Хайо, адотворец

荒雨

Боги эн-мусуби. Соединители судеб. Они кажутся славными, до тех пор пока не свяжут твою судьбу с каким-нибудь пьяным бродягой, которому суждено умереть в вонючей выгребной яме.

На землю обрушился дождь, горячий и зловонный. Что-то склизкое потекло по лицу Хайо и поползло за шиворот. Она завопила и захлопнула дверь.

– Потроха?! – Глянцевитые комья, бликуя под вспышками молний, шлепали об оконное стекло. В небе загремело. – Серьезно? Дождь из рыбьих внутренностей?!

– В божественном прогнозе на сегодня не предупреждали, да? – мягко колыхнулись волосы. Незнакомец встал с пола, пока Хайо пыталась соскрести с лица налипшую мерзость. – Вот, возьми. Вытрись.

В поле зрения Хайо оказалась какая-то рукопись с убористыми письменами. Он выудил ее из потрепанной сумки.

– Нет, ни в коем случае.

– Тут ничего важного. Ну, уже. Дело в том, что я писатель. Моя серия с сегодняшнего дня снята с выпуска, так что эти главы ничего не стоят. У тебя, э-э-э, плавательный пузырь под ухом.

Хайо взяла протянутый лист, не глядя в текст:

– Спасибо. А что, на Оногоро это обычное дело? Дождь с потрохами?

– Не обязательно с потрохами. Дикий дождь может вообще что угодно принести. – В оконное стекло стукнул еще один плотный комок. – Прошу прощения, ты недавно на Оногоро?

– А что, не видно?

– Не люблю домысливать. Тут мало кто говорит на «стандарте» в частной обстановке, но как бы… – Из-под завесы волос показались руки. От кончиков пальцев до запястий тянулись длинные розоватые шрамы. – В общем, божественное явление вроде дикого дождя – штука совершенно естественная, так что бояться не стоит. Ты знаешь что-то о метке?

Кэгаре. Метка.

– Это что-то вроде налипшей на душу грязи, – сказала Хайо. – Ее можно подхватить от смерти и всего, что к ней приближено, например от больных или рожениц. – Представления о метках неизменно предполагали предвзятое отношение к женщинам и всему, что ассоциировалось с разделкой, кровью, плотью, всем таким. – Но при чем тут дикий дождь?

– Он случается, когда богу нужно избавиться от метки. Боги существуют лишь потому, что людям надо как-то договариваться с безликими силами природы и у кого-то просить защиты, – ответил собеседник. – И когда бог каким-то образом причиняет человеку вред, пусть даже непреднамеренно, он как бы отторгает эту потребность, дающую ему жизнь. Таким образом, бог становится на шаг ближе к тому, что в его случае считается смертью.

– Выходит, каждый раз, когда бог не смог защитить человека…

– …он получает метку.

Хайо вспомнила, как Тодомэгава треснул кулаком по мосту. В качестве наказания я готов принять метку своих невыполненных обязательств.

Ее спутник подошел и встал рядом у заляпанного окна.

– Как ты понимаешь, набрать таких меток – дело нехитрое. Даже неизбежное. Люди такие уязвимые. Потому у нас бывает так много религиозных фестивалей. Они помогают богам очиститься от меток. А между фестивалями боги иногда сами понемногу справляются с метками – таким вот «диким» образом. Дикий дождь, – он провел пальцем вдоль серого слизистого следа на окне, – как раз этот случай. Бог выжигает метку. Может показаться, что это вредит людям, но нет. Около того, но не более.

– Это как?

– У богов, как и у людей, четыре души. Грубо говоря, они поделены на два их «обличья». Одно обличье мы видим на улицах Оногоро – то самое, с которым взаимодействуют люди, – нигимитама. Это «очеловеченный» бог – спокойный, приятный, связанный с человеческими сетями эн на Оногоро. Другое обличье – арамитама, «дикий» бог, он вне человеческой эн. Это обличье не связано с человеческими запросами, оно никого не защищает. Оно чистая природная мощь, к нему не пристают никакие метки, о каких бы разрушениях ни шла речь. Когда боги позволяют себе немного «дикости», они просто ненадолго отвязываются от сетей эн – выжигают метки и при этом не набирают новых.

Хайо вытаращилась. Если «немного дикости» – это летящие с неба потроха…

– А если бог продолжает собирать метки?

– Тогда его бедный дух окончательно «дичает». Безоговорочно. Бог выпадает из человеческих связей эн и полностью переходит в арамитама, и все из-за этих проклятых смертных. – Он потряс изувеченными руками. – Мы называем это «падение».

– Боги получают метку, если проклинают смертных?

Она почувствовала его пристальный взгляд.

– Не всегда, но должны.

Хайо цокнула языком:

– Лазейки в правилах?

– Всего одна. Называется «Веская Причина». С заглавной. Если у бога есть Веская Причина проклясть смертного, метка за проклятие будет легче.

– А кто решает, что причина – Веская?

– Сами люди, хотя и неосознанно. В правилах о проклятиях это названо «коллективный дух людей Оногоро». Милая размытая формулировочка, – добавил он, увидев, как Хайо скривилась. – И непостоянная. Так что боги толком и не понимают, есть ли у них эта Веская Причина, поэтому сперва проклинают, а потом уже разбираются, была она или не была.

– А зачем вообще идти на риск и проклинать смертных? – спросила Хайо. Что такого мог натворить Дзун, чтобы это считалось Веской Причиной, по которой его настигло такое жестокое проклятие?

– Иногда метка кажется им весьма скромной платой за, допустим, месть, – последовал ответ. – Или в гневе они попросту забывают о последствиях.

Внутренности залепили окно тонкой серой слизистой пленкой.

Хайо обвела взглядом хижину. Плетеные стены из бамбука, в которых торчат записки, объявления и какие-то письма.

– Что это за место вообще?

– Хижина посланий, – мягко ответил ее собеседник. – Здесь оставляют сообщения для тех, кто находится неизвестно где.

Хайо придвинулась поближе и стала рассматривать серо-голубые клочки бумаги. Что-то хрустнуло у нее под ботинком. Она подняла ногу.

К подошве прилипла соль.

Ее кольнул холод.

Дзун. Он был здесь. В этой самой хижине.

Вывод никак не складывался у нее в голове, но предположение казалось разумным – Хайо нутром чувствовала. Судьбоносная связь тянула ее за нити адотворческой эн.

– А есть такие же хижины, но поближе к театру Син-Кагурадза?

– К Син-Кагурадза эта ближайшая.

Если Дзун с той самой ночи скрывался здесь, в слепом пятне для богов эн-гири, это вполне объясняет, почему Тодомэгава его не нашел. Хайо присела и стала внимательно рассматривать пол. В тени скамейки блеснули крупинки соли.

Ее спутник прочистил горло:

– Ты что-то ищешь?

Хайо выпрямилась. Потом обернулась к письмам на стене:

– Возможно, записку.

Дзун не мог говорить, но вдруг мог написать? Пусть даже не Хайо, пусть кому угодно. Найти бы хоть намек на то, о чем он думал, когда направлялся к мосту Син-Кагурадза, – это бы привело ее на шаг ближе к разгадке случившегося, а заодно и к тому, кто даст ей особое поручение.

К тому, кто купит месть за мертвого. За Дзуна.

– Я мог бы помочь. – Незнакомец тоже подошел к стене. – Я тут каждую неделю бываю. Знаю, какие записки свежие.

– Не факт, что это именно записка, – уточнила Хайо. У нее все внутри все сжалось, когда она сообразила, как на самом деле здесь много бумаги: казалось, будто хижина оплетена изнутри серо-голубым плющом. – Я пойму, когда увижу.

Он тихо хмыкнул:

– Изрядная уверенность.

– У меня есть… эн, которая ведет меня к людям, которым я нужна. – Хайо обвела глазами стену в поисках свежих записок, покрытых кляксами. – Иногда эта эн приводит ко мне мертвецов, которым нужно участие живых… чтобы их не забыли. Эта эн помогает мне почувствовать и понять, как оборвалась эта жизнь, и найти того, кто заплатит за… мои умения. Надеюсь.

– Прости, я правильно понял, что у тебя эн с мертвыми?

– Не совсем. Скорее, с грязным бельем, следами чужих зверств.

– Но жить с такой эн просто ужасно! Это сколько же меток ты собираешь! И сколько кошмара видишь!

– Ага, давай поговорим об этом. – Она вдруг вспомнила Дзуна, его иссохшую широкую улыбку, этого юношу, чьи слезы иссякли, а живой разум превратился в обезвоженный комок. – Нормально все. Это часть меня и моей жизни.

– Часть твоей жизни?! – Незнакомец протянул руку, будто собираясь коснуться рукава Хайо, но опустил ее. – Молись богам эн-гири, чтобы они разрушили эту эн! Как же, наверное, тебе несладко приходится. Боги, мне так жаль!

– Мне не нужно, чтобы ее разрушали, – жестко отрезала Хайо. – И к чему тут твое сожаление? Ты-то вообще ни при чем.

– Еще как при чем, – удрученно сказал он. – Я бог эн-мусуби и связей судьбы.

Вот оно что.

Хайо с запозданием вспомнила, что боги Укоку носят имя Яойорозу-но-ками, Неисчислимые боги, и составляют чуть ли не половину населения Оногоро.

У компаньона Хайо не пылали глаза, как у Тодомэгавы, он не давил своей силой, как богиня врат в терминале, – он ничем себя не выдавал. Может, будь ее чувства острее, она бы ощутила тяжесть теней, словно каждая из них была мокрым халатом, который повесили сушиться, и при каждом дуновении ветра он прилипает к чему-то огромному, настороженно за ним притаившемуся.

Хайо так резко склонилась, что у нее хрустнула шея:

– Прощу прощения за неуважение в моих словах или действиях, которые могли бы послужить Веской Причиной для проклятия.

– О, не надо. Перестань, пожалуйста. Посмотри на меня. Не надо этих формальностей. Мы отлично обходимся без них.

Бог эн-мусуби отчаянно замахал руками. На этот раз Хайо заметила гладкие кончики его пальцев со стертыми отпечатками.

– Я неправильно выразился. Я не совсем бог судьбоносных связей, ха-ха. Точнее, я бог. Но другие справляются гораздо лучше меня. У меня нет приверженцев, так что нет и сил. Я вижу сеть эн, но не могу ее коснуться. Насколько мне известно. – Он опять рассмеялся, но осекся, встретив молчание Хайо. – Честное слово, я не обиделся. Пожалуйста, посмотри на меня, пусть все будет как было. Два незнакомца прячутся от дикого дождя и ищут какое-то письмо. Они никогда больше не встретятся.

Хайо подняла голову и обнаружила, что, пока ее спутник рьяно махал руками, его волосы раскинулись, как занавес, и открыли лицо. Его тоже покрывали грубые полосы шрамов, пересекая рваное ухо, точеный подбородок, высокие скулы и курносый нос. Шрамы расходились веером от уголков рта. Над глазами виднелись следы, будто кто-то пытался их выцарапать, будто толпа пыталась разорвать его на части голыми руками. На вид он казался моложе Мансаку, может, даже ровесник Хайо. Он таращился из-за своих круглых очков и быстро-быстро моргал – словно не мог поверить, что кто-то осмелился встретиться с ним взглядом. Однако лицо его было нежным. Изящным, словно драгоценный образчик каллиграфии. Да и в целом он производил впечатление практически противоположное тому, что создавал Сжигатель Тодомэгава.

Он попытался прикрыться рукавом.

– Подожди. – Хайо остановила его – жестом, не касанием. Он ведь тоже ее не тронул. – Мне приятно видеть твое приветливое лицо.

– Мое лицо? Приветливое?

– Ты помог мне удрать от Сжигателя. Дал мне бумагу, чтобы вытереться. Это лицо того, кто дважды оказал мне любезность. – Она все еще сжимала в кулаке рукопись. На торчащем несмятом уголке виднелись аккуратные буквы: «…так и закончилась еще одна странная история на залитых фонарным светом улицах Хикараку, где оживают мечты и умирают мечтатели». Строки показались Хайо смутно знакомыми, но отчего – она не поняла, так что решила сосредоточиться на посланиях на стене. – А почему ты решил, что мы больше не встретимся? Может, нас свяжет эн.

– Может, но вряд ли.

– Почему?

Бог эн-мусуби улыбнулся:

– В последнее время мне мало с кем удается установить прочную эн. Не знаю почему. Давай вернемся к письму, которое ты ищешь. Какие у тебя есть зацепки?

Хайо задумалась. Как бы Дзун отметил письмо, если бы оставлял его в общедоступном месте? Написал бы свое имя, а еще?

– Талисман.

– Талисман, значит. – Бог чуть присел, всматриваясь в следующий ряд записок. – Интересно. Какой?

– Защитный, которой позволяет прочесть письмо только непосредственному адресату. Он такой… – Хайо начертила в воздухе знак.

Бог помолчал, потом вдруг вытащил из-под мантии узкий серо-голубой конверт.

– Вроде этого?

Он перевернул конверт.

Хайо смотрела на талисман, который сама же показала Дзуну. Запела струна адотворческой эн.

– Да, именно. – У Хайо перехватило дыхание, словно она споткнулась о натянутую вдоль пола нить и чуть не упала. Она перевела взгляд с конверта на бога. – Но откуда ты…

Откуда ты, лишенный силы бог эн-мусуби, взял письмо Дзуна?

Вытянутые, словно мазки кисти, глаза бога заметались по комнате. Он искал выход. Хайо не винила его. Ей самой хотелось уйти отсюда – потому что она тоже ощутила эти удушающие объятия судьбы, эту эн.

– Нацуами, – вдруг выпалил он.

– Что?

– Это мое земное имя. Мой редактор его ненавидит. Мой брат использует его, чтобы меня дразнить. Дзун указывает его в строке для адресата. – Его мягкий голос перемежался шлепками рыбьих кишок по крыше хижины. – Бог может проклясть того, чье имя и лицо он знает. Я знаю твое лицо – и, кажется, знаю твое имя. Будет честно сказать тебе свое. Ты Хайо Хакай, да?

– Да. – Правила проклятий для богов распространялись и на адотворцев. Хайо тоже нужно было имя и лицо того, кто будет ею проклят. – Кем ты приходишься Дзуну?

– Другом. Ну… Если точнее, другом по переписке. Мы случайно познакомились и подружились. Но с учетом того, как я устанавливаю эн с людьми, переписка – это лучшее, что я мог ему предложить. Шестнадцатого числа каждого месяца он оставляет здесь конверт для меня, а тридцатого я приношу ответ. – Нацуами слабо улыбнулся. – Он велел присматривать за вами с братом, когда вы приедете, и встретить вас как друзей.

– Когда он это велел?

– В сегодняшнем письме. Хотя мне непонятно, почему из всех жителей Оногоро он выбрал меня. Знает же, что у меня сложности с эн. – Нацуами повертел конверт в руках, как будто ища подсказки в кляксах. – А ты, Хайо Хакай? Кем ты приходишься Дзуну? С этой твоей эн, которая ведет тебя расследовать смерти, встречающиеся на твоем пути…

Пока Нацуами говорил, Хайо наблюдала, как осознание сумрачной пеленой окутывает его черты.

– Нет…

Хайо сглотнула и кивнула:

– Дзун мертв.

Нацуами расплылся в вежливой и полной отчаяния улыбке:

– Неправда.

– Он убит.

– Нет.

– Он умер практически у меня на руках, связав меня со своей судьбой, и в твоем письме есть что-то, – Хайо указала на письмо, ощутив напряжение эн, словно коснулась оголенного провода, – что хоть немножечко поможет мне понять, почему кто-то желал его смерти.

– Там вообще ничего такого нет.

Хайо протянула руку:

– Позволь мне взглянуть и убедиться.

– Нет, ты не понимаешь. – Нацуами попятился, прижимая к груди конверт, словно Хайо собиралась отобрать его силой. – Я пытался его уберечь! Он писал мне, но я держал дистанцию! Я не соглашался с ним встретиться! Я делал все возможное, чтобы он не закончил так же, как остальные! Но если даже такой слабой эн хватило, чтобы он… Ох, боги, не надо было позволять ему мне писать!

– Что значит «пытался уберечь»? – У Хайо перехватило дыхание. – А остальные тоже мертвы?

В глазах у Нацуами показались слезы. Он сгреб руками свои волосы, снова закрывая лицо.

– Если ты говоришь про Дзуна правду, значит, он четвертый из людей, которые установили со мной эн, которые были мне дороги, которые… – Нацуами содрогнулся, не в силах озвучить случившееся. – Прости меня, Хайо Хакай. Дзун просил помогать тебе – что ж, я помогу. Наименьшее и лучшее из того, что я могу для тебя сделать, – это немедленно удалиться вместе с письмом, прежде чем наша с тобой эн хоть немного окрепнет. Уйти и больше никогда с тобой не видеться.

– Нет, подожди… – Хайо схватила скользнувшего было мимо Нацуами за рукав. Ощутила странное давление – на коже, над кожей. Если сила богини Врат казалась прикосновением волны, то эта была резко отступающим отливом, внезапной разверзшейся бездной, открывшейся гигантской пастью. – Он был моим другом. Дзун… должен был встретить нас здесь, на Оногоро. Здоровый и счастливый. Он единственный, кто еще мог бы вспомнить мои родные края процветающими. Даже мой брат уже не может. Мы столько всего потеряли с его гибелью. Столько всего! – Ее голос звучал слишком громко и напряженно. – Я прошу, покажи, что Дзун писал тебе, – а потом можешь исчезнуть, если тебе этого хочется.

И она разрыдалась прямо перед этим незнакомым перепуганным богом, пока небо продолжало брызгать в оконные стекла кровью и рыбьими кишками.

– Не могу, – всхлипнул Нацуами. – Если я покажу тебе письмо, есть риск, что мы вместе пройдем точку невозврата, и наши судьбы свяжутся навечно, и это очень мощная эн. А эн со мной… – Он склонил голову. – Пожалуйста, прости меня. Я сожалею. Если бы дело было не во мне, если бы речь шла не о нашей с Дзуном эн…

Он отцепил руку Хайо от своего рукава и в мгновение ока оказался у входной двери.

Там, снаружи, от тротуарных досок отскакивала гниющая требуха. Над улицей проплыл дирижабль – один из крепких ветроходов на солнечных батареях, – и до Хайо долетели обрывки сообщений: «…просьба жителям оставаться в помещениях до дальнейших объявлений… сохраняйте спокойствие… не выходить… Онмёрё приносит извинения за непредсказуемое божественное явление… за доставленные неудобства…»

Нацуами распахнул дверь. Сладковатое зловоние дождя заполнило хижину. Он захлебнулся воздухом, замер на пороге, попятился.

Потом обернулся, встретившись взглядом с Хайо.

Она увидела его решимость. Нацуами прижал рукав к носу, выскочил под ливень из рыбьих потрохов – и исчез.

Раздался раскат грома. Догонять беглеца не имело смысла – у Нацуами было преимущество божественной прыти и знания местности, и он уносил с собой в дожди Оногоро то, что было последними мыслями Дзуна.

Хайо затворила дверь. Запах дождя не особо отличался от ароматов того сада, в который превратилась ее деревня. Какой бы рвотный рефлекс ни сработал у Нацуами, у нее такой давно отключился.

Напряжение, которое помогало Хайо двигаться, думать, бежать – с того момента, как свеча Дзуна погасла в ее руках, – отхлынуло. Она тяжело опустилась на скамейку и вздохнула.

Ну вот. Присела. Какая дилетантская ошибка. Знала же, что лучше не надо. Хайо сконцентрировала внимание на прохладных слезах, струящихся по ее лицу, в надежде, что они смоют тягостную боль провала.

Шесть

水神様

Если не можете определиться, какому из богов отдать свою мусуи, задумайтесь о Богах Столпов. Три наших верховных бога, «столпа» социума Оногоро – Полевица, Волноходец и Урожайник – ждут вас во всех святилищах острова.

Из брошюры «Итак, вы оказались на Оногоро – последнем пристанище богов Укоку. Поздравляем!»

– Эй ты! – Хайо разбудил окрик женщины, внезапно показавшейся на пороге хижины. Она даже успела проснуться нормально – и поймать брошенную в нее лопату, чтобы Мансаку не стал единственным оставшимся в живых отпрыском рода Хакай. – Некогда спать! Нам нужны руки!

Дикий дождь перестал, уступив место желтоватому вечернему свету. Из домов выбирались люди, доставая уборочный инвентарь из скрытых кладовок прямо в стенах. Жители Оногоро привычными жестами передавали друг другу швабры и складные тачки, убирая изгаженные волею богов улицы.

Точно. Хайо же теперь жительница Оногоро, с божьего позволения. Придется соответствовать. Она обвязала лицо платком и принялась сваливать требуху в тачки.

Однообразие склизкой вонючей возни позволило ее мыслям проясниться. Она отпустила Нацуами в дождь, ну и что с того? Хайо – адотворец из рода Хакай. Раз уж адотворческая эн связала ее с письмом Дзуна и Нацуами, то получается, что все они теперь часть одной паутинки, скрепленной смертью Дзуна. Нацуами никуда от нее не денется.

Хайо прислушалась к разговорам вокруг. Подобралась поближе к группе местных торговцев и их постоянных покупателей, стала грести лопатой грязь вместе с ними.

– Прошу прощения, – обратилась она. К ней обернулись. – Я кое-кого здесь искала перед дождем. Вы не видели случайно долговязого парня – со шрамами по всему телу и длиннющими волосами… – Она изобразила руками нечто вроде хаотичной кучи водорослей. – Он сказал, что приходит сюда примерно раз в неделю, проверяет хижину посланий.

– Большой, в шрамах и патлатый? – местные переглянулись, пошушукались. Потом какой-то старик сказал:

– Может, вы про новенького мордоворота из шайки Охне – Куматаро Мясобоя?

– Нет, он другой… – Хайо напрягла мозг. – Скорее крупный олень, нежели медведь.

Опять шушуканье и голос старика:

– Простите, девушка, такие нам не встречались.

– Ничего, – быстро ответила Хайо. Нацуами не преувеличивал, когда сказал, что с эн у него не клеится. Человек с такой внешностью обычно запоминается надолго. – А юноша примерно моего роста, в хакама и рубашке с высоким воротником не попадался? Он должен был заходить в хижину посланий не далее как вчера. Мог еще лицо прикрыть.

Старик почесал затылок:

– Газетой?

– Да! Вы его видели?

– Так он выходил из хижины вчера, за полчаса до полудня. Шатался как пьяный.

А через сорок минут Дзун оказался на мосту Син-Кагурадза. Вряд ли он куда-то сворачивал по пути.

– Вам больше ничего не показалось странным?

– Много чего. Та же газета, например. А еще у него на груди был талисман приватности – такие носят в Онмёрё, чтобы боги не лезли в их дела. Но у того парня он был совсем потертый, бесполезный. У него явно были проблемы с богами, так что я не стал его трогать. – Старик оперся на лопату. – А вы, любезная, сотрудница Онмёрё, только в гражданском?

– Я адотворец.

– А, складотворец. Это хорошо, это полезно. На фестивале очищения от меток все должно быть ладно-складно. Что ж, складотворец, если ты по личным причинам интересуешься своим другом, то я думаю, что с такими друзьями надо разорвать любую эн. – Он подвинул тачку к Хайо, чтобы она могла вывалить собранную на лопату требуху. – Пусть лучше с ним разбираются в Онмёрё. Это их работа, в конце концов, – следить, чтобы отношения между богами и людьми были спокойными, спокойными и ровными.

– Да только в Онмёрё даже с прогнозами погоды уже не справляются, разве нет? О сегодняшнем кишкопаде ни слова не было, – проворчала женщина, которая разбудила Хайо. – А что же с теми «инвестициями в новые технологии меткопрогнозирования»? Об этом писали все газеты после Падения Трех тысяч троих.

Старик кивнул:

– Точно. Если еще один бог совершит такое же падение, нас тоже вряд ли предупредят.

– Что за Падение Трех тысяч троих?

Все лопаты замерли.

Потом в ухе у Хайо прогудело:

– Я сам наведу порядок. Ну-ка! – На Хайо накатила вдруг такая легкость, словно она превратилась в желудь, упала в реку, и теперь вода несла ее, покачивая на поверхности. – Уборка окончена!

На лоб Хайо упала капля. Нет, не слизь – на этот раз пошел обычный дождь. Вот вторая капля, вот еще одна, и еще – пока всех не накрыло сияющим ливнем, льющимся с безоблачного неба.

Оставшаяся грязь сползла с тротуара, размокшая требуха потекла ручьями.

– Благодарим тебя, Волноходец, – сказала женщина, падая на колени в глубоком поклоне, и остальные последовали за ней. Старику тоже помогли склониться. – Футиха-но-Утанами-Томи-но-Микото, благодарим!

Вода заплясала:

– Всегда пожалуйста.

Женщина забрала у Хайо лопату:

– Ступай, милая. И береги себя.

– Ну что, дорогуша, давай теперь поболтаем с тобой? Может, свернем… вон туда? – В поле зрения Хайо показалась клешня, указывая вправо. Хайо перевела взгляд на плечо – там сидел маленький голубой крабик.

И в тот же миг полновесно ощутилось чье-то присутствие – совсем не так, как рядом с Нацуами. Крабик был только крошечной вершиной циклопического айсберга.

– Как богу будет угодно, – почтительно сказала она.