневниковых записей академика С.А. Ефремова // Тирош – труды по иудаике. М., 2003. Вып. 6. С. 175—188.]. Отдельного рассмотрения заслуживает одна из наиболее используемых и цитируемых статей по истории анекдота в ранний период существования СССР – публикация Р.М. Янгировым текстов анекдотов 1920-х годов, в «Новом литературном обозрении» в 1998 году[58 - Янгиров Р.М. Анекдоты «с бородой»: Материалы к истории неподцензурного советского фольклора 1918—1934 // НЛО. М., 1998. № 31. С. 155—174.]. Во вступительной статье автору удалось выявить чрезвычайно интересные материалы, проливающие свет на бытование анекдотов в советском обществе. Автор первым привлек внимание фольклористов и историков к записям анекдотов, сделанным американским журналистом Евгением Лайонзом. Но его подход к публикации собственно фольклора не выдерживает никакой критики – в его статье содержатся сильные искажения текста источника. Тексты, взятые Янгировым из разных источников, опубликованы вперемешку, без ссылок. Происхождение текста с трудом устанавливается даже при хорошем знании исходных материалов – некорректная литературная обработка ставит под вопрос научную ценность подобных публикаций. Кроме того в данной статье содержится ряд ошибок в переводе, приводящих к неверному пониманию текста.

Попытки рассмотреть анекдот как источник по истории представлений массового сознания предпринимались только на дореволюционных материалах. Так, историк из Нижнего Новгорода А.А. Демичев посвятил целый ряд статей[59 - Неполную библиографию публикаций А.А. Демичева, посвященных дореволюционному юридическому анекдоту как историческому источнику (10 статей) см. в его монографии: Демичев А.А. Образ суда в дореволюционном российском анекдоте. Н. Новгород, 2007. С.  62—64.] рассмотрению дореволюционных анекдотов о судебной системе; он изучал анекдот как источник, отражающий отношение «городской образованной публики»[60 - Демичев А.А. Дореволюционный юридический анекдот как источник изучения мирового суда // Вестник Нижегор. гос. ун-та им. Н.И. Лобачевского. Н. Новгород, 2007. № 6. С. 176.] к мировому суду.

Западная историография изучения различных юмористических форм, подробный обзор которой опубликован в 2001 году А.С. Архиповой[61 - Архипова А.С. Анекдот в зарубежных исследованиях XX века // Живая старина. М., 2001. № 1. С. 30—32. См. также: Еленевская М. Юмор и насилие: смеховая культура иммигрантов из стран бывшего СССР в Израиле // Израиль глазами «русских»: культура и идентичность (Сб. памяти Баруха Киммерлинга) / Отв. ред. Е. Носенко. М., 2008. С. 60—64.], по понятным причинам богаче отечественной. Феномен советского анекдота привлек внимание западных публицистов уже в первой половине 1930-х годов. Первым англоязычным обращением к теме советского неподцензурного юмора стала найденная А.С. Архиповой в журнале «Current History» за 1930 год статья Лео Гласмана «Большевики как юмористы»[62 - Выражаем признательность А.С. Архиповой за ссылку на данную публикацию: Glassman  L.M. The Bolsheviki as humorists // Current History. 1930, July. P. 721—724.], в которой приводятся образцы народного творчества и высказываются предположения об авторстве анекдотов. Однако более заметной стала публикация Евгения Лайонза, корреспондента UPI, прожившего в Москве 6 лет и собравшего, благодаря блестящему знанию русского языка, коллекцию анекдотов. В изданной после отъезда из СССР книге «Московская карусель» автор посвятил советскому неподцензурному фольклору отдельную главу, в которой мы можем найти не только тексты анекдотов, но и мысль о том, что анекдот является одной из форм коммуникации в советском обществе[63 - Lyons E. Red Laughter // Lyons E. Moscow Caroussel. N.Y., 1935. P. 323—340 или Lyons E. Red Laughter // Lyons E. Modern Moscow. L., 1935. P. 260—274; Lyons E. Stifled laughter // Harper's Monthly Magazine. 1934. № 170; Lyons E. Our Secret Allies: The Peoples of Russia. New York: Duell, Sloan and Pearce, 1954.]. Лишь как публикация материалов заслуживает внимания собрание[64 - Chamberlin W.H. Russia's Iron Age. Boston, 1934; Chamberlin W.H. The «Anecdote»: Unrationed Soviet Humor // Russian Review. 1957. Vol. 16.] американского журналиста Вильяма Генри Чемберлена, который находился в Советской России в качестве корреспондента газеты «Christian Science Monitor» с 1922 по март 1934 года и в это время вел дневник. Круг его общения в основном состоял из просоветски настроенной интеллигенции и партийных деятелей – и Чемберлен фиксировал ходящие именно в этих кругах тексты. Перечисленные статьи ценны как источник, содержащий записи ранних советских анекдотов, аналитическая же часть, как у большинства ориентированных на массового читателя публикаций, довольно слаба. Все три автора рассматривают анекдот как жанр антисоветский, демонстрирующий нелюбовь народа к советской системе.

Период после Второй Мировой войны был очень продуктивен в деле изучения анекдота. Результатом творческих усилий зарубежных исследователей стали десятки томов, посвященных как феномену анекдота в целом, его теории и конструированию концепции жанра[65 - Weber V. Anekdote. Die andere Geschichte. Tubingen, 1993.], попыткам объяснить его с точки зрении психологии[66 - Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному. CПб.—М., 1997.], рассмотрению анекдота в гендерном аспекте[67 - Flieger J.A. The Purloined Punchline: Joke as Textual Paradigm // Modern Language Notes. 1983. V. 98. № 5. P. 943—967; Legman G. Rationale of the Dirty Joke: An Analysis of Sexual Humor. Second series. N.Y.: Breaking Point, 1975; Reinche N. Antidote to Dominance: Women’s Laughter as Counteraction // Journal of Popular Culture. 1991. V. 24. № 4. P. 27—39; Ries N. Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca & L.: Cornell UP, 1997.], так и конкретным циклам: этническим[68 - Bennett D. J. The Psychological Meaning of Anti-Negro Jokes // Fact. 1964. V. 1. № 2. P. 53—59; Davies C. Jewish Jokes, Anti-semitic Jokes and Hebredonian jokes // Ziv A. Jewish Humor. Tel Aviv: Papyrus; Tel Aviv University, 1986. P. 59—80; Davies C. Ethnic Humor Around the World: A Comparative Analysis. Bloomington: Indiana UP, 1990; Dundes A. A Study of Ethnic Slurs: The Jew and the Polack in the United States // JAF. 1971. V. 84. № 332. P. 186—204; Reik T. Jewish Wit. N.Y., 1962.], сексуальным[69 - Legman G. Rationale of the Dirty Joke: An Analysis of Sexual Humor. Second series. N.Y., 1975.], садистским[70 - Hirsch R. Wind-Up Dolls // WF. 1964. V. 23. № 1; Sutton-Smith B. Shut up and Keep Digging: the Cruel Joke Series // Midwest Folklore. 1960. V. 10; Abrahams P. D. Ghastly Commands: The Cruel Joke Revisited // Midwest Folklore. 1961. V. 11. № 4. P. 235—246; Schimaier M. The Doll Joke Pattern in Contemporary American Oral Humor // Midwest Folklore. 1963. V. 13. № 67.] и абсурдистским[71 - Dundes A., Abrahams P. On Elephantasy and Elephanticide // Dundes A. Analytic Essays in Folklore. Mouton, 1975. P. 192—205; Dundes A. Slurs International: Folk Comparisons of Ethnicity and National Character // Southern Folklore Quarterly. 1975. V. 39. № 1. P. 15—38.] анекдотам. Для историографии исследования именно советского анекдота важен тот факт, что к нему обратились уже не журналисты, а ученые. Более чем полувековая история осмысления этого феномена в западной историографии дает нам значительное количество статей, посвященных политическому юмору в целом и советскому анекдоту в частности как одному из компенсаторных механизмов борьбы с психическим и социальным стрессом[72 - Bokun B. Humour Therapy in cancer, psychosomatic diseases, mental disorders, crime, interpersonal and sexual relationships. London, 1986; Dixon N.F. Humor A Cognitive Alternative to Stress? // Stress and Anxiety. Vol. 7. Washington D.C., 1980. P. 281—289; Draitser E. The Art of Storytelling in Contemporary Russian Satirical Folklore // Slavic and East European Journal. Albany, 1982. V. 26. № 2. P. 233—238; Draitser E. Comparative Analysis of Russian and American Humor // META: Journal des Traducteurs. 1989. V. 34. № 1. P. 88—90; Draitser E. Soviet Underground Jokes as a Means of Popular Entertainment // Journal of Popular Culture. 1989. V. 23. № 1. P. 117—125; Draitser E. Sociological Aspects of the Russian Jewish Jokes of the Exodus // Humor. N.Y., 1994. V. 7. № 3. P. 245—267; Farrer D. The Soviet Folktale as an Ideological Strategy for Survival in International Business Relations // Studies in Soviet Thought. Kluwer Academic Publishers, 1973. V. 13. № 1. P. 55—75; May R. Man's Search for Himself. N.Y., 1953; Lefcourt H.M., Martin R.A. Humor and Life Stress: Antidote to Adversity. N.Y., Berlin, Heidelberg, Tokyo, 1986.; O'Konneil W.E. Freudian Humour. The Eupsychia of Everyday Life // Humour and Laughter. Theory, Research, and Applications. London, 1976. P. 313—330; Nilsen D.L.F. The Social Functions of Political Humor // Journal of Popular Culture. 1990. V. 24. № 3. P. 35—49; Thurston R.W. Social Dimensions of Stalinist Rule: Humor and Terror in the USSR, 1935—1941 // Journal of Social History. 1991. V. 24. № 3. P. 541—562; Wade T. Russian Folklore and Soviet Humor // Journal of Russian Studies. 1988. V. 54; Yurchak A. The Cynical Reason of Late Socialism: Power, Pretence, and the Anecdote // Public Culture. 1997. V.  9. P. 161—188.] или форме протеста против официальной идеологии[73 - Beckmann P. Hammer and Tickle. Clandestine Laughter in the Soviet Empire. Boulder: The Golem Press. 1980; Draitser E. Soviet Underground Jokes as a Means of Popular Entertainment // Journal of Popular Culture. 1989. V. 23. № 1. P. 117—125; Nilsen D.L.F. The Social Functions of Political Humor // Journal of Popular Culture. 1990. V. 24. № 3. P. 35—49; Thurston R.W. Social Dimensions of Stalinist Rule: Humor and Terror in the USSR, 1935—1941 // Journal of Social History. 1991. V. 24. № 3. P. 541—562; Советский Союз в зеркале политического анекдота / Сост. Д.  Штурман, С. Тиктин. Иерусалим: Экспресс, 1987.]. Отдельно стоит выделить относительно недавнюю статью[74 - Oring E. Risky Business: Political Jokes under Repressive Regimes // Western Folklore. 2004. Vol. 63. P. 209—236.] Е. Оринга, в которой автор анализирует западную историографию феномена политического юмора в авторитарных обществах и рассуждает о природе политического юмора вообще, обращаясь в том числе к советскому материалу. Статья ценна также наличием ряда фрагментов интервью эмигрантов второй волны о культуре рассказывания анекдотов.

Важно, что тексты довоенных анекдотов в послевоенные исследования практически не попали. Использование анекдотов, имевших хождение преимущественно в эмигрантской среде в 1960—1980-х годах, приводило к ряду упрощений, что зачастую не позволяло западным ученым воссоздать адекватную картину бытования советского анекдота. По совершенно справедливому замечанию А.С. Архиповой, помимо наличия в ряде работ, посвященных советскому анекдоту, множества фактических ошибок, подчас нелепых, вызывают некоторый скепсис также ряд теоретических допущений, дающих основание западным ученым подозревать всех рассказывающих анекдоты (т.е. по устоявшемуся мнению подавляющее большинство населения СССР) в антисемитизме и пассивном диссидентстве[75 - Архипова А.С. Анекдот и его прототип… С. 16.].

В целом западная историография ориентирована на позднюю традицию советского анекдота. Несмотря на наличие трех небольших по объему, но довольно ценных англоязычных публикаций текстов советских анекдотов 1930—1940-х годов, довоенные материалы иностранными исследователями рассматриваются очень фрагментарно. Исключением является монография одного из крупнейших западных специалистов по советской истории Шейлы Фитцпатрик «Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город», которая, помимо этого, является и одним из немногих примеров использования анекдотов в серьезном историческом исследовании. В главе «Разговоры и те, кто их слушал» исследователь уделила внимание «жанрам народного творчества, менее стесненным, чем официальные средства выражения мнения», к которым Фитцпатрик относит анекдоты, слухи и частушки. По утверждению историка, эти жанры были «были для граждан способом показать кукиш советской власти, и соблазн сделать это был тем сильнее, что от публичных выступлений обычно требовалась ханжеская благонамеренность[76 - Фитцпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2001. С. 221.]». Опираясь в том числе на записи политического фольклора из информационно-аналитических сводок НКВД, хранящихся в т. наз. «Смоленском архиве», исследователь демонстрирует возможности жанра как одного из способов неформальной коммуникации. При этом, сравнивая анекдотические сюжеты и реальные жизненные коллизии[77 - Там же. С. 222.], Фитцпатрик показывает степень психологической достоверности фольклорного текста.

Отдельного обращения заслуживает историография анекдота стран бывшего социалистического лагеря, однако степень разработанности в ней советского анекдота определяется степенью соотношения в национальных анекдотических традициях оригинальных и общесоветских сюжетов. Проблема анекдота стран социализма только недавно стала объектом серьезного научного осмысления – и в первую очередь заслуга в этом принадлежит профессору тартуского университета Арво Крикманну, одному из организаторов международного симпозиума «Постсоциалистический анекдот»в Тарту в 2007 году. Перу Крикманна принадлежит ряд трудов, посвященных этническим и политическим эстонским анекдотам[78 - Krikmann A., Laineste L. (Eds): Permitted Laughter: Socialist, Post-Socialist and Never-Socialist Humour. Tartu: EKM Teaduskirjastus (в печати); Krikmann A. Jokes in Soviet Estonia. A  paper presented to the 18th ISH Conference at the Danish University of Education, Copenhagen, July 2006 – http://www.folklore.ee/~kriku/HUUMOR/Nlj_sovpol.pdf.]. Однако к сфере научных интересов Крикманна и его эстонских[79 - Laineste L. Researching Humour on the Internet. Folklore. Vol. 25; Laineste L. Targets in Estonian Ethnic Jokes Within the Theory of Ethnic Humour (Ch. Davies). Folklore. Vol. 29; Laineste L. Characters in Estonian ethnic humour (1890—2004). Folklore. Vol. 29; Laineste L. Poliitilised anekdoodid postsotsialistlikus Eestis Delfi Naljalehe n?itel [Political jokes in post-socialist Estonia on the Delfi joke page]. Keel ja Kirjandus. Vol. 50. № 1; Laineste L. The Politics of Joking: Ethnic Jokes and Their Targets in Estonia (1880's – 2007). Folklore. № 40.], польских[80 - Brzozowska D. Jokes in Poland at the Turn of the Century. W.: Swiat humoru, red. S. Gajda, D. Brzozowska, Opole 2000: 111—120; Brzozowska D. Internet Jokes as an Intercultural Phenomenon. W.: Man within Culture at the Threshold of the 21th Century, red. E. Rewers. Uniwersytet im. Adama Mickiewicza. Poznan 2001: 56—65; Brzozowska D. Funny or aggressive? Pragmatic analysis of national stereotypes in an advertisement – a case study, «Stylistyka» 2006: 385—398; Brzozowska D. Jokes, identity, and ethnicity. W.: New Approaches to the Linguistics of humor, red. Diana Popa, Salvatore Attardo, Galati: Editura Academica: 2007: 88—96.], болгарских[81 - Станоев С. Отношение власть—общество в рассказывании анекдотов в посттоталитарный период в Болгарии // Постсоциалистический анекдот. Тарту, 2007 – http://www.folklore.ee/rl/fo/konve/joke07/teesid.pdf.] и румынских[82 - Попа Д.Е. Политический юмор в публичной сфере в Румынии // Постсоциалистический анекдот. Тарту – http://www.folklore.ee/rl/fo/konve/joke07/teesid.pdf.] коллег скорее относится поздняя анекдотическая традиция стран социализма и ее функционирование в современных условиях, часто судьба этой традиции при попадании в интернет[83 - Крикманн А. / Krikmann A. Netinalju Stalinist / Интернет-анекдоты о Сталине / Internet humor about Stalin. Tartu, 2004.].

В историографии не существует комплексной модели, описывающей существование анекдота как одной из форм передачи политических смыслов. Достижения ряда гуманитарных дисциплин не интегрированы между собой, отчего историография изучения советского анекдота крайне фрагментарна. Отечественной исторической наукой этот жанр устной традиции признан в качестве исторического источника, однако при этом отсутствует целостное представление о специфике анекдота и степени отражения в нем представлений массового сознания. Скепсис историков по отношению к анекдотам хорошо понятен и во многом справедлив. Одной из центральных проблем изучения устной традиции является проблема соотнесения фольклорного текста и внетекстовой реальности, получившая развитие в трудах В.Я Проппа[84 - Пропп В.Я. Фольклор и действительность. С. 83—115.], Б.Н. Путилова[85 - Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988.], А.К. Байбурина, Г.А. Левинтона[86 - Байбурин А.К., Левинтон Г.А. О соотношении фольклорных и этнографических фактов // Acta Ethnographica Academiae Scientiarium Hungaricae. T. 32. 1983. P. 3—31; они же. К проблеме «У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С. 229—245.] и С.Ю. Неклюдова[87 - Неклюдов С.Ю. «Сценарные схемы» жизни и повествования // Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 2. М., 2004. С. 26—36; он же. Заметки об «исторической памяти» в фольклоре // АБ – 60. Сб. статей к 60-летию Альберта Кашфулловича Байбурина. СПб., 2007. С. 77—86.]. На сегодняшний день данная проблема не потеряла своей актуальности: согласно справедливому замечанию С.Ю. Неклюдова, на это указывают хотя бы ряд исследований по «устной истории», мало учитывающих коммуникативные особенности устной традиции, изучаемые фольклористикой[88 - Неклюдов С.Ю. Заметки об «исторической памяти» в фольклоре. С. 77.]. Общим моментом для современного гуманитарного знания является понимание того факта, что фольклор содержит в себе не конкретную историческую информацию, а матрицы общественного сознания, нередко имеющие мифологический генезис[89 - Ср.: Неклюдов С.Ю. Указ. соч. С. 77—78; Байбурин А.К., Левинтон Г.А. О соотношении фольклорных и этнографических фактов. С. 8; они же. К проблеме «У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов». С. 231—232.], что ставит под сомнение ценность анекдота как источника фактографической информации.

Политические настроения населения СССР и его отношение к советской власти в той или иной мере отразились в целом ряде исторических источников: дневниках, воспоминаниях, художественной литературе, «письмах во власть», данных перлюстрации писем и сводках о настроениях населения партийных органов и ОГПУ—НКВД; последние три источника особенно важны для историков по причине того, что в довоенный период не существовало публичных социологических служб, не проводились социологические опросы, и эти источники стали одними из основных каналов поступления высшему советскому руководству информации об обществе. Однако каждый из них обладает своей спецификой, определяющей степень его информативности и достоверности, и совершенно очевидно, что только комплексное исследование по всем типам источников способно приблизить ученого к созданию целостной картины общественных настроений советского периода. Кроме того, специфика источниковой базы – а именно наличие в ней сравнительно небольшого количества массовых источников, могущих быть обработанными с помощью статистических методов – оставляет открытым не только вопрос о ее количественном расширении, но и о привлечении качественно новых типов источников. Наличие огромного массива информации, относящегося к слабо контролируемой государством сфере коммуникации и могущего быть рассмотренным с применением статистических методов исследования и контент-анализа, с одной стороны, и состояние источниковой базы по истории общественных настроений советского периода, с другой, определяют важность изучения советского анекдота. Основная причина невнимания отечественных историков к столь значительному сегменту массовой коммуникации видится прежде всего в отсутствии значительных по объему научных публикаций текстов советских анекдотов. Настоящее издание представляет собой попытку восполнить эту недоработку.

* * *

Автор выражает глубокую признательность коллегам, на разных этапах работавшим с текстом, чьи ценные замечания и советы немало способствовали улучшению книги: директору Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ д. филол. наук С.Ю. Неклюдову, профессору кафедры истории государственных учреждений и общественных организаций РГГУ д. ист. наук А.Ю. Бахтуриной, зав. отделом современного фольклора Государственного республиканского центра русского фольклора канд. филол. наук М.Д. Алексеевскому, руководителю Центра по изучению отечественной культуры ИРИ РАН канд. ист. наук А.В. Голубеву, профессору РГГУ д. ист. наук Л.А. Молчанову, руководителю Отдела специальных исторических дисциплин ИВИ РАН д. ист. наук И.Г. Коноваловой, руководителю Центра истории России, Украины и Белоруссии ИВИ РАН д. ист. наук А.В. Шубину, старшему научному сотруднику центра «Восточная Европа в античном и средневековом мире» канд. ист. наук Т.В. Гимону.

Автор глубоко признателен коллегам, оказавшим помощь в поиске новых источников: бывшему архивариусу Института изучения Восточной Европы Бременского университета Г.Г. Суперфину, историку Русского Зарубежья, издателю журнала «За свободную Россию: Сообщения местной организации НТС на Востоке США» Р.В. Полчанинову, докторанту школы Иудаики им. Х. Розенберга при Тель-Авивском университете Н. Канторовичу, сотрудникам музея М.М. Пришвина Я.З. Гришиной и А.В. Киселевой, сотруднику общества «Мемориал» А.А. Макарову, сотруднику отдела использования документов РГАСПИ А.И. Баканову, научному сотруднику Отдела русского фольклора Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН канд. филол. наук Н.Г. Комелиной.

Отдельной благодарности заслуживает коллектив Российского государственного архива литературы и искусства, в частности директор архива д. ист. наук Т.М. Горяева, заместитель директора Г.Р. Злобина, а также все сотрудники отдела архивных коммуникаций, возглавляемого Н.А. Стрижковой. Без дружеского участия специалиста отдела хранения РГАЛИ Л.Л. Родионова работа с фондом Главреперткома увеличилась бы втрое.

Автор искренне благодарен также А.И. Баканову за перевод текстов на польском языке и В.Р. Рувинской за перевод анекдотов на иврите.

Необходимо засвидетельствовать глубокую признательность канд. филол. наук А.С. Архиповой, материалы совместной работы с которой цитируются в Указателе десятки раз. По существу она является соавтором комментариев к сюжетам о Сталине, переводчиком ряда англоязычных текстов и человеком, выявившим несколько ценных публикаций, которые стали источниками для настоящего издания.

Самой важной обязанностью автор считает необходимость поблагодарить своих родителей и друзей за терпение, понимание и неизменную поддержку, окружавшие его все время работы над Указателем. Без помощи С.И. и Н.И. Киреевых разговоры о завершении работы над данным изданием были бы столь же смешны, сколь и материалы, в него вошедшие.

Несмотря на значительную помощь коллег и обилие интеллектуальных долгов перед ними, все возможные ошибки и неточности остаются целиком на совести автора. Работа над Указателем продолжается, все замечания по настоящему изданию и информация об упущенных источниках будут с благодарностью приняты по адресу misha.melnichenko@gmail.com.

Анекдот и его фиксация

Советский анекдот – жанр преимущественно городского фольклора. В сельской местности каналом трансляции политических смыслов были в основном песни и частушки, хотя эпизодически анекдоты фиксировались и в деревне[90 - См., к примеру: Шевырин С.А. Проявление оппозиционных настроений политике Советской власти в крестьянской среде // Астафьевские чтения: современный мир и крестьянская Россия. М., 2005. Вып. 3 (19—21 мая). С. 364—368.]. Принадлежностью к устной традиции определяется ряд свойств, затрудняющих использование анекдота как источника фактографически достоверной информации. Текст анекдота вариативен, не имеет авторской привязки, с большими сложностями поддается хронологической локализации. Однако между анекдотом и более укорененными на русской почве фольклорными жанрами есть принципиальная разница: тексты, к примеру, сказок или былин передаются от поколения к поколению и, вследствие вариативности, степень трансформации информации в них несравнимо выше, анекдот же очень мобилен – возникнув буквально на следующий день после события, легшего в основу его сюжета, он сохраняет актуальность примерно столько же времени, сколько сохраняется внимание общества к этому событию. Новое – независимо от его окраски и влияния на судьбы носителей устной традиции – всегда имеет значительные шансы стать отправной точкой для актуальных времени юмористических текстов и породить, в зависимости от своего масштаба, единицы, десятки или сотни новых анекдотов. Как справедливо заметил в 1922 году В. Шкловский, «обилие советских анекдотов в России объясняется не особенно враждебным отношением к власти, а тем, что новые явления жизни и противоречия быта осознаются как комические»[91 - Шкловский В. К теории комического // Эпопея. Берлин. 1922. № 3. С. 63.]. Как только новое становится нормой, фонд сюжетов, связанных с этой тематикой, стабилизируется и практически перестает пополняться. Так, большая часть анекдотов о пятилетках сложилась в конце двадцатых – середине тридцатых, популярные сюжеты о репрессиях появились преимущественно в тридцатые годы – и все возникавщие в последующие годы немногочисленные тексты были связаны со спецификой новых витков государственной политики в определенном направлении. То есть тематика этого «жанра быстрого реагирования» определяется политической конъюнктурой.

Анекдот интересен отнюдь не как носитель фактографической информации. Текст имеет шанс получить устное распространение, только если он психологически достоверен и основывается на общем для большинства носителей традиции знании, т.е. анекдот на социально-политическую тему содержит самые общие стереотипы массового сознания. В анекдоте, как отметил В. Вацуро, главный интерес переносится с фактической на психологическую достоверность события[92 - Цит. по: Курганов Е. У нас была и есть русская литература… // Русский литературный анекдот конца XVII – начала XIX века. М., 2003. С. 8.] и это, как справедливо подчеркнул исследователь дореволюционного анекдота А.А. Демичев, делает актуальным изучение аксиологического аспекта информативности анекдота[93 - Демичев А.А. Образ суда в дореволюционном российском анекдоте. Н. Новгород, 2007. С. 16.].

Общим положением для исследовательской литературы является утверждение о тотальном отрицании анекдотическим жанром любых ценностей, которое, логически мысля, должно было бы привести к созданию в анекдотических текстах отрицательного образа любой власти. Это положение верно лишь отчасти – анекдот действительно представляет собой жанр, не имеющий табуированных тем, однако понимание его специфики помогает выявить в нем и положительные оценки осмеиваемого явления. В  анекдоте не может быть положительного героя в традиционном понимании – однако тональность фронтовых анекдотов или т. наз. троцкистских анекдотов демонстрирует исследователю наличие внутри жанра определенных критериев различия «добра и зла». Положительный герой анекдота – это герой-плут, находчивый и остроумный: такой, к примеру, как Троцкий в текстах тридцатых годов или, в определенной мере, Сталин в послевоенном анекдоте.

Движущей силой политического анекдота, как утверждал Андрей Синявский, является запрет[94 - Терц А. [Синявский А] Анекдот в анекдоте // Синтаксис. Париж, 1978. № 1. С. 77—95.] – и анекдот, без сомнения, является одной из форм трансляции общественных настроений в условиях идеологического примата власти, однако формой весьма специфической. Игнорирование ряда жанровых особенностей может привести не только к возникновению неверных представлений о роли анекдота, но и к искажению картины жизни советского общества в целом. Анекдот вовсе не обязательно является формой политической борьбы – несмотря на стремление советских властей (и ряда исследователей) доказать обратное. Подавляющее большинство советских анекдотов несут в себе некоторый заряд агрессии по отношению к установившемуся в стране порядку – не являются исключением и анекдоты, к примеру, о качестве обслуживания в советских столовых или пьяных милиционерах, потому как за этими сюжетами угадывается насмешка над советским государством в целом. Однако установка анекдота в конечном счете определяется самим потребителем – проиллюстрировать это можно противоположными оценками ранних советских анекдотов в информационно-аналитических сводках ОГПУ, которые порой воспринимались как одна из форм антисемитской пропаганды[95 - «Сюда же относится одна из разновидностей агитации – это воскресение умершего было еврейского анекдота, которые теперь тысячами передаются по углам интеллигентных гостиных и в колуарах советских учреждений. Конечно, анекдоты носят антисоветский характер, антисемитский (реагируя на каждую злобу дня) как советского, так и международного порядка» – Сводка ОГПУ о проявлении антисемитизма в городе и деревне // Неизвестная Россия (ХХ век). М., 1993. С. 347.], а порой – как одно из проявлений нелояльности еврейского населения СССР новому строю[96 - «Евреи побаиваются правительства, а также коммунистов. Они не говорят вслух о недостатках советского аппарата и отдельных работников, но, опасаясь наказания, делают это между собой, тайком рассказывая анекдоты на идиш» – Фэйнсод М. Смоленск под властью Советов / Пер. с англ. Л.А. Кузьмина; под. общ. ред. Е.В. Кодина. Смоленск, 1995. С. 467.], при том что, судя по доступным материалам, и в еврейской, и в русской среде ходили одни и те же сюжеты, построенные на одних и тех же стереотипах восприятия новой власти.

Конечно, в определенные моменты анекдот может восприниматься как вербальная агрессия, однако в той же мере акт рассказывания анекдота может считаться «выпусканием пара», способом сублимации негативной энергии[97 - Перцов В. Анекдот. Опыт социологического анализа // Новый Леф, 1927. № 2. С. 41—43.]. «Его [политического анекдота – М.М.] цели сложны и многообразны – от самозащиты личности до открытой словесной агрессии. Анекдот также выполняет функцию, связанную с механизмом “снятия” оппозиции “власть” – “народ”, “господство” – “подчинение”, обнажая амбивалентность любого политического явления, что лишает его прямолинейности и категоричности. Тем самым анекдот вскрывает скрытую реальность, стимулирует критику официальной идеологии»[98 - Дмитриев А.В. Социология политического юмора. М., 1998. С. 56—57.], – цитируют И.Б. Орлов и А.Я. Лившин социолога А.В. Дмитриева и вместе с тем ссылаются на высказанное им же утверждение, что политический анекдот может просто быть средством популярного развлечения[99 - Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М., 2002. С. 6.]. Однако в любом случае рассказывание политического анекдота манифестирует хотя бы частичное признание его психологической достоверности, соответствия анекдота (в той или иной мере) политической картине мира носителя анекдотической традиции. Совершенно верно в отношении литературного анекдота отмечает Е. Курганов – и в данном случае мысль вполне применима и к фольклорному материалу: «анекдот – это форма реагирования на некое сообщение, это историческая или просто логико-психологическая аналогия, ассоциация, заключающая в себе определенную концепцию события»[100 - Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб., 1997. С. 17.]. Это является общим местом не только для исследовательской литературы, но и для самих носителей традиции советского анекдота; очень тонко почувствовал природу этого жанра писатель М.М. Пришвин, записавший в своем дневнике от 20 октября 1932 года такие строки: «…Существует ли общественное мнение? Оно – в молчании и анекдотах; во всяком случае, это не сила, на которую можно опираться, пользоваться, рассчитывать; это сила, подобная сну: видел сон и забыл, а день проводишь под его тонким влиянием…»[101 - Пришвин М.М. Дневник. Тетрадь № 43. РГАЛИ. Ф. 1125. Оп. 1. Ед. хр. 403. Благодарю Я.З. Гришину и А.В. Киселеву за указание на данную цитату.].