Лотерея

– Овощ?

– Да.

– Нет… нет, – замотала головой Ангелина, – он чувствует пальцы на ногах, он пошевелил большим пальцем на левой ноге, – я видела, я сама это видела!

– Вам могло показаться, – попытался мягко прервать ее Семен Павлович. В диоптриях его очков на секунду отразилась потолочная лампа, – Вы могли увидеть то, что хотели, желали увидеть.

– Нет, – Лина была непреклонна, – он подтвердил мне, он сам мне это подтвердил. Я же сама ему массажи делаю, я знаю его, я наблюдаю его как никто другой каждый день.

– Он мог сказать Вам то, что вы хотите услышать… у Вас гиперопека, невероятная связь с вашим сыном, что объяснимо у матери ребенком в таком состоянии, но вы рискуете. И фонд потеряет зря деньги. Есть огромное количество других детей, которым тоже нужны операции и у них прогнозы могут быть более благоприятными, чем Ваш.

– И Вы решили, что они достойнее Тимоши?

– Я не это имел в виду…, – Семен Павлович уже сам потерял связь своих мыслей.

Ангелина выдохнула и снова замотала головой. Какой-то холод начал сковывать ее, она стала понимать: сейчас врач откажет им в очереди на операцию.

– Семен Павлович, прошу Вас, не лишайте нас надежды. Это всё чем мы живем. Нам нужна эта операция.

– Ему уже десять лет, верно?

Лина кивнула.

– Вам уже нет смысла, ничего в его состоянии не изменилось. Проводимости нерва нет. Вы будете зря рисковать им, вводя его в наркоз, и зря займете очередь и лишите места человека, которому операция может реально помочь.

– Вы откажетесь?

– В направлении на комиссию да. Слишком большой риск. Если что-то пойдет не так, он будет весь парализован.

– Нет! Нет! – губы Ангелины задрожали, она закусила нижнюю, – он справится. Просто дайте нам направление. Мне нужно с ним на эту комиссию! Там мне дадут заключение и поставят в очередь на операцию, я Вас прошу. Просто дайте направление, остальное – я сама.

– А потом Ваш мальчик умрет или станет овощем, и я и те, кто проводили комиссию и операцию уедем далеко и надолго…

– Нет! Перестаньте говорить эти мерзости! – слезы покатились по щекам Лины, но не из страха за судьбы тех, кого он назвал в конце своей речи.

– Смиритесь, вы питаете его пустые надежды. Вы сами, как мать… вы не приняли ситуацию, не смирились с тем какой он есть. И не даете ему принять себя в своем положении. Вы продолжаете биться за него, но биться уже не за что.

– А кто если не я? – Ангелина посмотрела в упор на врача суровым взглядом, но улыбаясь, – Вы? Его отец? – она засмеялась на секунду. Это вызвало у мужчины ужас, – Кто? Кто будет биться за моего мальчика, если не я? Только я и буду.

– Я не дам направления, – нейрохирург стоял на своем.

– Вы трус, – Ангелина встала, собрала документы и анализы своего сына с рабочего стола врача.

– Куда вы пойдете?

– Я обращусь в фонд, нам помогут собрать деньги, я всё сделаю коммерческим путем, – Лина вышла. Семен Павлович еще долго сидел в своем кабинете в тишине. Он понимал, что Ангелина уже не отступит.

– Мам, всё хорошо? – Тимофей знал, что у матери должен был состояться серьезный разговор по его здоровью.

– Да, хорошо. Нас поставят в очередь?

– Нет, – у Лины проступили слезы на глазах, – Но это ничего не меняет, да и насрать на них. Мы сами все можем, мы же вместе? – спросила она, сама же утвердительно кивая на свой вопрос. Мальчик робко кивнул ей в ответ, – Мы всё решим сами, никто нам не нужен, найдем врача, оплатим всё, – Ангелина взялась на ручки коляски сына и покатила его по длинному коридору, что густо освещал белый свет от ламп.

До…

– Ну и нахер его после всего… – Алена как всегда не стеснялась в выражениях, говоря о муже сестры, – кобелина он! Это если об отношении к тебе, и, если говорить об отношении к сыну.

– Тихо! Тимоша услышит!

– Извини, но Толя совсем не несет никакой ответственности за результат своего оргазма, – умерила голос Алена, – ну уехал с бабой той на море и ок, хрен бы с ним, но брать деньги со счета на операцию… паскуда! Ты должна ему мозг весь вынести! Бросить его! Разведись с ним и требуй алиментов!

– А как я одна с Тимошей?

– Да ты давно с ним одна! Вот с первого дня, если по-честному.

– Сыну нужен отец!

– Хороший! Хороший отец нужен да! – оторвала Алена, – ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Он давно с ней. Она уже постоянная. Закончилась бесконечная ротация случайных женщин. Он уже больше года с ней?

– Получается да.

– Вот! Вот! Это значит, что все процессы выбрались из штанов, поднялись выше, к сердцу, прошли через него и уже осели у него в мозгу! – Алена показала указательным пальцем на свой висок, – он уже не твой мужчина, а муж чисто формально! Он уже с ней, он уже весь ее!

– И что мне делать? – взмолилась Лина сестре, будто та сейчас сделать что-то большее, чем просто дать дельный совет.

– Отпусти его! Пусть катится, забирает половину всего, что вы нажили и не нужны от него ни алименты, ни поздравления на Новый год и День рождения!

– Нет, нет, так не смогу.

– Лина… ты все еще любишь его? Все еще думаешь, что он одумается? И вернется? Лина, это нездоровая, больная любовь! Вспомни, что подобное чувство сделало с нашей мамой!

– Нет, нет, это не одно и то же. И не надо сравнивать!

– Лина, вспомни папу! Помнишь его? Классический «пил-бил» и как закончил? На январском морозе… даже ведь не понял наверное, что умер! Так пьян был. А как мама ревела помнишь? Прямо волком выла и на стенку лезла! И сама запила! Будто отец умер, но беда его с нами осталась. И потом рак печени унес ее обратно к нему. Поганая любовь все виновата! Вспоминаю ее, смотрю на тебя и хвалю… себя хвалю за то, что до сих пор не вышла замуж и не вручила себя на моральное и физическое растерзание какого-нибудь придурка!

– Не все придурки…

– Ни тебе, ни маме, да и мне как бы тоже нормальные не попадались, так что сужу по ближнему кругу как бы…

– Как операцию Тимоши сделаем-все хорошо будет. Толя наконец-то будет счастлив с нами.

Алена укоризненно покачала головой, села за стол рядом сестрой.

– Лина, вот я смотрю на тебя и думаю: ну папа же не бил нас. Маму да, бабушку да, но нас нет. Но тебе кажется, все таки, пару раз по голове сильно от него прилетело. Ты как отбитая. «Толя, Толя, Толя!» – Алена передразнивала сестру и разводила картинно руками, – Толя твой живет своей жизнью. И она у него получше твоей. Уж поверь мне.

Ангелина поникла. Алена поняла, что сказала лишнего, встала, наклонилась к сестре и обняла за плечи.

– Ну прости меня. Ну страшно смотреть на это. На тебя смотреть тоже страшно. Глянь во что превратилась! Мала как ребенок. Бабушка бы не одобрила.

Ангелина поежилась – она понимала, о чем говорит сестра. Лина давно не обращала внимания на свою внешность, давно не покупала себе новой одежды и не посещала салона красоты, всю себя, всю свою жизненную энергию она тратила на сына, а деньги копила на операцию. Обнимая сестру, Алена бросила взгляд на окно. Первый этаж давал возможность рассмотреть происходящего на улице.

– О, глянь-ка! Холмов приехал! Правду консьержка сказала!

– Что? – быстрым движением Лина повернулась к окну.

– Не изменился совсем! Не зря на Север ездил, как заморозился там! Или Екатеринбург… не помню уже! Ну красавец же а! как подтянут и бодр!

– И вправду он.

– Ну помаши ему!

– Нет, – Лина отпрянула от окна, – ты чего? Я же так некрасиво с ним тогда.

– Да, ты тогда звезда была. От того сейчас всё еще грустнее… Извини, – Алена звучно выдохнула и отошла от сестры, – что будешь делать, когда Толя приедет?

– Жить…

Алена усмехнулась и пожевала нижнюю губу, дурацкая детская привычка, что осталась с ней и во взрослой жизни.

– Уходи от него. Я буду с тобой, с Тимошей, с Вами обоими! Будем счастливой семьей, нестандартной да, но будем держаться друг за друга.

– Тебе надо свою жизнь строить: выйти замуж, родить ребенка, за цветочным своим смотреть.

Алена снова усмехнулась.

– Нет, нет. Насмотрелась я на Ваши с мамой счастливые семейные жизни и че-то как-то не хочется уже.

– Но не у всех же так… и вообще это, потому что Тимоша болен. Как он выздоровеет, все наладится, – наивно мечтала Лина.

– Хватит искать оправданий Толе. Не наладится ничего, либо любят, либо нет. И это редко когда от тебя вообще зависит, – Алена внимательно посмотрела на сестру.

– Ты не можешь этого знать о Толе, – также улыбаясь ответила Лина.

– Я знаю, что сейчас твой любимый Толя нежится на солнышке на пляже со своей коллегой или кто она ему там. И ты тоже это знаешь, – Алена снова подошла ближе к сестре, будто ее близость сделает слова Алены более убедительными, – и этого знания должно быть достаточно для принятия окончательного решения. Мужайся, и помни, я с тобой. С Вами! – Алёна положили свои теплые ладони на острые плечи сестры.

Лина смотрела на сестру и кивала. Она сдерживала себя, чтобы не расплакаться на глазах у сестры. Всю ночь она и так провела в слезах. А вот это, наверное, знак! – Алёна махнула рукой сторону окна, намекая на Константина, – тётя Люда, консьержка, сказала, что он приехал один. Жены и детей не замечено, – Алёна заговорщически улыбнулась, – так что может и не всё потеряно для тебя, – Алёна ушла в свою спальню продолжая говорить, Лина пошла за сестрой, хотя та и не звала её.

– Так, так… – Алёна копошилась в шкафу, – смотри что сохранилось! – девушка помахала перед сестрой красивым кардиганом нежно-голубого цвета.

– Зачем ты это барахло сохранила? – Лина улыбнулась и взяла кардиган из рук сестры.

– Цыц! Барахло? Раритет!

– Я помню, это Костя дарил мне.

– Да, подчеркивает твои голубые глаза знаешь ли, – Алена приложила кофту к плечу сестры. Вот он-то любил. Кстати, он часто ходит в ближайший супермаркет у дома, думаю он и сейчас туда пошел. Живет скромно, почти аскетично, но он у тебя всегда был странненький. Ну главное бутылками в пакете не гремит, на людей не кидается, женщин не водит. В наши дни это уже хорошо! Уже кандидат!

– Откуда ты всё знаешь? И какой кандидат!

– Так это не я знаю, а тетя Люда, а консьерж в подъезде – это считай архив на ножках: всё обо всех знает. Вот тебе и полный пакет информации, – Алёна сказала это и вытащила из ящика комода косметичку, ну а кандидат? Кандидат в ответственные поставщики рогов для Толи! В мощные такие! Чтобы перед парадом на Девятое мая этими рогами своими мог облака разгонять! – сейчас личико тебе поправлю, а то серая как асфальт на дороге, и пойдешь…

– Куда? Зачем? – не понимала Лина.

– Поздороваться!

– Зачем мне это?

– Чтобы дышать начать, дурочка моя жертвенная, – Алена заговорщически улыбнулась, – давай сюда лицо! Румян добавлю! – Адена мастерски касалась лица сестры кистью с косметикой.

Через десять минут Ангелина стояла в своём подъезде в ожидании Константина. Алёна сказала ей притаиться в подъезде и наблюдать, чтобы как он будет проходить мимо, якобы случайно выйти из подъезда и поздороваться. Лёгкий макияж и кардиган- его подарок, должны были стать решающими аргументами для пробуждения в нем теплых юношеских чувств. Лина волновалась. Ситуация казалась ей смешной и в то же время столь волнующей. Она поймала свое отражение в стекле окна подъезда: а ведь и не неплохо, если подкраситься! Вот он наконец-то появился. Лина нажала кнопку и как-то слишком сильно из-за волнения толкнула тяжелую подъездную дверь и чуть не споткнулась о невысокий металлический порог. В целом это выглядело так, будто она пьяна и вывалилась из подъезда. Её щеки запылали румянцем, что передался и на уши.

– Девушка аккуратно! – воспитанный и добрый Константин не мог остаться безучастным к девушке в такой ситуации и сделал быстрое движение к ней, чтобы та не упала и протянул руку в попытке предотвратить падение. Лина схватилась за его рукав. И чуть осела. «Дура, Лина! Дура!» – пронеслось у не в голове и в ту же секунду она выпрямилась, одернула свою руку с его рукава и посмотрела на него смело. Костя сразу узнал её лицо, застыл на секунду, чуть оглядел ее и неуверенно кивнул.

– Здравствуй, – едва слышно сказала ему Лина, не переводя глаз с его лица. Он еще секунду разглядывал ее лицо.

– Мне пора, – сказал он и убыстрил шаг. Растерянная Лина наблюдала как его подтянутая фигура в синих джинсах и синей футболке скрылась за дверью его подъезда. «Дура, Лина! Дура!» – произнесла она сама себе вслух.

3 месяца до…

Лина лежала, прижавшись к Константину. Ее голова была на его плече, левую ногу она очень по-женски закинула на него. Она выводила пальцем рисунки на его груди, рисовала на его чуть смуглой коже узоры между редкими веснушками цвета кофе с молоком. Ему было щекотно, он улыбался, закрыв глаза. Они также лежали в юности, в этой же квартире, в этой же комнате, на этой же кровати. Место не изменилось, обстановка та же, но изменились они. Т казалось, что возврата нет. А сейчас, будто этих изменений и не было, а если и были, то они были стерты воссоединением двух некогда любящих друг друга людей, что расстались по юности и свойственной этой самой юности глупости.

– Это ведь здесь тогда произошло? – Лина прервала его тихую негу.

– Да, – довольно ответил он, улыбаясь, но не открывая глаз.

– Мне только-только исполнилось тогда восемнадцать…

Он молча кивнул.

– Ты долго ждал.

– Главное дождался, – хитро улыбнулся Костя. Лина прижалась к его груди щекой.

– Когда уедешь?

– В четверг, – ответил он, все также не открывая глаз.

– Надолго?

– Неделю точно.

Лина сильнее прижалась к нему. Про себя она заметила, что пахнет он также как и тогда, в их совсем юные годы. Эта мысль вызвала в ней нежную улыбку. Но тело его изменилось. Теперь он уже не худощавый юноша, что так неуклюже начинал ухаживать за молоденькой симпатичной девушкой с соседнего подъезда, а мужчина с хорошо развитой мускулатурой. С годами его некогда еще по-мальчишески мягкие черты лица стали острее, карие глаза чуть сузились, нос стал более очерченным, губы стали не так ярки, как в юности. Теперь они даже несколько терялись на фоне русой бороды с проблесками седины. Только одно в нем за эти годы не изменилось, и Лина только что воспользовалась этой его слабостью, а вскоре поймет, что ради нее он будет способен на все, как и раньше.

– Ты тогда туда уехал?

Константин подложил правую руку под голову, чтобы чуть приподнять ее и смотреть на Лину сверху вниз. Он улыбнулся ее внимательному взгляду, направленному на него. Она улыбнулась ему в ответ.

– Да, там в Екатеринбурге закончил учебу, потом сразу на работу, потом вахты в Норильске, буровзрывные работы, но часто бывал в Екате. По сути жил там.

– И женился там?

– Нет, не женился. Дочка родилась без брака. Так получилось, – ему не хотелось говорить об этом, ему не хотелось выглядеть в ее глазах плохо.

– Сколько ей сейчас?

– Почти десять.

– Ты не живешь с ее мамой?

– Нет. Мы, по правде, никогда и не жили вместе. Я вахтовик, – он засмеялся, но сделал это несколько нервно.

– Ты тогда не попрощался.

– Да тебе тогда этого не надо было. Ты была вся в нем.

– Прости меня за это… я иногда, когда ночами не могла заснуть и все думала и думала… мне иногда казалось, что может это наказание такое. За обиду тебе. Я тогда очень некрасиво с тобой поступила, не честно, – Лина еще сильнее прижалась к нему и спрятала свой нос в его шее. Константин вытащил правую руку из-под головы и погладил ею Лину по голове, спустил свою руку по ее плечу, дальше вниз по руке и положил свою сильную руку ей на талию.

– Я не обижен на тебя. Я тебя так любил, но понимал, что не тяну что ли. Не хватало тебе чего-то во мне. Я видел, как он приезжал за тобой на этой своей дорогой машине, как ты выпархивала к нему из подъезда, вся сияла. Мне так не сияла.

– Я… – Лина хотела оправдаться.

– Нет, – он прервал ее с улыбкой, – сейчас уже не важно. Мне жаль, что у тебя все так сейчас. Жаль твоего мальчишку. Но ты все равно какая-то фартовая! Столько денег выиграть! Я, когда новости увидел и не поверил поначалу… ты же до этого, примерно за две недели до этого чуть не сшибла меня своим пьяным выкатом из подъезда.

– Я не была пьяной! Я просто неуклюжая, – попыталась оправдаться Лина, смеясь.

– Я потом о тебе только и думал. Вроде и хотел увидеться, а страшно было.

– И что ты подумал, тогда увидев меня?

– Я подумал «годно!» – Костя снова улыбнулся.

– Эй, – протянула Лина, – только «годно»?

– Ну вот слово у меня такое есть, когда волнуюсь сильно…

– А тогда разволновался так? – Костя кивнул на ее вопрос.

– Эти деньги поставят Тимошу на ноги, – она присела на кровати, чуть спиной к нему и улыбнулась ему, чуть повернув голову, – если, конечно, Толя не отсудит у меня половину, – она отвернулась от него и обняла голову руками, сложенными на коленках. Константин тоже присел на кровати и обнял ее со спины и уткнул свое лицо в ее растрепанные волосы.

– Ну он же отец. Как он так может. Я сам не отец года, Лизу никогда не любил, но дочку люблю. Помогаю деньгами. И, несмотря на то что не живу с ними, я бы отдал все деньги, лишь бы дочка была здорова.

– Толя другой. Точнее стал другой. Он давно уже живет своей жизнью. Мы давно не семья, сколько бы я себе не твердила иное. Я боюсь его. Он бывает так жесток в гневе. А он так часто злится сейчас. Все из-за этих денег, мы много ругаемся. Он толкает меня в прямом смысле, будто пытается вытолкнуть из своей жизни вообще.

– Эй, ну я же здесь теперь – толкать не дам, – Константин посмотрел ей в глаза и прижал ее к себе обеими руками.

– Ты уедешь…

– Я вернусь раньше. Мы придумаем, как тебе сохранить деньги, и поставить сына на ноги, – сказал Толя нежно и поцеловал ее в висок.

Она улыбнулась, обвила его шею руками и страстно поцеловала.

Я уже все придумала, просто помоги мне…

Вскоре Костя задремал и Лине захотелось пройтись по его квартире одной, словно покататься по волнам памяти. Вот старый деревянный комод, застеленный белой вязанной салфеткой, на котором стояли тогда и продолжают стоять сегодня кубки и награды Кости с соревнований по боксу. Тут же в стопке лежат пожелтевшие от времени грамоты и наградные листы. Лина села на старое широкое деревянное кресло с яркой бархатной накидкой. Именно на нем произошел первый поцелуй юных Кости и Лины. Женщина улыбнулась своим воспоминаниям и потрогала пальцами подлокотник, также обитый ярким бархатом, но выцветший со временем, а ведь она сама тогда первой поцеловала Костю. Он был так робок с ней, всегда опускал глаза, когда она улыбалась и смеялась и она по юной глупости думала, что от неприязни, а ведь было совсем наоборот! Лина подошла к окну посмотрела через него. Старые деревья стали еще старше, а молодые выросли, достигли высоты четвертого этажа и тоже начали стареть и чернеть. Как и Лина. Она оперлась руками на холодной деревянный подоконник с некогда белой, а теперь пожелтевшей от времени краской и предалась воспоминаниям.

В юности она здесь провела много времени с Костей, его матерью и бабушкой. Потом обе женщины покинули жизнь Кости. Первой была мать в пьяной аварии, когда ехала с какого-то застолья в честь дня рождения своего нового мужчины, что «точно был ее судьбой и любовью всей ее жизни». Конвейер «это твой новый папа» в жизни маленького Кости работал исправно с подачи любвеобильной матери. Этот парад мужчин разных национальностей и взглядов на жизнь прекратился ровно в момент смерти матери Кости. Даже на ее похороны никто из ее «это любовь на всю жизнь» не пришел и на мальчика, которого так усердно заставляли называть того или иного нового дядю называть «папой» внимания не обращали, даже сталкиваясь с ним на одной тротуаре на улице. Сначала маленький Костя, который никогда не знал своего настоящего отца принимал каждого маминого ухажера за настоящего папу, но с взрослением и осознанием того, что «папы» меняются раз в сезон, уже подросток Костя перестал на это реагировать всей душой и сознание и каждого нового постояльца в квартире и постели своей матери одаривал лишь едва слышным подростковым бурканием исподлобья «привет-пока», всё равно отношения матери всегда длились лишь пару месяцев, потом эти мужчины куда-то девались, Костя не горевал, да что уж там даже его мать не горевала, а через пару недель «тонула» в новых отношениях. Его мать погибла через пару недель после его совершеннолетия, что спасло юношу от детдома, но всё равно оставило странный след в его душе. Ему было жаль ее, но он презирал ее за ветреность и неразборчивость. Именно в этот момент в жизни Кости появилась Лина, точнее сначала появилась бабушка Лины. Добрая старушка Зинаида Алексеевна, что сама растила двух внучек не могла остаться безучастной к горю пусть уже и совершеннолетнего, но всё равно в ее понимании ребенка. Она помогла Косте организовать похороны, так как его единственная тетя жила на севере, давно толком не поддерживала отношений с сестрой, и не сильно желала участвовать во всех похоронных мероприятиях своих присутствием или рублем. Также Зинаида Алексеевна подкармливала Костю супами и горячим вторым: «щуплый какой! Щеки впалые! На мужчину еще не похож! Бери хлебушек к супу!» На одном из таких ужинов щуплый и еще с ломающимся голосом от стеснения перед взрослой заботливой, но такой властной бабулей, Костя и увидел Лину. Нет, не впервые в жизни. Всё таки, они всю жизнь были соседями через пару подъездов в пятиэтажке, но тогда именно увидел в ней девушку. Рассмотрел черты лица, услышал смех и увидел живой огонек в глазах, увидел, как она помогала по дому бабушке и заботилась о младшей сестре. Заметил, как она украдкой тоже рассматривает его. Всё! Много ли надо для первой любви в столь юном возрасте? Он стал чаще ходить к ним на ужин, всегда старался что-то принести к чаю, тратя на это свою небольшую стипендию и крошечную зарплату с мелких подработок, на которые старательно выделала время в ущерб учебе в колледже. Их переглядки не могли остаться незамеченными Зинаидой Алексеевной, пожившей жизнь. «Дождись ее восемнадцати лет, потом благославляю!» – заявила ему бабуля. И в день восемнадцатого Дня рождения Ангелины Костя пришел с большим букетом белых роз и предложил ей стать его девушкой, одев ей на палец тонкий обруч из желтого золота с небольшим блестящим камешком. Именинница залилась своим громким смехом, взяла букет и приняла кольцо, в это время Алёна и сфотографировала новую молодую парочку. Эта фотография сейчас смотрела на Лину из-за стеклянной дверцы на шкафу. Ангелина инстинктивно обернулась, будто бы на нее смотрел живой человек и она бы это чувствовала… «Не убирал это фото столько лет» – подумала Лина и потянулась к дверце открыть ее и взять фото. Вытащив стандартное фото размером десять на пятнадцать она поняла, что на обратной стороне снимка что-то приклеено, перевернув фото, Лина прослезилась – на обороте была приклеена красная нить, на которую повешено то самое кольцо, которое Костя дарил Лине, делая ей предложение стать его девушкой, и которое она вернула ему в тот день, когда сама пришла к нему рассказать, что у нее случилась близость с Толей и что они решили быть вместе. Да, она сама пришла и во всём ему повинилась, она не боялась его, даже не побоялась разбить его сердце. «Ты полюбишь снова, ты встретишь другую и поймешь, что у нас были лишь детские шалости. Я люблю Толю и люблю по-настоящему, как и он меня», уже не такие душевные, а скорее выражающие желание Лины скорее отделаться от нежеланного уже ухажера. А Толя так и вовсе не одарил друга последним разговором с объяснением своего поступка. Не счел нужным или не посчитал Костю достойным этого разговора, едва ли кто-то уже узнает. Сказала ему тогда Лина. Были у них разговоры и после, Лина улыбнулась, сорвала нитку с бумаги и вытащила кольцо. Лине захотелось надеть его. Она сняла свое обручальное кольцо, что надел на ее в день их свадьбы Толя, и положила его на полку шкафа. Как только обруч холодного металла занял свое место на безымянном пальце Лину, ее захлестнули мысли: какой была бы ее жизнь, останься она тогда с Костей? А сын был бы здоров? А Лина была бы счастлива? А Костя? Она чуть подалась назад и посмотрела через открытую дверь на спящего Костю. Сейчас он точно выглядел довольным и счастливым. А Толя? Какой был бы он? С кем? Хотя зачем Лине задаваться этими вопросами сейчас и здесь? Она обошла всю квартиру, вся обстановка и убранство которой, будто застыли в том моменте десять с лишним лет назад. «Капсула времени» – промелькнуло у нее в голове.

Побродив по квартире еще немного и повспоминав былые времена, оглядев кухню и ванную Лина поняла, что Костя чистюля, почти педантичный чистюля, но женской руки в этом доме не чувствовалось. Она снова легла к нему:

– Я тут кое-что нашла, – сказала она ему, обнимая его замерзшими руками и ногами.