– Почти – монашка, – поправил Леонардо.
– Почти? – Александр со злостью убрал со лба кудри волос. – Так не бывает, мой друг.
– Откуда тебе знать, – пытаясь немного успокоить друга, спросил брюнет, – или, ты уже и в святой обители успел наследить?
– Боже упаси, – выдохнул молодой мужчина. – Но не издевательство ли это, отдать мне, в жены, монашку? Кажется, я действительно разгневал своего отца, раз он решил так жестоко наказать меня.
– Почему бы тебе не воспринимать эту новость не как наказание, а некое благо? – Леонардо поднялся с кресла и подошел к другу.
Со стороны они выглядели впечатляюще – оба высокие, широкоплечие, темноволосые. Только у Леонардо волосы были насыщенного угольно-черного цвета и не вились, а у Александра имели черно-каштановый тон и были кудрявыми, что, без сомнения, особо привлекало внимания представительниц прекрасного пола. Дальше сходства друзей заканчивались. Леонардо был склонен к уединению и не являлся тем, кого можно было назвать «дамским угодником», хотя и он не был обделен их благосклонностью. Мужчина говорил мало, зато всегда по делу. Предпочитал упражняться в мечах, нежели быть на балу.
А вот Александр…
Да, за ним прочно укрепилась слава любимца женщин. В свои 25 лет он завоевал немало девичьих сердец, и еще больше – разбил их. Красивый, начитанный, говорящий много и поэтично, младший сын Ральфа вел праздную жизнь, наслаждаясь всеми доступными ему благами. Охота, рыцарские турниры, ужины с сотнями именитых гостей и, кончено же, бурные ночи – такова была жизнь красавца Александра последние 8 лет. А чем еще заняться младшему сыну богатого лорда?
Но теперь вся эта жизнь оказалась под угрозой.
Из-за решения отца.
– Благо? – Александр вздохнул, ощущая на груди тяжесть, вызванную приказом отца. – Не знаю, какое может быть благо в союзе святой и прожженного грешника. Грешника, которому нравится его грех.
– Она родит тебе наследника, это уже благо, – Леонардо похлопал друга по крепкому плечу, – не унывай, дружище.
Александр промолчал о том, что не считал рождение наследника благом, хотя отец обещал ему, младшему сыну, неслыханное – один из своих замков и земли, прилегающие к нему. Обычно, лорды могли позволить такое лишь для единственного, старшего сына, а остальные – вертелись, как обычно, а обычно в те времена был разбой. А тут – такая щедрость со стороны отца. Но Александр понимал, что все это лишь обяжет его, такого свободолюбивого, перед родителем. А он не этого хотел.
А что же хотел этот молодой, красивый мужчина? Ответа на этот вопрос он и сам не знал. Слишком долгая праздная жизнь не способствовала к тому, что бы Александр задался важным вопросом – какой смысл в том, что я живу? Для чего? И уж, безусловно, он и не задумывался над тем, что где-то там есть прекрасная дама, которая сразит его наповал и заберет себе его сердце. Глупость несусветная. Вот Ланселот влюбился в прекрасную жену короля Артура, и что же? Эта легенда не о любви, а о том, как все портится, когда позволяешь чувствам взять над тобой верх.
Аббатство
Кассия вынула пальцы из прохладной воды, потрясла руками и поднесла ладони к лицу, разглядывая их. Кожа на кончиках пальцев покраснела и припухла, но, в целом, выглядела вполне сносно. Хорошо, что сегодня не треснула, как в первые три раза. Не было ни крови, ни ранок. Это радовало. Вышивать, конечно, все еще будет больно, но это было не так страшно. Это уже так не пугало. Она привыкла и не злилась на монахиню. Ведь приучать к смирению – такой нелегкий труд. И, вероятно, очень благородный труд.
«Такой уж благородный?» – раздался в голове тихий голосок, вызывая смятение в груди девушки. Она торопливо заглушила эту мысль молитвами. Нельзя так думать!
– Ты скоро? Нам позволено выйти на прогулку, – произнесла Мария – высокая девушка, лицо которой почти всегда выражало то самое благородное умиротворение, к которому должны были стремиться все монахини.
– Прогулка – это замечательно! – просияв улыбкой, ответила Кассия. Она тут же забыла о пульсирующей боли в пальцах и, ускоряя шаг, последовала вместе с Марией.
На территории аббатства уже гуляли другие послушницы – кто-то, разбившись на пары, кто-то, предпочитая уединение. Кассия, по – привычке, шла вместе с Марией. Пробивавшаяся трава – сочного, зеленого цвета ощущалась мягким ковром под башмачками Кассии. Девушка шла, наслаждаясь этой простой радостью. Для большей же, не хватало лишь одного – письма из дома. Сегодня был ровно месяц, когда Кассия получала последнее послание от семьи. В нем не было каких-то теплых, нежных слов, так, вести о том, как братья-сестры, как отец, как мать. Письмо всегда писала она, и от того оно было еще дороже. Кассия тосковала по ней и семье, и долгими ночами, пытаясь заснуть, задавалась вопросом – почему родные словно выгнали ее? Разве ее вина, что барон погиб на охоте, и она так и не стала женой? Разве ее вина, что в стране неспокойно? Эти мысли приходили именно ночью, и Кассия не в силах была прогнать их. Днем было легче. Занятая делами, молитвами, заучиванием, девушка продолжала убеждать себя, что жизнь в аббатстве – самое лучшее решение для нее.
– До моего пострига в монахини осталось меньше месяца, – послышался спокойный голос Марии, и Кассия, оторвав взгляд от изумрудной травы, густо пробившейся с южной стороны территории аббатства, посмотрела на подругу: светлое лицо той было преисполнено мира и какой-то благодати.
– Ты действительно хочешь стать монахиней? – прошептала Кассия. И как только она озвучила этот вопрос, очередная волна сомнений сковало сердце девушки, отдаваясь колкой болью в нем.
– Да, – Мария мечтательно улыбнулась, – для нас, женщин, это – лучшее. А ты, что же, сомневаешься?
Она внимательно посмотрела на Кассию, и тут же нашла ответ на свой вопрос.
– Даже не сомневайся, – Мария сжала ладошку подруги, – раз мы здесь – значит, так захотел Бог.
С этим невозможно было поспорить. Кассия, соглашаясь, кивнула головой. Вместе с Марией они начали спускать по холму, ближе к каменной стене – там, у ее основания, виднелись синие головки пролеска. Их колокольчики яркими пятнами контрастировали с серым укреплением, воздвигнутым для защиты священной обители.
– Весна, – выдохнула Кассия, присаживаясь на корточки и срывая три цветка – большего ей было и не надо. Она поднесла пролески к носу и втянула в себя аромат, исходящий от них. Они пахли жизнью – вкусно, так, что хотелось дышать и дышать ими. Их аромат так отличался от запаха, витавшего в стенах монастыря – там он был сырой, тяжелый и такой холодный. Эту зиму особенно было непросто переносить – Кассия болела почти месяц, мучаясь от кашля. Благо, монахини врачевали ее не только молитвами, но и целебными травами, поэтому девушка встретила весну уже здоровой.
Кассия и Мария продолжали гулять вдоль каменной стены около часа. Воздух, прогретый весенним солнцем, приятно ощущался, ласково касался лица и рук. Гулять бы, да гулять. И подруги бы сделали это, если бы не громкий крик одной из монахинь.
– Кассия, дочь Эдмонда! – звала она, повторяя и повторяя эти слова до тех пор, пока девушка не услышала ее и не поспешила на встречу.
Подхватив свою юбку, Кассия стала стремительным шагом подниматься по холму, и каждый шаг ее отзывался странным, доселе неведомым волнением в груди. Что это все значило? Увидев обеспокоенное лицо монахини, девушка еще больше занервничала. Обычно, служительницы монастыря были всегда спокойны и умиротворенны.
– Дочь Эдмонда! – щеки монахини покрылись красными пятнами, а брови сошлись на переносице.
– Да, – только и смогла выдохнуть Кассия.
– Пришли вести с твоего дома, – монахиня шумно вздохнула, – ты возвращаешься домой.
Эти слова подействовали на молодую девушку оглушающее. Она, замерев, стояла – не в силах ни пошевелиться, ни что-либо сказать. В висках лишь стучало сладкое, оказывается, столь долгожданное – «домой».
– Ну, что же ты стоишь? – монахиня схватила девушку за запястье и потянула на себя. – Тебя ведь уже ждут. Торопись. Ты уезжаешь.
Наконец, до Кассии стало доходить, что, быть может, причина ее возвращения домой – совсем нерадостная. Девушка, вскинув голову, устремила вопрошающий взор на монахиню и спросила:
– Дома что-то случилось? Мои родители…?
– Живы и здоровы, – закончила за Кассию монахиня. Женщина расплылась в довольной улыбке, затем добавила:
– И, поверь, весть, которую мы получили, обрадует тебя. Ты выходишь замуж.
– Замуж? – повторила подоспевшая Мария.
А Кассия, вновь ошарашенная, стояла и молчала. Ей казалось, что происходящее – всего лишь сон, и совсем скоро он закончится.
– Замуж, – громогласно так, сказала монахиня, привлекая этим внимание других послушниц – и те стали обступать кольцом Кассию.
– Как такое возможно, – наконец, немного придя в себя, произнесла девушка, – это – ошибка.
Она говорила, а в груди уже забилась птица, одно крыло которой был страх, а другое – надежда.
– Никакой ошибки нет, – монахиня протянула свиток, в самом низу которого стояла печать отца Кассии, лорда Эдмонда.
Кассия быстро пробежалась взглядом по витиеватым буквам. «А посему прошу немедля собирать мою дочь в дорогу, дабы будущий муж не ждал ее слишком долго»…
– Это правда, – не скрывая своего удивления, произнесла Кассия. И тут же, на лицах послушниц, в том числе и Марии, отразилась гамма чувств: смятение, сомнение, тревога. А дальше – у кого-то и зависть, а кого-то – грусть.
– Торопись, дочь Эдмонда, – сворачивая свиток, прогремела монахиня.
– Я помогу тебе с вещами, – положив на руку подруги свою ладонь, сказала Мария.
Как Кассия собрала в холщовый мешок свои вещи, девушка не помнила – она делала все механически, руки работали, а голова и сердце были уже в пути. Волнение, непонятное в душе предчувствие и сладкое ожидание встречи с родными, все окутало Кассию. Лишь когда на плечи был накинут дорожный плащ, в котором девушка приехала в аббатство, до нее, наконец, дошло. Она покидает святую обитель. Не быть ей невестой Христовой, а быть женой.