Примерно тем же, чем и на 4 факультете. Преферанс мы любили за его «математичность», за точный подсчет вариантов, за элементы теории вероятности (прикуп), за возможность покарать зарвавшихся, пренебрегающих точными расчетами в угоду эмоциям и азарту. Он стал для нас своеобразным наркотиком, без пульки не обходились скучные лекции по марксистско-ленинской философии и политэкономии, основам радиоэлектроники, а также летние походы и московские пьянки. На факультете образовывались стойкие преферансные группы, любимым местом сбора которых были уединенные комнаты спецбиблиотеки, где разрешалось работать с секретными документами и куда был ограничен доступ посторонним, в том числе и нашему Чуде. Чаще всего игра шла не на деньги – это слишком тривиально. гораздо интереснее было придумывать различные наказания проигравшим – пропрыгать на одной ноге (одном сапоге) от аудитории до Чудиного кабинета, издать громкие ослиные крики, отжаться от пола, поднять несколько раз пудовую гирю. Летом, в походе на байдарках, традиционным наказанием было натаскать дров и приготовить еду.
В те времена было много великих свершений типа БАМа (на Б начинается, на Ь кончается, в мужиках нуждается – Байкало-Амурская магистраль), и, чтобы тоже быть причастными к чему-то грандиозному, монументальному, мы решили писать пулю на 1000, чтобы окончить ее вместе с 4 факультетом и получить в конце обучения нечто вроде диплома специалиста по преферансу. Долгих два года наша преферансная компания шла к намеченной цели, по крупицам собирая эти фантастические 1000 очков в пуле. Один раз, на сборище в честь 23 февраля, Витек, получив на мизере заслуженный паровоз, совершил святотатство: воспользовавшись некоторым замешательством остальных преферансистов, вызванного бурным обсуждением подробностей подцепления паровоза, он, как партизан на допросе в гестапо, попытался скомкать пулю и проглотить ее. Но остальные гестаповцы были еще настолько трезвы, что быстро скрутили ему руки, раскрыли рот и вытащили из него драгоценнейшую бумагу. Разгладив и проутюжив сей документ, общество единодушно дополнило традиционные правила преферанса: за попытку сжирания пули – 100 очков в гору.
Однако пора вернуться к летописи 4 факультета и описанию каких-то других, положительных черт его аборигенов, а то все время домино да карты. А где же что-то возвышенное, духовное? Где, например, театр?
На Таганке. И на 4 факультете сразу же оценили его. Это был один из немногих очагов раскрепощенности и свободы, отдушина в тухлой атмосфере брежневских лет. Даже Чудо не могло не отметить: «По Таганке и еще кое по чем заскучали».
Чтобы современный молодой читатель смог по достоинству оценить Таганку тех лет, надо сначала окунуться во времена застоя, попытаться понять мысли и чувства тех, кто жил тогда в СССР.
Это что за Бармалей
Нагло лезет в мавзолей
Брови черные, густые,
Речи длинные, пустые
Он и маршал, и герой,
Отгадай, кто он такой?
Кто даст правильный ответ,
Тот получит десять лет
Всем и вся безраздельно правит КПСС. Во главе партии – древние старцы, которым нужен уже только «покой, кефир и теплый сортир». Почти вся экономика, по традиции, работает только на выпуск танков и ракет, но в Сибири открыли много нефти и поток нефтедолларов позволяет еще поддерживать минимальный жизненный уровень народа. Но только в Москве! Километров 100 от Москвы – жуть с пистолетом! Практически ничего, кроме водки и хлеба, в сельских магазинах нет. «Длинная, зеленая и пахнет колбасой» – электричка из Москвы.
И во всех газетах, по радио и телевидению, по советской традиции одно и то же: коммунистическое пустозвонство, показуха, лозунги типа «сегодня работать лучше, чем вчера, завтра – лучше чем сегодня», откровенная ложь. Большинство людей уже не верит ни в какие идеалы, озабочены только тем, где, как и что достать, обменять, записаться в очередь, получить льготы, ухватить.
Планы партии – планы народа!
вещала аршинными буквами с крыш домов партийная пропаганда.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой…
доносился в ответ хриплый магнитофонный голос из открытых окон.
Песни Высоцкого – это песни того поколения, задавленного повседневными заботами о своем существовании, это отдушина, глоток свежего воздуха в атмосфере, отравленной ядовитыми парами развитого социализма.
Конечно же, в 20-летнем возрасте было другое понимание. Все мы были комсомольцами, ходили на комсомольские собрания и субботники, слушали политинформации, лекторов-пропагандистов. Но все это – чисто формально, раз так положено – значит проще подчиниться, чем выступать и наживать себе какие-то неприятности. А Таганка и Высоцкий – это по собственному желанию, от души.
Очередь за билетами на Таганку занимали с вечера. Всю ночь, сменяя друг друга, дежурили, боясь пропустить очередную перекличку. И вот – долгожданный момент, открытие касс. Сейчас ночные бдения будут вознаграждены долгожданными билетами. Как бы не так! Слишком большая была в то время ценность – билеты на Таганку. Перед самым открытием касс появляется театральная мафия и физически оттесняет всю очередь от заветного окошка.
Решение созрело быстро. Мы же КГБ! Оденем военную форму, организуем порядок и справедливое распределение духовных благ, попытаемся противостоять мафии. Наивные мысли! Первая же попытка их реализации кончилась провалом: все инициаторы кампании «за билетами – в военной форме» были наголову разбиты намного более могущественной театральной мафией и доставлены в милицию, а на факультет пришла соответствующая «телега». Как к ней относиться?
Чудо, по традиции, разродилось афоризмом:
– И они пошли на Таганку подряжаться администрации Высоцкого и других французов
и уже собиралось устроить шумную кампанию по искоренению «духа Таганки». Чему там могут научить будущих хороших военных? Только плохому, например:
– Всякое дело можно делать тремя способами: правильно, неправильно и так, как это делают в армии.
Сегодня носит «Адидас», а завтра Родину продаст. Сегодня слушатель ломится на Таганку, а завтра будет «сидеть к политинформатору абсолютным корпусом», носить «джинсики, пупсики, фупсики, показывая, какой он почти ковбой», не сумеет избежать «подстольного застолья», будет «смотреть на нехлебный квас», В общем, «все это говорит о недисциплинированности четвертого курса, о том, что он еще не дорос до четвертого и пребывает в эмбриональном состоянии до первого».
Но старшие товарищи быстро поправили Чудо. Если это дело шибко раскручивать, то виновными окажутся в первую очередь начальник курса и руководство факультета, не сумевшие привить будущим чекистам основ марксистско-ленинского мировоззрения и стойкости к проявлениям идеологических диверсий явными и тайными врагами всего прогрессивного человечества. Поэтому все ограничилось замечанием командира отделения: плохо погладили форму, перед тем как идти в ней на Таганку.
Но песни Высоцкого пели везде: в Балашихе и в походах, в общежитии и в аудиториях, на формальных и неформальных сборищах.
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов,
И пыль как из ковров
Мы выбиваем из дорог…
разносилось на лагерных сборах при шествии строя, напоминавшего случайное и равновероятное распределение.
Помаши рукой земле
Дяде мудрому в Кремле
Ведь ты летишь на фирменном сопле…
пугал окрестных гаишников ГАЗик, в котором нас вывозили поразмяться, побегать и пошуметь холостыми выстрелами на военных полевых игрищах в Балашихе.
Товарищ Сталин, Вы большой ученый
В языкознании познавший толк
А я простой советский заключенный
И мой товарищ серый брянский волк
доносилось в той же Балашихе из казармы-барака после отбоя.
Балашиха была чудесным местом. Древний еловый лес, свежий воздух, отдых от математики. Песни под гитару, фишки, вылазки за водкой, шумные и разудалые игры в войну, холостые патроны, припасаемые на лето, к походу на байдарках – все это разрядка, накопление сил перед достаточно сложной летней сессией.
Формально в Балашихе мы проходили курс военной подготовки. Каждому там выдавали персональный автомат АКМ, противогаз, офицерскую сумку-планшет, компас, карту и почти каждый день нас вывозили на какие-то полевые занятия, темами которых были: взвод в обороне, в наступлении, в засаде, ориентирование на местности, ночное ориентирование, стрельбы, боевое гранатометание и что-то еще.
К каждой учебной группе был приставлен военрук – обычно офицер в чине подполковник-полковник. От общения с этими людьми оставалось, в целом, приятное впечатление: они осознавали, что сделать из нас хороших военных нельзя, а можно вместе немножко поиграть «в войну» и дать возможность этим яйцеголовым побегать и порезвиться на свежем воздухе. Никаких неприятностей от этих людей у нас не было, они пользовались уважением и даже цитировались, как классики:
– А работа без плана это не работа, а так, муть!
– А начальник курса – это не женский половой орган, чтобы им прикрываться!