Капризы Ангела, или Приказ 1138

    Мирослава Дорофеева
Светка встала и медленно, шаркая тапочками по ковру, пошла в ванну. Гулко хлопнула дверь и звонко щелкнула щеколда. Ванна была смежной с туалетом. Села на крышку унитаза и стала в зеркале разглядывать свое отражение. Медленно отражение помутнело, и появились три симпатичные физиономии гномов. Они смешно корчили мордашки и неустанно звали Свету куда-то пойти за ними, обещая золотую сказку, а главное – покой мыслям и прекращение ломки в теле.

На самом деле наркотики погубили жизнь и стали ширмой от действительности. Началось все с того, что Света в 15 лет взяла из рук Игорька баян, то есть шприц, как стимул для острых ощущений, но очень быстро поняла, что для него она кошелек, из которого легко вынуть деньги на дозу. И нет никакой любви. Полюбить Игорька она не успела, точнее, не смогла, позже столкнулась с его агрессией. Даже испытать с ним страсть не захотела. Он упустил свой шанс, а точнее, момент, а наркотик успел сильно впитаться в сознание Светки. Конечно, Игорь сделал попытку овладеть Светкой хитростью или силой, но изнасилования удалось избежать благодаря Диме. Света обставила все, как домогательство мало знакомого парня, и у Игоря хватило мужества не сказать Диме правду, видимо, на тот период наркотик еще не извратил его сущность. Света влюбилась в рыцаря-спасителя, но зелье делало свое дело. Учило изворотливости, беспощадному вранью, циничной жестокости и ненависти ко всему миру и жизни. Учило честно смотреть в глаза, любой ценой добиваться желаемого, а другого желании, кроме как иметь дозу, не было. И в результате все пагубное стерлось из памяти, а в сознании на поверхность вылезла обида на весь мир. Обида на родных и близких за то, что те пытались спасти от наркотиков, помещая в лечебницы. Обида, обида, которая сейчас руководила Светкиными действиями, корча смешные мордочки в зеркале.

Светка заткнула ванну пробкой, включила воду, взяла одноразовый станок, освободила лезвие, обгрызая зубами пластмассу. Поранила губу, и капелька крови яркой бусинкой выступила на ранке, потом медленно скользнула к подбородку, за первой бусинкой спешила следующая. Капельки крови сверкали на подбородке. Разглядывая себя в зеркале и видя пристальные взгляды гномов, Светка не пугалась крови. Ну, какой наркоман боится крови и иглы? С боязнью было покончено в самом начале, поэтому и стала наркоманкой. Света в задумчивости держала лезвие двумя пальцами, водила свободными по запястью левой руки. Она стремилась увидеть или нащупать вену, но в глубине сознания понимала, что она ничем не отличается от наркоманов и вены провалились навсегда и жизнь пропащая скрепит песком на зубах. Она встала, не снимая одежды, опустилась в ванну, наполненную водой, и с диким остервенением начала полосовать себя по левой руке. Позже, в травматологии медсестра скажет: «Как надо себя не любить, чтобы так уродовать?»

Вера слышала шум воды, но ей было все равно, что творится за закрытыми дверьми. Кайф накрывал, как положено, медленно и верно загоняя в небытие. Если бы не естественная потребность и не смежный санузел, ушла бы Светка за гномами в зеркальные дебри неизвестного мира, но вышло так, как оно вышло.

***

Амелия ушла в монастырь, оставив брата, терзаемого своими мыслями. Почему Рене оставила сестра? Только две родные кровиночки – они на этой земле. Чем жить дальше? Сама приехала к брату в лес, где он решил покончить жизнь самоубийством, не спасшись уединением. Взяла с него слово – клятву жить – и ушла в монастырь. Позже Рене получил письмо от сестры…

«…Брат мой Рене, ели ты хочешь помочь мне не страдать, тогда замени отца на постриге в монашки…» Амелия.

У Франсуа де Шатобриона, написано…

…О, восторги, даруемые нам религией, как велики вы, но как устрашаете души! У этого мрачного сооружения мне велят приклонить колена, и вдруг неясный шёпот доносится до меня сквозь погребальную плиту: я склоняюсь ниже, и до слуха моего (только я один слышу) доносятся странные слова: «Боже милосердный, сделай так, чтобы никогда не поднялась я с этого смертного ложа, и благослови всеми дарами твоими брата, не разделявшего моей преступной страсти». Эти слова донеслись из гроба (в гроб положили по религиозному обряду Амелию, для того чтобы прийти к постригу в монахини, через имитацию смерти). Наконец открылась мне ужасная тайна правды. Рассудок мой мутится, я падаю на саван, сжимаю сестру в объятиях, восклицаю: «Непорочная супруга Христа, сквозь холод могилы, из глубины вечности, уже отдаляющей тебя от брата, прими мой последний и первый поцелуй!»

Этот порыв, крик, слёзы прерывают обряд: священник замолкает, монахини закрывают решётки, толпа волнуется, устремляясь к алтарю. Я теряю сознание, меня уносят. Нет, не могу я испытывать благодарности к тем, кто вернул меня к жизни. Открыв глаза, я узнал, что жертвоприношение совершено и что сестра моя лежит в горячке. Мне передали её просьбу – не пытаться больше с нею увидеться. О, горестная моя жизнь! Сестра боится говорить с братом, брат страшится, чтобы сестра не услышала его голоса! Я вышел из монастыря, словно из того места, где страдал в огне, мы готовимся к небесному блаженству, где как в аду, мы всё теряем, кроме правды и надежды.

Постригом в монахини и зовом смерти Амелия не была вознаграждена. Смерть не пришла, ей предстояло узнать, что её тайная страсть к брату больше не тайна, её тайна раскрыта брату. А Рене предстояло осознать потерю сестры и надеть хомут одиночества. И нашей современной Амелии – Светлане – не суждено было умереть, это была её первая попытка суицида, а попыток умереть у неё будет ещё несколько.

Ванна, заполненная водой, плескалась через край, заливая кафель, медленно струилась из-под двери, заливая территорию коридора и кухни.

– Алло, алло Дима! – шептала в трубку Вера, боясь повысить голос.

– Да, Вера! Что-то случилось? – Дима знал, что без повода Вера не позвонит.

– Ещё не знаю, жива ли, но Света часа три назад закрылась в ванной. Вода хлещет из-под двери, я не достучалась до неё, на уговоры она не отзывается…

– О, черт, она же должна быть в больнице! – Димин рёв в трубку оглушил Веру.

– Дык… – заикалась Вера. – Уже третий день она…, то есть мы… это… – Вера захлебнулась словами, услышав гудки в трубке.

Всё, страх поборола, позвонила, и теперь ждать фейерверка недолго. Максимум через тридцать минут на пороге квартиры вырастут, как из ларца, два молодца в милицейской форме и кровь застыла в жилах от ужаса, ожидание пульсировало в сознании. Через двадцать минут трель дверного звонка ударила в барабанные перепонки. Едва успела Вера открыть замок, как от напора на дверь вместе с дверью отлетела под вешалку, брызнув, в разные стороны, свидетельством потопа. Вот и фейерверк, удар головой в стену, звездочки в сознании от резкого толчка. Хорошо, дело до отключения не дошло, плюхнулась в воду, набрала пригоршню воды и обильно смочила ушибленный затылок.

Дима со своим напарником, другом, почти братом Андреем, ввалились в квартиру и без церемоний в два плеча, грохнули по двери ванной. Картина «Водяной русалки» их не смутила, Дима заскрипел зубами, привычным жестом приложил два пальца к пульсу на шее. Чему удивляться, работал в убойном отделе, этому жесту научила жизнь.

– Сука… – прошипел сквозь зубы. – Скорую, быстро…

Дима не боролся с желанием утопить жену, рывком выхватил из ванной 47 килограммов, перекинул на руки. Кинулся семимильными шагами к дивану, на котором часа три назад Светка вела интимные беседы с гномами.

– Андрюха, одеяло! – крикнул через плечо следующему за ним напарнику.

Быстро, но аккуратно, завернул в одеяло «тряпичную куклу» без сознания и зашагал на выход со своей ношей, давая указания и ругая Веру.

– Наведи порядок, дрянь… – эти слова Дима произнёс, успев наградить Веру пинком.

Вера даже не увернулась от удара, наркотик тормозил реакцию и подсадил на измену. Виновато улыбнулась Андрею, он равнодушно пожал плечами и аккуратно отодвинул её от входа. Вышел, захлопнул за всеми дверь, оставив Веру один на один с уборкой воды и соседями, с которыми ей предстояло объясняться – вода грязными разводами уже залила нижний этаж.

На самом деле Дима был благодарен Вере за то, что та живёт в этой квартире, а точнее, в этом притоне, организованном им же самим для жены. Но разве Приказ 1138 оправдывает его действия? Нет, подчеркнёт безнравственность личности, и нависнет угроза увольнения из органов МВД по Приказу 1138. Ну, о какой чести мундира может идти речь, когда в основу отношений с женой положена его карьера, которую вершит её дед – генерал на пенсии. Когда на карте стоит жизнь его жены, матери его ребёнка, надо забыть о том, что она наркоманка. Вот вся подоплёка в софитах откровения.

Старенькому деду лазить по наркоманским притонам и подвалам трудновато, даже за любимой внученькой. Пусть эту лямку тянет муж, ну, а дед знает о притоне, откровенно поговорил с зятем, чем может, помогает, то есть прикрывает беззаконие и тянет зятя по карьерной лестнице. Так рассудил старик – спокойнее спится ночами, когда часть ответственности за прирученных котят делишь с кем-нибудь.

Ну, а Диме не из чего выбирать, ему «продуман – генерал», не оставил выбора, жена и карьера слились воедино. А есть ли выбор, если благодарность от начальства и звездочки на погоны вешаются вовремя? Если заслуги, какие никакие, отмечаются денежными премиями. Если уже в 30 лет – капитан с занимаемой должностью майора, ну, зачем позволять собственной совести пожирать разум? Надо относиться философски: ну, не повезло с женой, зато должность хорошая, ну, не повезло с женой, зато на погонах сверкают звёзды, а проблем с сексом никогда не будет, доступная женщина всегда встретится на трассе. Древняя профессия до скончания века будет пользоваться спросом.

Глава №2

Статья 8 – Общие правила поведения:

Часть 1.

Поведение сотрудника всегда и при любых обстоятельствах должно быть

безупречным, соответствовать высоким стандартам профессионализма и

нравственно-этическим принципам стража порядка. Ничто не должно

порочить деловую репутацию и авторитет сотрудника.

Часть 3.

Сотруднику-мужчине по отношению к женщинам следует проявлять

благородство, особую учтивость, внимание и такт, быть

предупредительным и вежливым на службе и в повседневной жизни.

    (Выписка из Приказа 1138)

И пошло, поехало – современного Рене не мучает совесть, он не скитается по лесам, не бежит от своих мыслей, живёт каждый день, проживая яркие ощущения. При виде милиционера, несущего на руках нечто в одеяле, все почтительно расступаются и открывают двери. Весь медперсонал становится покладистым и начинает усердно угождать, а точнее, для избранных выполнять свои обязанности. Так уж заведено в медицинских учреждениях совдепии, точнее в России и в СНГ тоже, что медперсонал, давший клятву Гиппократа о помощи всем больным одинаково, свои обязанности выполняет бюрократично, на личное усмотрение. Ниоткуда появляется каталка, и медсестра, вопросительно глядя, ждёт объяснений. Светка уже перекочевала из рук мужа в каталку, и заботливый персонал покатил её в реанимацию, с короткой характеристикой.

– Жить не хочет, вены вскрыла, – так сухо и коротко может объясняться только милиционер убойного отдела. Он расслабился, опустился в кресло и уставился на мигающую красную лампочку.

– Ну, молодой человек? – доктор звуком голоса привлёк внимание. Сдвинув маску на подбородок, остановился возле Димы. – Всё в порядке, даже рука будет функционировать как полноценная. Сухожилие не задето. Шока удалось избежать. Комы удалось избежать, не погрузилась в забытьё, пациентку вовремя доставили в больницу. Замечу вам, даже потеря крови незначительная. Я заштопал красиво, – вежливо докладывал доктор.

– Спасибо, доктор, я могу поговорить с… – Дима замолчал, не зная, кем представиться тому существу в реанимации, которое не хотел называть женой и по мере возможности стремился скрыть от людей, что она записана на его фамилии.

– Можете, только не долго, – доктор участливо махнул рукой в сторону дверей реанимации.

Ему было совсем неинтересно знать, кто, кому и кем из людей приходится, выяснять в его обязанности не входило, и работу регистратуры он не собирался выполнять. Опираясь на ту же клятву Гиппократа, он, по сути, выполнил свой долг.

Дима зашёл в белую, стерильно чистую палату, тихонько притворил дверь и усталым взглядом принялся разглядывать бескровное лицо жены. Один на один с собой он не стеснялся называть это чучело женой. Он осознавал, долг, нависший над ним за прирученного зверька, и нес крест ответственности за взятую когда-то девственность и рождение сына. Сын, скорее всего, играл ведущую роль в их отношениях. Дима подумал: «Привидение милее». Губы шевельнулись, ресницы дрогнули, в тот же миг распахнулись глаза и уставились в потолок. Светка уловила присутствие человека в палате, она не напрягала сознание, помнила, а точнее, знала, что люди в белых халатах прогнали гномов. Угрожали им шприцами с длинными, тонкими иглами, на кончике которых сверкали капельки живительной смеси для Светки и убийственной для гномов. Гномы убежали, даже не простились, испуганные звоном инструмента. «Кома» тоже чего-то испугалась и устремилась следом за гномами. Всё, чего Светке больше всего хотелось, так это не расставаться с веселыми гномами. Дальше, волной отрешённости захлестнула ненависть к врачам, к белому свету, который лез через глаза в сознание, заставляя осмысливать реальность. Ненависть к человеку, который сейчас на неё смотрел, была пропорциональна отвращению. Когда наркотики завладеют кровью, душой и телом, секс с мужчиной утрачивает смысл, потому и мужем Светка Диму не считала, даже не вспоминала о штампе в паспорте. На сына, во время редких свиданий, последние два года смотрела, как на человечка, не имеющего к ней никакого отношения.

– Не хочу… – Светка скривила губы, демонстрируя отвращение.

– Вот тебе раз, на твоём личике читается благодарность к тому человеку, который спас тебе жизнь… – Иронизируя, Дима потрепал волосы у себя на затылке, раздумывая о том, чего он не хочет.