Буря на Эльбе

«Нет», – подумал Чарли и покачал головой. Это невозможно. И, самое главное, опасно.

– Не стоит тревожить мертвых! – прошептал он и решительно направился обратно к столу. Но он почувствовал, как покалывают ладони.

* * *

– В нашей библиотеке есть «Король Лир»? – поинтересовалась Лили, опустив вилку.

Поданный на десерт ананасовый пирог с глазированной вишней был восхитительно вкусным, однако Лили прекрасно знала, сколько стоит этот экстравагантный ужин, приготовленный из привезенных из-за границы продуктов, и не могла им насладиться. Пожив в грязи и нищите, начинаешь смотреть на расточительство другими глазами. Но Генри настоял на том, чтобы на стол подавались только самые лучшие блюда. Платил ее отец, конечно. Как и за все в этом доме.

Генри поднял голову и посмотрел на Лили. Последнее время не часто случалось, чтобы она обращалась к нему, тем более нейтральным или даже примирительным тоном. У Генри на лице отразилось удивление, а взгляд на мгновение задержался на синяке у Лили под глазом.

– Конечно, – откашлявшись, ответил он. – Почему ты спрашиваешь?

Губы Лили дрогнули. Генри понятия не имел, какие книги есть в библиотеке. Он выкупил библиотеку у обанкротившегося акционера и с тех пор ни разу не заглядывал в нее. В приличном доме должна быть библиотека – это все, что его волновало. Поначалу Лили очень обрадовалась бесчисленному количеству книг, но вскоре обнаружила, что они совершенно не соответствуют ее вкусу: научно-популярные книги на латыни, исторические исследования о войне Алой и Белой розы… Кроме того, попытавшись снять с полки томик Диккенса, Лили с изумлением обнаружила, что многие книги в кожаных переплетах – целые ряды! – всего лишь муляж. Судя по всему, английские аристократы любят украшать себя интеллектуальным фасадом, однако не готовы вкладывать в него большие деньги. «Красивая обманка», – подумала тогда Лили. Прямо как древняя Пруссия. И как многое другое в жизни Генри. Лили готова была побиться об заклад, что он никогда не читал Шекспира.

– Просто так. Мне нравятся произведения Томаса Харди, – ответила она.

Генри серьезно кивнул:

– Томас Харди – великий писатель.

Лили прикусила щеку, чтобы не рассмеяться.

– Какая из его книг твоя любимая? – спросила она, невинно вскинув глаза.

– Как тут выбрать? – Генри покачал головой.

Лили напустила на себя невозмутимый вид, пытаясь скрыть свое презрение. Почему Генри не может просто признать, что ничего не знает о Томасе Харди, а о Шекспире – и того меньше? И что он не смог бы прочитать книгу на английском языке.

Они с Генри каждую неделю брали уроки английского. Ко всему прочему, Лили начала читать английскую литературу и очень полюбила этот язык, когда поняла, что в Британии, в отличие от Германской империи, есть множество писательниц, социально-критические книги которых могут скрасить ее долгие туманные вечера. А вот Генри английский давался нелегко. Он научился сносно разговаривать, но его знаний было недостаточно, чтобы получить медицинскую степень – что стало одной из причин, почему в последнее время он был как никогда вспыльчив и нетерпелив.

– Я попрошу Мэри найти для тебя «Короля Лира».

Генри улыбнулся, и в глазах у него промелькнула надежда. Лили практически слышала его мысли: неужто в кои-то веки у них состоится непринужденная беседа за обеденным столом, как у мужа с женой? Без ссор и угнетающего молчания?

– Благодарю. Однако ей придется непросто, ведь эту пьесу написал Шекспир, – приторно-сладко ответила Лили. Потом отодвинула стул и добавила: – Я утомилась. Прошу меня извинить.

Генри уставился на Лили во все глаза. Лицо его отразило мимолетное удивление, а затем потемнело от гнева. Он сжал губы и судорожно скомкал салфетку.

Лили не боялась: на трезвую голову Генри никогда не поднимал на ее руку. Когда он не ответил, Лили встала и, нарочито медленно обойдя его, покинула обеденный зал.

«Ты – чудовище, – подумала Лили, выйдя за дверь и прислонившись к ней спиной. – Ты, Лили Карстен, – настоящее чудовище».

Она покачала головой, заметив, что все еще думает о себе как о Карстен. Она так и не смогла привыкнуть к тому, что стала госпожой фон Каппельн. Только то, что Ханна тоже носит эту фамилию, немного примиряло Лили с навязанным ей браком.

Она проворно взбежала по обитой бархатом лестнице и толкнула дверь в детскую. Ханна по обыкновению спала на спине, вытянув руки и ноги. Несмотря на то что стояла прохладная английская зимняя ночь, скомканное одеяло валялось в изножье кровати. Лили тихо подошла к спящей дочери.

«Если бы твой отец мог тебя видеть… – Эта мысль приходила ей в голову по меньшей мере пять раз в день. Несмотря на то, что прошло более трех лет. – Он бы так тобой гордился».

Лили осторожно развязал узелок на ночном колпаке, который няня всегда слишком туго завязывала на подбородке Ханны.

– Ей будет трудно дышать, – каждый вечер возражала Лили, но Конни настаивала на том, чтобы колпак был затянут потуже.

– Если завязать слабо, то волосы выбьются из-под колпака и запутаются.

Это превратилось в своего рода игру: по ночам Лили прокрадывалась к дочери и развязывала ее колпак. Наутро волосы Ханны торчали во все стороны, но, по мнению Лили, маленькой девочке аккуратные волосы не нужны. Что ей нужно, так это хороший сон.

Отчасти причина такого бунта крылась в том, что у всех в доме было больше права голоса над Ханной, чем у собственной матери. Няня и гувернантка подчинялись указаниям Генри, поскольку это он их нанял. Лили с самого начала знала, что в браке у нее не будет никаких прав и тем более – права что-либо решать. Однако она только со временем поняла, что это означает для нее как для матери. Ханна – дитя, которое Лили носила во чреве девять месяцев, а потом родила, едва не лишившись жизни. Ханна – часть нее. Мысль о том, чтобы провести без дочери хотя бы день, была для Лили невыносимой.

Однако она не могла принимать никакие решения в отношении Ханны. Лили нельзя было кормить грудью, ей пришлось использовать молокоотсос, потому что молоко не переставало течь. Ханну кормили из бутылочки, причем делала это кормилица. Лили нельзя было решать, что девочке есть, когда ложиться спать и где находиться. Впрочем, Лили знала, что должна радоваться тому, что Ханна жива, что она здесь. Мало того, что Лили сама пыталась прервать беременность, так еще Генри наверняка собирался отнять у нее малышку после родов. Такой человек, как Генри, никогда бы не стал растить чужого ребенка, тем более – ребенка, прижитого женой от любовника. После родов, когда кормилица впервые привела Генри в комнату, Лили наклонилась и схватила его за руку. «Если заберешь у меня дочь, – прошептала она потрескавшимися от многочасового крика губами, – то я прыгну в реку в тот же день».

Должно быть, Генри по глазам жены понял, что она говорит всерьез. Он побледнел, и какое-то мгновение его лицо ничего не выражало. Затем он едва заметно кивнул. Встал, бросил взгляд на маленький сверток и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Лили без сил опустилась обратно на подушки. На этот раз она победила.

Однако Лили понимала, что не может каждый день использовать свою жизнь как рычаг давления. По большому счету, ее жизнь была довольно сносной. Генри тщательно расставлял свои приоритеты, поэтому во многом ей уступал, чтобы избежать лишнюю головную боль, однако во время коротких приступах садизма он снова и снова демонстрировал свою над ней власть. Словно хотел убедиться, что она не забыла, кто ее муж. Напомнить, кто принимает решения. Кто главнее.

Глава 2

Эмма Уилсон уперлась руками в бока и огляделась.

– Отлично! – объявила она. – Именно так я и представляла себе это место.

Она обращалась к элегантной пожилой даме, которая, судя по всему, не разделяла ее энтузиазма. Дама критическим взглядом осмотрела стены, покрытые свежей штукатуркой.

– Немного заляпанные, не находишь? – Она поджала губы и провела по стене тростью, соскребая краску. – Посмотри, уже осыпаются!

– Конечно, ведь никто не предполагал, что ты, Герда, начнешь их обдирать! – с улыбкой ответила Эмма.

Пожилая дама наклонила голову и тихо хмыкнула. Потом властным движением перекинула через плечо меховую накидку и прошествовала в соседнюю комнату. Ее расшитые бисером юбки волочились по полу, собирая опилки и пыль. Рабочие убрались за собой не очень тщательно.

Покачав головой, Эмма не смогла сдержать полувеселый-полураздраженный стон и поторопилась за Гердой Линдманн.

– Представь, что здесь стоит мебель! – Она остановилась и обвела комнату рукой. – Здесь будет зал. В угол, рядом с печью, мы поставим несколько кресел и диванов, а за ними – красивый стол. По вечерам женщины смогут собираться вместе, вышивать, плести кружева, пить чай. До чего уютная картина… Я уже вижу, как все будет!

Герда внимательно слушала объяснения. Эмма расценила ее молчание как согласие и прошла в следующую комнату.

– Вот кухня. Как видишь, мы почти все оставили так, как было. – Она указала на печь. – Там выход во двор. Курятник уже отремонтирован.

Герда по-прежнему ничего не говорила. Решив воспользоваться этой редкой возможностью, Эмма быстро взбежала на второй этаж по находившейся рядом с кухонной печью узкой черной лестнице. Наверху она остановилась, пытаясь понять, следует ли за ней Герда. Потом довольно улыбнулась, услышав глухой звук трости по нижней ступеньке. Через некоторое время появилась запыхавшаяся Герда. Эмма наблюдала за ней, прислонившись к стене.

– Хочу посмотреть, как ты будешь прыгать по лестницам, когда станешь такой же старой, как я, – едва отдышавшись, сказала Герда и добродушно подтолкнула Эмму тростью. – Вперед, госпожа доктор, чего стоишь? Я не буду ждать тебя весь день! Покажи, на что ушли мои деньги, – сказала она в перерыве между вдохами-выдохами.

– Хорошо, – усмехнулась Эмма. – По обеим сторонам коридора расположены жилые комнаты, каждая из которых рассчитана на двух женщин и куда, если нужно, поместится детская кроватка или люлька. – Она распахнула одну из старых деревянных дверей. – Комнаты выглядят одинаково, поэтому можно не смотреть их все. Печка, туалетный столик. Выход в конце коридора и… – Эмма запнулась. Она уже успела уйти вперед, но Герда по-прежнему стояла в дверях маленькой комнаты. Когда она не ответила, Эмма вернулась обратно. – Герда?

Герда подняла голову, посмотрела на нее и тихо произнесла:

– Эта комната не больше шляпной картонки.

– Знаю, – кивнула Эмма. – Тем более, что женщинам придется жить по двое. Да, условия не идеальны, но так мы сможем принять больше людей. К тому же большинство из них привыкли жить в куда более плохих условиях. По крайней мере, здесь тепло и чисто.