Слуги этого мира

– С ними отношения наладить было нелегко, и даже по сей день бывают трудности. Последнее, в чем они нуждались и нуждаются – в существах, которые будут ограничивать их свободу. Единственное, что помогло наладить с ними тесные связи – компромисс. Мы разрешили им вести охоту, но установили лимит добычи, которую они могут с собой увезти без угрозы военных разбирательств и преследования.

– А допустимое количество жертв – если эти слова вообще допустимы, когда мы говорим о живых разумных существах, – устанавливалось в присутствии Посредников цивилизаций, на которых велась охота? – спросила Помона, и опешила, когда Старший кивнул. – И они спокойно решают, скольких из их народа убьют?!

– Это решение было тяжелым для всех, даже для охотников. Они не привыкли «считать», как никто не привык так хладнокровно распоряжаться своим народом. Но это решение было единственно верным. Мы не имеем права навязывать или отговаривать от культурных ценностей кого бы то ни было. Потребность в охоте глубоко въелась в генетическую память этого народа задолго до того, как они впервые занялись изобретением технологий. Это то, – сказал Старший с расстановкой, – чем эта цивилизация живет. Запретить им охоту – все равно, что запретить людям познавать.

Таким образом, для решения конфликта было видно всего два пути: радикальный и компромиссный. Радикальный – запретить им охоту совсем, – привел бы к бесконтрольному истреблению всех взбунтовавшимися охотниками, к объявлению их преступниками, а там и к многочисленным войнам с неисчислимыми потерями. Компромиссный – установка на лимит жертв и сроков охоты, – привел к тому, что все мы сейчас видим над головой мирное небо.

– Но такой ценой…

– Цена в данном случае оправдана.

Умом Помона это понимала, но душой отказывалась принять. Старший видел, как борются в ней противоречивые чувства так же ясно, как и то, что спорить она тем не менее намерена не была.

– Итак. Охотники нашли мир людей и рассказали о нем нам, дали точные координаты и некоторые сведения об атмосфере вашего местожительства. Мы начали отслеживать уровень и темп развития человечества, чтобы определить, готово ли оно вступить в контакт. Даже просили охотников несколько раз доставить нам на изучение их трупы. Но оказалось, что для прямого контакта люди были еще слишком молоды. Они были далеки от точки совершенства своего разума, далеки от возможностей свободного передвижения за пределы своего мира, но задатки, в то же время, были на лицо. Люди совсем уже не походили на животных, у них была культура, а потому мы стали ждать. То и дело проверяли, как у них идут дела, поджидали удобный момент, чтобы заявиться с предложением мира, но все пошло не по самому радужному сценарию.

Помона уставилась перед собой. Она почувствовала, как остывают сцепленные за спиной пальцы.

– Умалять достоинства людей причин нет, они развивались быстро и даже интересно. Но вскоре что-то с ними произошло, и они… переступили черту. Человечество охватила всепоглощающая жадность – до ресурсов, до территорий, до привилегий. Мы полагаем, что они сами оказались не готовы к возможностям своего ума, гармония нарушилась, и люди, в голове которых творился хаос, стали обращать в хаос все вокруг себя. Знаний и ресурсов им хотелось все больше, и они буквально высосали из своего мира жизнь. Они еще не были готовы ни к путешествиям за его пределы, ни к мирным переговорам с нами и своими ближайшими соседями, но уже запустили необратимый процесс самоуничтожения своей цивилизации. Помочь им было нельзя. Люди превращали свой мир из бесконечного источника крова и пропитания в безжизненный камень. Мы поняли, что с этим народом наше знакомство так и не состоится: очередной мир, вымерший задолго до раскрытия своего потенциала.

В общем… к этому все и шло. Разумеется, мы были очень огорчены. Уже долгое время йакиты изучали культуру и язык людей, готовились к встрече, составляли учебный план и материал по образу их жизни, наречию и повадкам для молодого поколения. Из всех безвременно погибших цивилизаций человеческая была одной из самых амбициозных.

Как бы там ни было, нужно было смириться: человечество приближалось к своему концу. И мы подняли эту тему на одном из собраний.

– Зачем устраивать собрания по такому поводу, если вы все равно ничем не могли помочь? – не поняла Помона.

– Были цивилизации, которые всерьез интересовались людьми и просили держать их в курсе того, что с вами да как. В их числе – охотники.

– Неудивительно, – буркнула Помона.

– Да. Они не могли сделать мир людей своими охотничьими угодьями, пока у него не появится Посредник и не установится лимит на добычу. Охотники с нетерпением ждали охоты, а когда узнали, что человечеству осталось недолго, азарт у них возрос стократ. Успеть урвать, не будет второго шанса! В общем, они запросили разрешение устроить массовую охоту на людей, пока еще была такая возможность.

– Массовую?

– До полного истребления, – покивал Старший. И добавил, заметив выражение ее лица: – Мы дали согласие, да. Людей так или иначе ожидало неминуемое вымирание, вполне вероятно, при куда более мучительных обстоятельствах, чем при тех, которые могли предложить им охотники. Ты понимаешь?

– Д… да… – выдохнула Помона. По рукам и спине у нее побежали мурашки.

Он вздохнул.

– Я хочу, чтобы ты на самом деле поверила: если бы был хоть один шанс спасти людской мир, мы воспользовались бы им. И не дали бы случиться охоте.

Помона напряженно покивала, хотя ей трудно было смотреть Старшему в глаза.

– Значит, так и закончилась эпоха Старого мира. Люди его загубили, а охотники – добили?

– Да, так оно и есть.

– О, звезды. – Ноги Помоны стали ватными. – Простите, я в порядке, просто это звучит чудовищно. Но если все так и было, как тогда появился Новый мир для нас?

– Благодаря еще одному… концу. – Старший мрачно подпер очередной тяжелый шаг посохом. – Но на сей раз конец наступил для нас. Вернее, для многих-многих наших семей и их древ.

Это случилось аккурат перед охотой на людей. Чуть больше ста сорока лет назад в тот роковой день на Плодородную долину напали имэн, с одним из которых вы имели несчастье познакомиться лично. Напали в таких количествах, в каких не прилетали на крик рожениц никогда прежде. Их популяция неожиданно приумножилась в пять или шесть раз, и разумеется, йакиты были не готовы им противостоять.

Долина впала в хаос. Несколько дней шла кровопролитная война за потомство. Имэн было много, и все они были голодны до такой степени, что на гнезда нападали целыми стаями. Одержать победу без потерь было невозможно, и чуть более семисот древ пало.

– Семисот? – охнула Помона и повернулась к виднеющимся вдали древам, и в том числе к загнившей аллее. – Хотите сказать…

– Да. – Старший скорбно склонил голову. – Та самая часть долины, в которой вы проживали – примерно треть того, что осталось от павших в тот день древ. Другие уже давно вырублены, их древесина используется для разных нужд. Но разумеется, даже если вырубить их всех, мы никогда не забудем об этой трагедии.

– Как ужасно…

Старший согласился. Они остановились и молча уставились на распростертую вдалеке долину, где смерть бок о бок уживалась с жизнью. Старший оперился о посох обеими руками. Горько вздохнул. И только сейчас Помона осознала, насколько тот был стар.

– Зрелище это было страшное, Помона. Я был ребенком, когда это случилось. Многие семьи были истреблены полностью: не только дети, но и родители, а то и поколения выше, которые пытались их защитить. Были и такие семьи, в которых выжило только по одному из супругов – самец или самка. Без потомства и своей пары их древо все равно бы засохло, и они не видели причин, по которым должны были жить дальше.

Помона шумно сглотнула. Она таращилась на Старшего, ощущая, как кровь отливает от лица. Помона догадывалась, что ее кожа становится такой же белой, как его шерсть без капли пигмента.

– Они не могли жить с чувством невыполненного долга, и уж тем более – с мыслью о том, что потеряли свою любовь, потомство, свой смысл жизни. Никто из Старших не стал их останавливать, потому как йакиты практикуют самосуд. Каждый поступает с собой так, как считает нужным. И… каждый оставшийся в одиночестве йакит приговорил себя к смертной казни. На рассвете после окончания войны они, оскальзываясь на крови, как один обвивали вокруг шей ветви, по которым некогда забирались в гнезда, и совершали прыжок.

Старший зажмурился, морщины вокруг глаз врезались ему в кожу глубже. Помона была бледнее самой смерти.

– Я помню хруст сотен ломающихся одна за другой шей, и не было еще ни одного звука ни до, ни после, которой бы заставил меня так бояться.

Он покачал головой, словно попытался вытряхнуть из нее наваждение. Вновь распахнул дрожащие в глазницах, умные, чуткие глаза, глубоко вдохнул запах цветущих персиков, который долетал даже до городских улиц.

– Но помимо этого в долине оставалось достаточно много пар, которые не потеряли друг друга, но лишились всего потомства. Матери с распухшими от молока грудями, которым некого было больше кормить, были так разбиты, что от горя могли не дожить до следующего сезона спаривания. Мужчины были подавлены не меньше, но не собирались допустить смерть супруг, а потому не сломались. В отчаянии они пошли за советом, как быть, к Старшим, не просто как к мудрецам, а как к опытным мужчинам и таким же любящим мужьям.

Чтобы пережить потерю, нашим самкам нужно было о ком-то заботиться. Они нуждались в ком-то, чья хрупкая жизнь целиком зависела бы он них. Только это могло помочь им жить дальше, хотя бы ради других. Так сказали Старшие, и устроили по этому поводу большой совет, на котором пришли к согласию, перевернувшему судьбы не только наших с вами, но и других цивилизаций в том числе.

Перед тем, как дать официальное согласие на массовую охоту на род человеческий, который и без того был обречен на гибель, йакиты выдвинули охотникам условие: перед полным истреблением они должны доставить в долину новорожденных человеческих младенцев в количестве равном потерянным в этом году детям. Охотники отнеслись к этой затее скептически, но не могли отказать в такой малости в обмен на охоту планетарного масштаба, какие они могли позволить себе только много веков назад, когда не существовало еще их союза с йакитами.

Они дали согласие, и на земли Плодородной долины, полные безутешных женщин, ступило двести пятьдесят два йакита с осиротевшим младенцем на руках у каждого. У них больше не было ни дома, ни родных, ни шансов выжить самостоятельно, и наши самки с жадностью приняли крох под свое крыло.

Помона стояла как громом пораженная. Она раскрыла рот, но Старший приложил палец к губам, призывая пока помолчать.

– Человеческие детеныши самкам очень понравились. Они поили их своим молоком, не расставались с ними ни на секунду. Их умильная уязвимость, беспомощность, которая заставляла женщин чувствовать себя нужными, помогла им пережить трагедию и даже быстро восстановиться, воспрянуть духом. Йакиты вкладывали в них душу целый год, до следующего сезона спаривания, питали их любовью, как своих собственных детей, и конечно, когда женщины были снова готовы рожать, не могли просто выбросить их, как игрушку. Через молоко раса йакитов породнилась с родом людским, и было принято дать цивилизации второй шанс на существование.

Йакиты массово занялись изучением человеческого языка и культуры, дабы передать знания младенцам, чтобы в будущем они не отставали от своего развития, а приумножали его. Мы поделились с людьми своим миром, поселили их неподалеку от собственного дома и воздвигли им поселение на месте обиталища наших приматов, которые при детальном изучении оказались невероятно похожи на людей. Назвали поселение Пэчром и построили его по образу и подобию некоторых населенных пунктов, в которых любили проводить время люди Старого мира. Построили людям дома и продолжаем их строить из добытой в Плодородной долине древесины.

– Дома… Наши дома сделаны из ваших мертвых древ? – прошептала Помона.

Старший кивнул.

– Так и появилась новая служебная точка для наших мужчин – поселение людей, в котором мы следим за тем, чтобы наши приемные дети росли и развивались в безопасности. Мы много лет занимаемся вашим обучением, чтобы не слабел многообещающий интеллект. Следим за вашим здоровьем. Помогаем приумножать численность. Делаем все, чтобы огородить вас от того, что прочно заложено в вашей генетической памяти – инстинкта уничтожения самих себя.

– Ваш народ называют у нас Стражами, – медленно проговорила Помона, собирая по крупицам воедино все, что рассказал Старший. – И мы всегда гадали, от чего именно вы нас сторожите. Ти-Цэ говорил, что вы – не воины, и применяете силу, только если… – Она охнула. Наконец Помону осенило. – Если вашему потомству угрожает опасность.

Старший широко улыбнулся.