Вторая жена.Терпеть не буду

Пролог

«Не переживай, любимая. Мы справимся. Я женюсь. Возьму вторую жену. Она родит мне ребёнка. Он будет и твоим тоже. Ты сможешь заботиться о нём так же, как и она. Всё будет хорошо.»

Телефон дрожит в моих пальцах, но я не чувствую его веса.

Я перечитываю. Снова. Медленно.

Каждую букву.

Каждое слово.

Вдруг я ошиблась? Вдруг это какой-то дикий розыгрыш? Или его телефон попал в чужие руки?

Но нет. Это он.

Мой муж.

Любимый.

Тот, кто должен был быть здесь, рядом. Держать меня за руку. Говорить, что мы переживём это. Что я не одна.

А вместо этого он пишет мне, что женится.

Я чувствую, как внутри что-то медленно сжимается, превращаясь в тугой болезненный ком.

Я женюсь.

Она родит.

Это будет и твой ребёнок.

Господи…

Я моргаю, но буквы не исчезают. Они словно выжжены в моём сознании.

Я судорожно вдыхаю, но воздух застревает в горле.

Он уже принял решение.

Он не плачет. Не скорбит.

Не чувствует потери.

Он просто нашёл выход.

Как будто ничего страшного не случилось.

Как будто вчера у меня не остановилось сердце от страха.

Как будто я не умоляла Всевышнего спасти нашего ребёнка.

Как будто у нас вообще не было ребёнка.

А ведь был.

Я прижимаю руку к животу. Там, где должно было биться крошечное сердечко.

Но оно больше не бьётся.

А он?

Он даже не пришёл.

Не спросил, как я.

Не обнял, не погладил по волосам, не сказал, что любит.

Где его любовь?

И была ли она вообще?…

Где его скорбь?

Почему только я плачу?

Почему только я чувствую эту пустоту?

Почему только я страдаю?

Экран вспыхивает снова.

«Ты всё равно не можешь родить, милая. Но ты всегда была хорошей хозяйкой, хорошей женой. Я не хочу отказываться от тебя. Я просто хочу сына. Это ведь естественно. Разве я не имею права?»

Мир рушится.

Ты всё равно не можешь родить.

Гул в ушах заглушает всё остальное.

Я моргаю, но слёзы не перестают течь. Горячие, обжигающие, они падают на простыню, смешиваются с равнодушным светом уличных фонарей за окном.

Он сказал это мне.

Мне, которая ещё вчера держалась за живот, боясь пошевелиться.

Мне, которая надеялась до последнего.

Мне, которая прошла через боль, страх, кровь.

Но теперь я ему не нужна.

Он уже смотрит вперёд.

У него есть план.

Новая жена.

Новый ребёнок.

Новая жизнь.

А я?

Кто я теперь для него?

Бракованная? Дефектная? Просто ошибка?

Я медленно опускаю телефон.

Где-то внутри меня уже нет.

Осталась только пустота.

Как я смогу пережить это?

Что мне делать?

Как…

Жить?

Глава 1

Голос свекрови срывается на крик ещё до рассвета.

– Лейна! Ты вообще собираешься вставать?!

Я резко открываю глаза, глухо выдыхаю и машинально тянусь к животу. Ладонь задерживается на округлившемся низе живота, словно в попытке почувствовать движение. Но нет. Ещё слишком рано.

Сонливость испаряется мгновенно.

В этом доме нельзя позволить себе проснуться в своём темпе.

Здесь ты встаёшь сразу, как тебя позвали.

Я накидываю платок на голову, торопливо поправляю платье и выскальзываю из комнаты, зная, что будет дальше.

На кухне уже пахнет крепким чаем с мятой и лепёшками, но времени насладиться этим ароматом нет. Свекровь стоит у стола, грозно скрестив руки на груди, рядом заловка Айшат, лениво потягивающаяся после сна.

– Ты думаешь, в доме всё само собой делается? – свекровь сверлит меня взглядом.

Я опускаю голову.

– Нет…

– Тогда почему завтрак ещё не готов?

Слова льются, как кипящая вода, и мне остаётся лишь поспешно кивнуть и броситься к плите. На автомате ставлю казан с водой, нарезаю хлеб, достаю продукты. Всё это время чувствую, как на меня смотрят.

– Ты слишком медленная, Лейна, – насмешливо тянет Айшат, делая глоток чая. – Как ты будешь справляться, когда ребёнок родится?

Я сжимаю губы.

Я справлюсь.

Ведь я уже справляюсь.

Дом большой. В нём живут семь человек.

Я обслуживаю их с утра до ночи. Готовлю, убираю, стираю, глажу, мою.

Но этого всегда мало.

– Ты ведёшь себя как невеста, а не как хозяйка, – добавляет свекровь, поправляя платок. – Неужели так сложно проснуться раньше? В твои годы у меня уже трое было, и я успевала за домом следить.

Я не отвечаю.

Бесполезно.

Здесь никогда не будет достаточно хорошо.

И так каждый день.

После завтрака я убираю со стола, мою пол. В это время Айшат неторопливо расчёсывает волосы, листая телефон.

Дети носятся по комнатам, разбрызгивая сок, роняя еду на ковёр.

Я знаю, кто это уберёт.

– Лейна, неси поднос со сладким в гостиную! – бросает свекровь, даже не глядя в мою сторону.

Я быстро вытираю руки о фартук, хватаю поднос, стараясь не расплескать чай.

Руки дрожат.

Я устала.

Я всегда устаю.

Спина ломит, ноги гудят, но я не имею права сесть.

Ты не можешь быть уставшей, Лейна.

Ты должна улыбаться, работать, угождать.

Так заведено.

Так надо.

К обеду я валюсь с ног.

Но когда заходит Умар, всё отступает на второй план.

Он улыбается, наклоняется ко мне, касается губами виска.

Только он.

Только он даёт мне силы терпеть всё это.

– Как ты? – спрашивает тихо.

Я слабо улыбаюсь.

– Хорошо.

Потому что иначе говорить нельзя.

***

К вечеру силы покидают меня окончательно.

Тело ломит, ноги гудят, внутри всё горит от слабости. Изжога мучает с самого утра, тошнота накатывает волнами. Каждое движение даётся с трудом.

Я забеременела.

Но в этом доме никому нет до этого дела.

Я иду на кухню, держась за край стола, чтобы не пошатнуться.

– Лейна, искупай детей, – лениво тянет Айшат, даже не поднимая глаз от телефона.

Я стискиваю зубы.

– Айшат, я… – тихо начинаю, но осекаюсь.

Как объяснить, что не могу?

Что руки больше не держат, спина разламывается, а внутри меня растёт наша кровь, наша плоть, которую следовало бы беречь?

Но она даже не ждёт ответа.

– Ты и так особо ничем не занята, – равнодушно добавляет, делая очередной глоток чая.

Ничем не занята.

Где-то внутри меня вспыхивает протест, но я сразу его давлю.

Бессмысленно.

Я делаю шаг в сторону ванной, когда вдруг к моей ноге цепляется маленькая ладошка.

– Тётя Лейна, а можно с пеной? – Карим смотрит на меня снизу вверх, широко распахнув тёмные глазки.

Я улыбаюсь.

Пусть я устала, пусть не могу стоять на ногах, но этих мальчишек я люблю.

Амин тоже тут, стоит, скрестив руки, важно поджав губы.

– Я уже сам умею, но ты проверь, хорошо?

– Конечно, мой хороший, – киваю я, сглатывая тошноту.

Карим тянет ко мне ручки. Я знаю – он хочет, чтобы я его подняла.

Я знаю, что не должна.

Но делаю это.

Сквозь боль. Сквозь ломоту в пояснице.

Потому что они – дети.

Потому что я не могу по-другому.

***

Я с трудом держу Карима на руках. Он лёгкий, но тело не слушается, будто весь день из меня выжимали силы, оставляя только пустую оболочку.

Я осторожно опускаю его в тёплую воду, Амин с довольным видом залезает сам, расплескав половину воды на пол.

Я даже не вздыхаю – это уже привычно.

Карим тут же начинает играть с мыльными пузырями, хихикая. Я провожу ладонью по его мокрым волосам, чуть откинув их назад.

– Ты мой хороший, – шепчу я, едва касаясь его тёплой кожи.

– Ну что так долго? – раздражённо доносится голос Айшат из коридора. – Ты что, спать их там уложила?

Я моргаю, чувствуя, как снова накатывает тошнота.

Неужели так сложно самой их забрать?

Я закрываю глаза на секунду, прежде чем подняться.

***

Я заворачиваю Карима в полотенце, но руки дрожат.

Тело ослабло, будто силы вытекли вместе с горячим паром.

Хоть бы сесть.

Хоть бы на секунду.

Но нет.

Дверь в ванную распахивается, и Айшат цокает языком.

– Ты опять копаешься, Лейна. Господи, сколько можно?

Я поджимаю губы, не отвечая.

Карим тянется ко мне, цепляется за платье.

– Тётя Лейна, я спать хочу…

Я глажу его по спинке, ощущая, как в груди разливается тепло.

Как бы я ни устала, этих двоих я люблю.

– Да оставь ты его, он разнежится у тебя совсем, – бросает Айшат, забирая Карима.

Я не спорю.

Просто провожаю их взглядом.

Голос свекрови раздаётся из гостиной:

– Лейна! Принеси нам чай!

Я судорожно вдыхаю.

А мне?

Мне можно просто присесть? Просто отдышаться?

Понимая что это непозволительная роскошь я выпрямляю спину и молча иду на кухню.

***

Вода льётся горячими струями, стекая по коже, смывая усталость, но не боль.

Я провожу руками по лицу, снимаю заколку, позволяя волосам рассыпаться по плечам.

День был бесконечным.

Но разве он бывает другим?

Я закрываю глаза, позволяя себе хотя бы эти несколько минут отдыха.

Тело ноет. Поясницу скручивает, низ живота болит.

Но больше всего болит нечто внутри – не усталость, не физическая боль, а пустота.

Я забеременела.

Мы ждали этого два года.

Два года попыток, надежд, разочарований. Два года, когда каждый месяц был проверкой на прочность. Два года, когда я молилась и надеялась, что однажды смогу сказать ему: «Умар, у нас будет ребёнок.»

И вот, наконец, это случилось.

Я ожидала, что он будет счастлив. Ожидала, что он будет меня беречь.

Но реальность оказалась другой.

Никто не заметил, что со мной стало тяжелее.

Никто не предложил отдохнуть.

Никто не сказал «сядь, я сам».

Даже он.

Я тихо вздыхаю, выключая воду.

Если задержусь ещё на минуту, начнутся вопросы.

Когда я выхожу из ванной, Умар уже в спальне, полулёжа на подушке, прокручивает что-то в телефоне.

– Наконец-то, – он поднимает голову, чуть хмурится. – Я думал, ты там уснёшь.

– Хотела бы, – слабо улыбаюсь я.

Он отбрасывает телефон в сторону, изучающе смотрит.

Я знаю этот взгляд.

Знаю его намерения.

И знаю, что не могу.

Я не отказываю ему никогда.

Но сегодня даже сил на то, чтобы лежать, у меня нет.

Я сажусь на кровать, осторожно придерживаясь за поясницу. Он тянется ко мне, касается плеча, легко, привычно.

– Лейна…

– Мне больно, – шепчу я.

Он замирает.

– Где?

Я накрываю ладонями живот.

– Тут.

В темноте спальни его лицо напрягается.

– Что-то серьёзное?

– Просто болит, Умар. – Я устало опускаю голову. – Целый день на ногах… Я не могу сегодня.

Он молчит.

– Опять?

Я напрягаюсь.

– Что – опять?

Он отворачивается, тянет на себя одеяло, голос звучит отрывисто, раздражённо:

– Ты совсем перестала на меня обращать внимание.

Я моргаю.

Он серьёзно об этом сейчас?

– Умар…

– Ты думаешь только о себе, – продолжает он. – О своих делах, о доме, о ком угодно, но не обо мне.

Я провожу языком по пересохшим губам, чувствуя, как от его слов внутри всё стягивается в тугой узел.

– Я целый день работаю.

– А я – нет?

Он резко поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза.

– Я тоже работаю, Лейна. Но ты хотя бы замечаешь, что у тебя есть муж?

Я растерянно моргаю.

– Ты правда… считаешь, что я тебя не замечаю?

– А как ещё это назвать? – он пожимает плечами, раздражённо откидываясь на подушку. – Раньше ты мне радовалась. А теперь? Всё, что я получаю, – «я устала», «мне больно».

Я сглатываю.

Как объяснить, что я просто больше не могу?

Но он уже отвернулся, уставившись в стену.

Обиженный.

Как ребёнок.

Раньше он был другим.

Когда мы только встречались, он обожал меня.

Он заваливал меня подарками. Знал, какой цвет мне нравится, какие сладости я люблю. Всегда заботился, чтобы мне было тепло, удобно, спокойно.

Он ждал меня с работы с цветами, выкраивал время среди своих дел, чтобы просто увезти меня подальше от суеты, посадить в машину и везти, куда глаза глядят.

Он закидывал мой телефон сообщениями, если я задерживалась.

«Ты где?»

«Ты поела?»

«Я скучаю.»

А сейчас…

Сейчас он хочет, чтобы всё внимание было на нём.

Как будто я не беременна.

Как будто я не устаю.

Как будто я просто перестала его любить.

Но это не так.

Просто я больше не могу отдавать себя целиком.

Я лежу, смотрю в потолок, не чувствуя ничего.

Кроме боли.

Кроме усталости.

Кроме пустоты.

Что со мной стало?

Что с нами стало?

Я закрываю глаза.

Или лучше не думать об этом?

Глава 2

Утро начинается с боли.

Я открываю глаза, и первое, что чувствую, – тяжесть внизу живота. Тупая, ноющая, тянущая.

Я осторожно кладу ладонь на живот, будто пытаюсь успокоить себя.

Но тревога уже пробирается под кожу.

Я прислушиваюсь.

Тихо.

Рядом лежит Умар, но я сразу понимаю – он ещё злится.

Я не слышу его дыхания, не чувствую привычного движения, когда он обычно поворачивается ко мне во сне.

Он лежит ровно, на спине, руки на груди.

Я знаю, что если пошевелюсь, он сделает вид, что спит.

Раньше всё было иначе.

Раньше, когда я просыпалась, он первым улыбался, тянулся ко мне, касался щеки, шептал что-то тёплым голосом.

Раньше он не мог выдержать и дня, чтобы не позвонить мне, если мы были далеко друг от друга.

Теперь я могу провести рядом с ним целую ночь, и он даже не заметит.

Я смотрю в потолок, глубоко вдыхаю.

В животе неприятно тянет, но это не та боль, от которой нужно паниковать.

Я говорю себе, что это нормально, что так бывает, что я просто устала.

Я пытаюсь убедить себя, что всё в порядке.

Но внутри всё равно тревожно.

Я поворачиваюсь на бок, затаив дыхание, надеясь, что он тоже проснётся.

Что посмотрит на меня.

Что спросит, как я себя чувствую.

Но он просто встаёт.

Молча.

Я жду.

Может, он хотя бы скажет что-то?

Может, заметит, что мне плохо?

Может, вспомнит, как долго мы ждали этого ребёнка, как я боялась, что у нас ничего не получится?

Но он просто выходит из комнаты.

Не оглядываясь.

Я медленно сажусь, обхватываю живот ладонями.

Два года мы мечтали об этом ребёнке.

Два года я ловила каждое изменение в своём организме, надеялась, ждала.

Два года я боялась, что если у нас не получится, он разочаруется во мне.

А теперь, когда всё получилось, когда я наконец ношу под сердцем нашего ребёнка, кажется, будто для него это уже не имеет значения.

Я закрываю глаза, наклоняю голову вперёд, медленно вдыхаю.

Если задержусь ещё на минуту, начнутся вопросы.

Я встаю.

Тело тяжёлое, слабое, ноги ватные.

Но времени жалеть себя нет.

Выхожу на кухню, и всё начинается заново.

– Лейна, ты наконец-то встала, – раздражённо говорит свекровь. – Все уже позавтракали.

– Я неважно себя чувствую…

Я говорю тихо, но никто даже не слушает.

– Ой, только не начинай, – Айшат смотрит на меня прищуренно. – Надеюсь, ты не собираешься лежать целый день?

Я опускаю глаза.

Мне плохо.

Но кому есть до этого дело?

Ставлю чайник, режу хлеб, накрываю на стол, стираю пятна со стола, убираю за детьми.

Ноющая боль в животе не проходит.

Я незаметно держусь за него, пытаясь убедить себя, что это просто усталость.

– Что ты всё за него держишься? – Айшат насмешливо смотрит на меня. – Ты же не первая беременная.

Я не отвечаю.

Мне хочется сказать, что мне страшно.

Что у меня болит.

Что я боюсь, что что-то идёт не так.

Но я молчу.

За обедом Умар по-прежнему холоден.

Он не смотрит на меня.

Не спрашивает, как я себя чувствую.

Я ловлю его взгляд, но он тут же отворачивается, делает вид, что меня нет.

Я опускаю глаза в тарелку, машинально наматываю на вилку кусочек лапши.

Аппетита нет, но я заставляю себя есть.

В доме не принято капризничать.

В доме не принято отказываться от еды.

Я чувствую на себе взгляд свекрови.

– Ты что-то бледная, – произносит она, прищуриваясь. – Беременность – это не болезнь, Лейна.

– Да-да, не хватало ещё, чтобы она в постели лежала, – хмыкает Айшат.

Я прикусываю язык.

Я ничего не скажу.

Потому что если скажу – всё станет только хуже.

Я доедаю, ставлю тарелку в раковину, и тут меня накрывает новая волна боли.

Она резче, глубже, чем утром.

Я замираю, медленно вдыхаю носом, выдыхаю через рот, стараясь не выдать себя.

– Что стоишь? – недовольно произносит свекровь. – Помой за собой.

Я включаю воду, кладу руки на край раковины, сжимаю пальцы.

В голове звон.

Я опускаю глаза, машинально смотрю вниз.

И замираю.

На светлой ткани платья – крошечное пятнышко алого цвета.

Я моргаю, не веря.

Нет.

Нет-нет-нет.

Этого не может быть.

Я чувствую, как сердце начинает бешено колотиться в груди.

Ноги слабеют.

Я хочу сесть.

Я хочу сказать что-то, но слова застревают в горле.

Я должна успокоиться.

Я должна сделать вид, что всё в порядке.

Я не могу сейчас начать паниковать.

Но внутри меня уже растёт паника.

Что-то не так.

Но что именно – я пока не знаю.

И это страшит больше всего.

***

Я стою у раковины, сжимаю пальцы на холодном металле, пытаюсь дышать ровно. Гул в ушах, пальцы дрожат, но я заставляю себя не смотреть вниз.

Только не паникуй.

Только не показывай виду.

Только не дай им повод сказать, что ты опять всё преувеличиваешь.

Но тело не слушается.

Ноги подкашиваются, я хватаюсь за край стола, прежде чем упасть.

– Что с тобой? – голос свекрови раздражённый, а не обеспокоенный.

Я поднимаю голову, смотрю на неё, но слова застревают в горле. Как объяснить? Как сказать?

Она уже ждёт ответа, нахмурив брови, но её взгляд вдруг резко меняется. Опускается ниже. Я следую за её взглядом и замираю.

На светлой ткани моего платья расплывается алое пятно.

– Ты что… – свекровь вскидывает брови, в голосе больше раздражения, чем тревоги. – Что у тебя?

Я не успеваю ответить, её лицо кривится в недовольстве.

– Айшат, глянь на неё, – бросает она в сторону заловки.

Айшат медленно поднимает глаза от телефона, лениво отрываясь от экрана, но когда замечает, о чём говорит мать, тоже хмурится.

– Ой… Это кровь?

Я чувствую, как земля уходит из-под ног.

– Мне… больно, – едва слышно шепчу я.

Свекровь закатывает глаза, поправляет платок на голове, будто я только что доставила ей огромную проблему.

– Ну, что ты стоишь, иди переоденься, только людей тут не пугай.

Я моргаю, не веря в то, что слышу.

– Мне… мне нужно в больницу, – говорю я, но голос звучит неуверенно, слишком тихо.

– В больницу? – свекровь смотрит на меня так, будто я предложила что-то абсурдное. – Да кому оно надо? Лежала бы больше, вот и получила. Носится весь день, а потом жалуется.

Меня прошибает холодный пот.

Я не понимаю, это реальность или мне только кажется, что они сейчас говорят это вслух?

Я вцепляюсь в спинку стула, цепляясь за единственную опору, но слабость накрывает с новой силой.

– Мне… плохо… – шепчу я.

– Мам, – вдруг подаёт голос Айшат, и я впервые слышу в её голосе сомнение. – Может, всё-таки в больницу?

Свекровь недовольно цокает языком, но всё же машет рукой.

– Ладно, зови кого-нибудь. Пусть отвезут, если уж она такая неженка.

Я медленно оседаю на стул, пока Айшат лениво набирает номер.

Я слышу, как она говорит в трубку:

– Тут одной нехорошо. Беременная… Ну да, вроде кровь…

Вроде.

Будто это не имеет значения.

Я закрываю глаза стараясь отгородиться от всего приходящего. Мне просто нужно расслабиться и не нервничать. С моим ребёнком все будет хорошо. Иначе просто быть не может.

Глава 3

Меня везут в больницу.

Я сижу на заднем сиденье машины, держась за живот, но ничего не говорю. Никто не спрашивает, как я себя чувствую. Водитель молчит. Айшат молчит.

Я думаю, что, наверное, если бы я умерла прямо сейчас, они просто вздохнули бы и сказали: «Опять проблемы».

Я отворачиваюсь к окну.

Не знаю, что страшнее – боль внизу живота или ощущение, что никому в этом мире я не нужна.

Когда мы приезжаем, Айшат выходит первой, оглядывается по сторонам, затем бросает в мою сторону короткое:

– Пошли.

Я с трудом поднимаюсь, но ноги слабые, голова кружится.

Она замечает это, но ничего не говорит, только закатывает глаза.

– Ну, ты, конечно, слабая…

Я молчу.

Я больше не знаю, что отвечать.

Когда мы входим в приёмное отделение, там холодно, пахнет лекарствами, и люди сидят, опустив головы. Я чувствую, как влажный пот стекает по спине, но я не уверена, от жара или от страха.

Ко мне подходит медсестра, осматривает, потом бросает на Айшат строгий взгляд.

– Почему сразу не привезли? Почему только сейчас?

– Да кто ж знал, – Айшат пожимает плечами. – Она молчала, а потом вдруг ей плохо стало.

Я закрываю глаза.

Она говорит так, будто я сама виновата. Будто я придумала всё это, чтобы доставить им неудобства.

– Вам нужно срочно к врачу, – говорит медсестра, беря меня под руку. – Сможете идти?

Я киваю, хотя ноги подкашиваются.

Медсестра ведёт меня дальше, а за спиной слышится раздражённый голос Айшат:

– Только давайте побыстрее, а то мне ещё домой ехать.

И в этот момент во мне что-то окончательно ломается.

***

Я сижу на жёсткой кушетке в кабинете врача, стиснув пальцы в замок. Руки ледяные, но лицо горит. Я опускаю взгляд, сосредотачиваюсь на узоре на кафельном полу, чтобы не смотреть на врача, чтобы не видеть её выражение лица, но всё равно чувствую напряжение в воздухе.

Она медлит.

Я понимаю, что это плохой знак.

– Вам давно было плохо? – наконец спрашивает она. Голос ровный, но в нём слышится недовольство.

– Утром… – мой голос слабый, чужой. – Ещё с утра болел живот.

Она молчит несколько секунд, затем поджимает губы.

– И только сейчас решили приехать?

Я сжимаюсь.

Это не я решила.

Я не знаю, что сказать.

Как объяснить, что я не могла сказать, что мне плохо? Что я до последнего боялась вызвать раздражение у тех, кто считает, что беременность – это не болезнь?

– Это первый раз? – врач смотрит на меня поверх очков, её взгляд пронзает насквозь.

Я опускаю голову, не знаю, стоит ли говорить правду.

Я помню, как несколько недель назад у меня уже были такие боли. Ненадолго, на пару часов, но я никому не сказала.

Если бы я тогда заговорила, что-то изменилось бы?

– Да, – тихо отвечаю я, не узнавая собственного голоса.

Врач вздыхает, снимает очки и смотрит на меня долгим, внимательным взглядом.

– Вам нужно срочно лечь в стационар. Мы вас госпитализируем.

Словно что-то внутри меня проваливается в пустоту.

Я понимаю, что должно было быть страшно, что нормальная реакция – это испуг, тревога, вопросы, но я просто сижу и смотрю перед собой.

Госпитализация.

Это значит…

Я крепче сжимаю пальцы на подоле платья.

– Это… обязательно? – спрашиваю я, и голос звучит так тихо, что я едва слышу себя.

Врач моргает, прищуривается.

– Вы серьёзно?

Я молчу.

Она откладывает ручку, скрещивает руки на груди.

– Вы понимаете, что у вас угроза? Вы уже теряете ребёнка. Вам нужно срочное лечение. Это даже не обсуждается.

Теряю ребёнка.

Эти слова больно ударяют в грудь.

Я медленно поднимаю на неё глаза.

– Можно спасти?

Она выдыхает, на секунду отводит взгляд, потом снова смотрит прямо в лицо.

– Мы сделаем всё возможное.

«Всё возможное» – значит, нет никаких гарантий.

Я киваю, хотя не чувствую ничего.

За дверью слышится голос Айшат.

– Ну что там? Долго ещё?

Врач раздражённо цокает языком.

– Это кто?

– Заловка…

Врач качает головой, что-то быстро записывает в карту, затем смотрит на меня в последний раз перед тем, как выйти.

– Сейчас оформим вас в палату. Готовьтесь.

Я киваю.

Но даже не двигаюсь.