Авиатор: назад в СССР 3

Из-за наших спин выступил Роман Валентинович с большим веником непонятных цветов. Одевшись в строгий костюм, который явно принадлежал кому-то из более старших Новиковых, командир звена с широкой улыбкой протиснулся перед нами к засветившейся от счастья привратнице хирургии.

– Ромочка, какими судьбами? Ещё и с цветами! – воскликнула она, совершенно забыв о своих обязанностях.

– Галинэ ты моя, Галинэ! Потому что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне. Галинэ ты моя, Галинэ, – перефразировал Новиков знаменитое стихотворение Есенина. – Давно не видел тебя, Галочка, – сказал он, целуя руку медсестре.

– Конечно. Ты всё со своими курсантами, да самолётами. А у меня вон сколько работы.

Да, сидеть полдня и следить за утками, разрабатывая при этом голосовые связки – чтоб я так работал! Хотя, конечно, утрирую я деятельность медсестёр. Много они работы выполняют.

– Галиночка, мой ты человечек прекрасный, пойдём чайку попьём, – сказал Валентинович, поднимая вверх авоську с коробкой торта «Ленинградский». – Давно не сидели мы с тобой.

– Ромашка, ты ж не просто так пришёл. Сейчас, вообще-то, ещё не вечер, чтобы… оой! – взвизгнула медсестра, когда Валентинович развернул её в сторону ординаторской и резко ущипнул за попу. – А ручки всё такие же шаловливые у тебя. Куда свою гвардию подеваешь?

– Они к Петьке. Вещи отдадут и назад. Милочка моя, ну надо… – продолжил уговаривать её Новиков, но Галина не склонялась перед очарованием бравого советского офицера и перспективой с ним… скушать тортик.

– Ромка, нельзя к нему, – отстранила она Новикова от себя, но Валентинович не сдавался. Был он заинтересован в продолжение вечера в ординаторской не меньше, чем мы в посещении Нестерова.

– Про волнистую рожь при луне. По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, не буди только память во мне про волнистую рожь при луне, – продолжил командир звена показывать свои познания в отечественной литературе.

– Сколько я уже раз тебе говорила? Ирина попросила не пускать. Она не отходит от него. И… здесь посетители, Ромка, – сказала Галина, убирая руки Валентиновича от своей объёмной груди.

– Галинэ, ты моя, Галинэ! На тебя она страшно похожа, может, думает обо мне… – запел снова Новиков, но тщетно.

– Нет, я сказала.

На этом стихотворный запас Валентиновича, как я думал, должен был закончиться, но не тут-то было.

– Есть в имени Галина азовские наши приливы, и шорох золотистого песка, вкус волны соленой, жарким солнцем опаленный. И её нежный взгляд, как неистовый и багряный закат…

– Ой, ну пошли, лётчик-стихоплётчик! – отмахнулась Галина. – А вы недолго, и чтобы тихо там у меня. Третья палата у Нестерова.

Новиков и Галина исчезли за дверью ординаторской, пока мы переобувались в принесённые нами тапки. Настолько готовились к посещению, что и сменку с собой взяли.

Тихо постучались в дверь третьей палаты и приоткрыли дверь. Все четыре наших головы просунулись внутрь, чтобы посмотреть обстановку. В палате тихо звучала музыка.

– Чего крадётесь? Не сплю я, не сплю, – прозвучал шёпот нашего инструктора.

Он лежал на одной из двух кроватей, пытаясь перелистнуть страницу книги загипсованной рукой. На соседней койке, укрывшись простынёй, спала Ирина.

– Не разбудите. Она после ночной смены сегодня. Вроде старшая медсестра, а службу тащит наравне со всеми.

– Как ваше здоровье, Николаич? – спросил я, первым входя в палату.

Первое впечатление от внешнего вида – у Нестерова было сломано практически всё. Обе ноги в гипсе, подвешены на растяжках. Левая рука, из которой торчат различные железки, лежит на специальной подставке. Правая в гипсе, но у него получается ею двигать. Шея в компрессах для восстановления после ожогов, и множество царапин на лице.

– Не дождёшься, Родин. Спасибо, что пришли. Думал, что не пустят вас. Слышал, что Ирина никого не пускает ко мне, – сказал Нестеров, откладывая в сторону книгу Достоевского. – Скоро экзаменационные полёты, а вы по больницам ходите. Думал, что вы на спортгородке пропадаете.

– Сегодня можно и отдохнуть, товарищ майор. Мы ненадолго, – сказал Костя.

– Да я наоборот рад, что смогли прийти. Кстати, кто теперь с вами полетит?

– Новиков. А на сам экзамен пока ещё не определили, кто именно проверяющим будет, – ответил Макс, присаживаясь на стул около раковины.

– Ну, главное – не мандражируйте, – сказал Николаевич, почесав свою левую руку. – Чешется ужасно, а железяки не дают подлезть.

– Врачи что говорят? – спросил Костя, который всё ещё стоял около двери.

– Бардин, а ты чего там стоишь? Иди, поздороваемся, – сказал Нестеров, вытягивая правую руку, чтобы поздороваться.

Я стоял ближе всех и собирался присесть рядом с кроватью Николаевича. Он смотрел на меня с ухмылкой, будто обрадовался, что прочитал мои мысли.

– На твоём лице, Сергей, так и читается: ну я же говорил, – сказал Нестеров, отводя взгляд в сторону.

Ему получилось угадать, что крутилось у меня в голове. Неужели я так отчётливо показывал это своим выражением лица?

– Это лишь приметы, Николаич.

– В авиации слишком много суеверий, Серый. Все не получится соблюдать, – сказал Костя, медленно подходя к Николаевичу, и аккуратно пожимая ему руку.

– Как видишь, Бардин, эти следовало соблюдать, – усмехнулся Нестеров. – За фрукты спасибо, но я столько не съем.

Я посмотрел на стол напротив его кровати. На нём было навалено несколько авосек с различными фруктами и гостинцами. Туда же добавились и наши. Стоял рядом с этой фруктовой горой и радиоприемник, в виде небольшого кожаного футляра с надписью «Кварц» и плечевым ремнём для переноски, играющий очередную песню Кобзона.

– Вам сейчас надо больше витаминов. Восстановление много времени займёт. Успеете вернуться в этом году? – спросил Артём, но мы трое удостоили его гневным взглядом, а Макс даже ткнул его кулаком в плечо.

– Ладно тебе, Максим. Темыч, ты сам как? Смотрю, свеженький и только слегка поцарапанный, – спросил Нестеров.

– Выписали через несколько дней. Вроде никаких осложнений нет, но заставляют обследование пройти. А ещё на досках обязали спать. Чё за бред? – выругался Тёма чуть громче, чем это было нужно.

– Гудок прикрой, Тёмыч, – шикнул на него Макс. – Верещишь так, что Ирину Сергеевну разбудишь.

– Да ладно вам. Не собачьтесь, – успокоил Нестеров. – Компрессионный перелом у меня первой степени. Сейчас не помню, каких именно позвонков, но ходить буду. Криво, конечно, но на своих двоих, а не на четырёх.

– Значит, как заживет, вернетесь к нам? В следующем году мы МиГ-21… – снова вставил свой вопрос Артём.

Что за бездумное создание, наш товарищ? Головой, что ли, шандарахнулся на приземлении? Нашёл, что спрашивать у Николаевича. Я даже не представляю, каково ему сейчас. Хорошо, если совсем не спишут по здоровью. Как ему без неба?

– Тёмыч, тебе не надо в туалет? Ты ж сильно хотел всю дорогу до палаты? – намекнул я ему, что стоит либо заткнуться, либо выйти за дверь, раз не может язык за зубами держать.

Николаевич начал смеяться и тут же скривился от боли. Резко ему двигаться нельзя.

– Пусть. Я уже в первые дни отпсиховался. Вон, дырки видите на дверях? – кивнул он в сторону встроенного в стену шкафа, двери которого выкрашены в цвета стен палаты. – Тренировался в метании гранаты, только вместо неё стаканы использовал.

На дверцах и, правда, были небольшие вмятины от посторонних предметов. Представляю, как переживала Ирина, когда видела эти эмоции.

– Что пошло не так, Пётр Николаевич? Почему не сразу прыгнули? – спросил я.

Из рассказа Николаевича стало понятно, что он уводил самолёт от деревень и должен был прыгнуть сразу за Артёмом. Однако в месте падения он в тот момент разглядел небольшой хутор.