Суррогат любви. Substitute for love

Аркадий просто нереальный. Я так долго была в плену у собственных стереотипов, не замечая в нём того, кого сейчас так стремлюсь познать. Он интересный и многогранный, сильный и мужественный, искренний и любящий, лёгкий в общении, заботливый, добрый, такой родной. Он – как мечта, которая сбылась, прежде чем я успела даже начать думать. Он рядом и он опережает моё воображение своей офигенностью. Как он круто катается…

Как приятно, что я теперь тоже в теме. Суперкары, горные лыжи, сноуборд, скейт… I’m loving it, определённо! Скорость, подвластная мне, на которой я немного обгоняю себя, – то, что мне сейчас так нужно!

– Милан, а чем тебе Мерс не вкатил? – спросил Аркадий, словно прочитав её мысли.

– Почему не вкатил? Вкатил, ещё как вкатил…

Она попробовала немного ускориться.

По сути, очень красивая машина. Цвет стильный, номера такие, какие я себе хотела: и мои инициалы, и любимые девятки. Просто… Обидно очень от того, что это снова вещь, снова заменитель нормального общения, в котором я так нуждаюсь. Альтернативная стоимость искренности и доверия.

Дорого, не отрицаю. Дорого стоит, но не дорого сердцу, и потому я не могу это по-настоящему оценить. Всё это – снова пустые траты, от которых мне ничуть не становится теплей. Дед мне всё позволяет, всё дарит, а реальному счастью препятствует, не одобряя того, что значимо для меня, не слыша и не замечая во мне меня. Всё это так привычно извращённо, так неправильно, так…

Незаметно для себя Милана увлеклась своими мыслями. Результат не заставил себя долго ждать – счёт за невнимательность обычно приходит вовремя.

И ощутимо, fuck!

Милана доверила ему свои руки так же безоговорочно, как сердце

    16 июля 2010

«You got me trippin’, stumblin’, flippin’, fumblin’

Clumsy ’cause I’m fallin’ in love…[5 - «Ты заставляешь меня ошибаться, спотыкаться, слабеть, краснеть, Неуклюжая потому, что влюбилась в тебя».]»

    Fergie – «Clumsy»

– Что ты делаешь?! Мне же больно! – воскликнула Милана.

– Тебе полезно, – сказал Аркадий. – Слушаться меня лучше будешь.

– You wish[6 - Размечтался.], – строптиво фыркнула она, закусив губу.

Ай-ай-ай, fuck fuck. Помолчу об этом я.

Аркадий подул на её ладони и отставил в сторону флакончик с непонятной жидкостью, от которой ужасно щипало поцарапанные руки.

– Боевое крещение, поздравляю, – он улыбнулся. – Сама не захотела защиту надевать.

– Ещё чего! Мне уже совсем не больно, – соврала Милана, вздёрнув нос. – Завтра опять будем кататься.

– Посмотрим.

Он изучал её ладошки с таким серьёзным видом, что Милана испуганно замолкла и даже на время задержала дыхание. Авторитет Новикова в некоторых вопросах был абсолютным, и Милана доверила ему свои руки так же безоговорочно, как влюблённое сердце.

– Сиди тут, – строго сказал Аркадий.

– Ты куда? – спросила встревоженная Милана.

– Ща приду, – ответил он и вышел из гостиной.

Да, мы друг друга отлично слышим и понимаем с полуслова: не так-то важно, куда он ушёл, главное, чтобы вернулся поскорей.

Она осталась покорно дожидаться его на диване, разглядывая свои руки и улыбаясь своим мыслям. Все пережитые ощущения были по-своему приятны – и катание, и падение, и эта его забота о царапинах…

Потеряла равновесие? Не беда, все падают. Главное – красиво встать и достойно выдержать восстановительное лечение. Не упала бы, если бы не начала думать. От некоторых мыслей можно и на ровном месте споткнуться, и хорошо, если найдутся силы, чтобы подняться на ноги. О чём я подумала? О деде, о матери, об отце. О том, что у меня даже не было нормального детства – с царапинами и синяками, с весельем, играми и друзьями…

Первые три года в Англии я откровенно скучала по дому, прилежно училась и чувствовала себя абсолютно совершенной в своём полном одиночестве. У всех одноклассников были семьи, свои домашние дела, планы на каникулы. А у меня не было никого, кроме Антония, с которым мы даже по телефону не разговаривали, и деда, который звонил регулярно – в школу, не мне.

Навязываться никому в друзья не хотелось – не было тех, кто всерьёз заинтересовал бы меня, увлёк своим внутренним миром и как-то скрасил досуг. Я общалась со всеми одинаково, не отказывала в помощи, но никогда не нуждалась в ответной благодарности, всегда отстаивала своё мнение и смело посылала тех, кто хотел возразить. Может, поэтому я незаметно для себя стала авторитетом в классе? Потому что мне было на всех всё равно? Не знаю, не важно уже.

Потом появилась Камила, и тут же прибавилось веселья, хотя я, конечно, никогда не давала ей понять, как много значило её присутствие в моей жизни. Она была робкой, милой и в чём-то похожей на меня. Я думала, что мы с ней станем сёстрами, будем вместе играть на каникулах, дружить и доверять друг другу все свои секреты. В этих отношениях я была искренней, она – нет, это выяснилось довольно быстро.

Впрочем, даже вначале у нас с ней не было того, о чём я грущу сейчас. Мы не играли в Barbie, fuck no! Это не по возрасту и не по статусу. Вместо этого мы тусили в гардеробной её мамы: тонули в вечерних платьях, путались в струящихся юбках, спотыкались в туфлях 39 размера, душились шёлковыми шарфами и пили «Mo?t & Chandon», немного, правда, но всё же. Сколько нам было? Десять?

С годами внешнее сходство стало усиливаться, и нас всё чаще называли сёстрами. Даже сейчас многие думают, что мы родственницы. Пф, наивные. Внешность Камилы – плод тщательного подражания, мы с ней совершенно разные. Трудно судить о книгах по обложкам, а людей прочитывать ещё сложней. Особенно тех, кто предпочитает таиться за завесой лжи и вуалью иллюзий.

Помню, летом перед нашей ссорой мы отдыхали на Лазурке, общались исключительно по-французски и обсуждали наших будущих мужей точно так же, как выбирали платья и сумочки, вместе листая «Vogue». Я тогда в основном слушала Камилу, потому что думать о муже ещё не было настроения. А Волкова с азартом моделировала своего идеального миллиардера – брюнета с огро-о-о-омной белой яхтой, «больше, чем у папы, и чтобы Cartier дарил!»

Понятное дело, такой брюнет вскоре появился в жизни Камилы и был хладнокровно отвергнут ей – в 13 так легко разбивать чужие сердца! Мы с ней постоянно лгали, чтобы казаться более взрослыми и крутыми. Она врала с аппетитом, я – из страха отстать и быть съеденной за мою наивную правду. Мы щедро кормили друг дружку рассказами о своей бурной личной жизни, достойной страниц взрослого глянца, сочиняли наивные истории про поцелуи, свидания и, разумеется, секс.

Наши байки, припудренные избыточными деталями, в сущности были совершенно бредовыми, но мы в них верили, и не было никакого желания разоблачать друг дружку. Правда жизни была такой серой и скучной, что её хотелось поскорей приукрасить, завернуть во что-нибудь яркое и шуршащее, чтобы было приятно смотреть. Разворачивать никто не стремился – обе знали, что такое пустота внутри души, и как трудно её заполнять.

Мы с ней обе были совершенно одиноки, но, увы, из-за этого вредоносного одиночества так и не смогли построить доверительные отношения. Да и возможна ли искренняя дружба, когда одна постоянно завидует другой? Камила почему-то всегда со мной конкурировала, копировала мой стиль, причёску, маникюр, но при этом стремилась превзойти, став более совершенной версией меня. Она сама охотно забралась в мою тень, а потом вдруг решила вырваться оттуда, избрав не самую чистую тактику – узрев уязвимость, пошла на предательство.

Разумеется, после того как она обнародовала мой дневник, я больше не решалась открывать ей свои слабые стороны, и Камила отвечала мне взаимностью. По итогу я даже не знаю, когда она впервые поцеловалась, кто был её первым и кого она реально любила.

Past tense, потому что нынешняя Волкова уже явно не умеет любить. А тогда? Тогда она смотрела на мир другими глазами – они всегда были на несколько оттенков теплее и живее моих. Камила была соткана из милых противоречий: много мечтала, то презирая ванильную романтику, то громко грезя о ней, умилялась шоколадным конфетам, которые ей дарил влюблённый в неё Майкл, и в то же время строила корыстные планы по захвату завидных женихов, рассматривая старшеклассников с удивительной прагматикой в не по-детски расчётливом взгляде. И Новикова она сразу же выбрала, ещё до того, как он появился в нашем классе. Странно даже, что он предпочёл меня – я совершенно не старалась ему понравиться…

Аркадий вернулся в гостиную и поманил её за собой.

– Come on[7 - Пойдём.].

– Чё ты задумал? – спросила напряжённо Милана, следуя за ним.

– Граффити рисовать будем. Ты же хотела!

Он улыбнулся. Она, обрадованная таким неожиданным поворотом, кивнула и прижалась к нему.

Если бы только наивная Милана знала грани творческих фантазий Аркадия, она бы осталась сидеть на диване и перебирать свои школьные воспоминания.

Ты меня слышишь, хотя часто замечаю, что ты меня не слушаешь

    16 июля 2010

Смоленская прикольно каталась, умела падать, мягко приземлялась, легко вставала на ноги и с юмором воспринимала царапины, поэтому Аркадий пообещал не убирать скейт из совместных планов – в награду за её терпение. Тщательно разрисовав зелёнкой уже не болевшие ладони Миланы, которая, устав сопротивляться, смиренно ожидала результат, Аркадий остался доволен проведённой воспитательной работой и повёл свой шедевр в столовую.

Там он усадил Милану рядом с собой и кормил её с ложки, несмотря на возобновившиеся протесты. Среди её возмущений мелькали «меня никогда», «я сама» и «так неправильно», но её глаза сияли счастьем, и настроение за столом было игристо праздничным, как шампанское.