Внеклассное чтение
– Почему вы так считаете?
– На программу по очистке города правительство выделяет определенную – и, заметьте, немалую – сумму. Она законно распределена на такие процедуры, как отлов, размещение в «питомниках», стерилизация, при необходимости – усыпление, расходы на оплату труда, на содержание, и так далее. В действительности же все происходит намного проще и быстрее: выстрел, труп в мешок, общая яма, может быть еще и огонь в конце. Об этом, кстати, на митинге говорили сегодня.
– Представители мэрии заявляют, что все это не так, и что методы, применяемые соответствующими службами, довольно гуманные. Под действием ядов животные погибают мгновенно, не чувствуя боли.
– Вы это сами видели?
– Нет, не видел…
– И я не видел, но… Но я знаю, что это так, потому что у нас люди такие.
– Какие «такие» – жестокие? Никто просто так не хочет уничтожать животных. У этих людей такая работа: город надо держать в чистоте.
– Крысы причиняют несравненно больше неудобств, чем собаки и кошки. Тем не менее, люди говорят: «Да ладно, что нам могут сделать эти маленькие зверьки?» и не хотят ничего с этим делать. Большинство наших людей вполне устраивает соседство с грызунами, насекомыми, однако они с пеной у рта будут орать о вреде, якобы наносимым собаками и кошками, как сегодня это делал представитель городских властей. Говоря о наших людях, я хотел сказать, что они не «жестокие», а… как бы сказать… Не знаю, смогу ли я найти нужное слово, но пока что в голове крутятся слова «пустые», «беспринципные», «эгоистичные», «трусливые», «безнадежные». Не знаю, есть ли такое емкое прилагательное, вмещающее в себя эти пять?
– Что, все люди такие?
– Может и все, а может и нет, но те, от кого зависит решение подобного вопроса, явно попадают под эти определения, а поэтому я не сомневаюсь, что то, о чем говорили собравшиеся люди – правда. Не видел, но уверен в этом, увы…
– Ваши негативные высказывания по отношению к властям могут отрицательно сказаться на вас. Примите это к сведению, – посоветовал следователь.
– Я разве говорил что-то неуважительное в адрес властей? – с деланым удивлением спросил я.
– Как же? Трусливые, пустые…
– Вы подумали я имел в виду власти?
– А кого вы имели в виду?
– Всех. Всех вокруг. Даже самих митингующих. Весь наш город.
В дверь легонько постучали – это принесли видеоматериалы с митинга. Подключив камеры к большому экрану, сотрудник включил камеру на воспроизведение. Весь митинг у здания длился минут сорок, из которых диалоги с представителями власти и заявления митингующих составляли последние пятнадцать-двадцать минут. Я сам указал на это, даже сказав примерно в какой момент я начинаю свою речь. На камере было видно, как я начинаю жестикулировать и что-то говорить, но ее оператор сконцентрировался на других личностях. Без труда определив с помощью картинки на какую именно камеру фиксировалось мое участие, нашли кассету с заснятым на нее материалом, и вскоре нашему вниманию предстал мой крупный план. Посмотрев и внимательно прослушав весь материал со мной в главной роли, капитан захотел изучить его еще раз. Поначалу он буквально пытался «читать по губам», сопоставляя картинку с тем, что он слышал, но где-то к середине записи он будто о чем-то задумался, концентрация во взгляде стала пропадать, он переводил свой взгляд то на экран, то на меня, то на стол, рассеянно глядел на него, снова на экран…
– Или я чего-то не понимаю, или… – выговорил он, когда запись была пересмотрена.
– Или что? – осведомился я.
– Или тебя действительно привели сюда по ошибке.
Я молчал. Мне было интересно что именно он разглядел в сцене, подобным которой ему приходится смотреть по долгу службы часами.
– Я не понял, зачем ты пришел на митинг? По большей части ты останавливал и мешал говорить митингующим, а не их оппонентам. Там даже есть фрагмент, увидев который несведущий человек поначалу может подумать, что ты держал позицию властей города.
Да, я помню этот момент. Я пытался убедить небольшую группу слушателей в том, что представитель власти говорит правду, заключающуюся в том, что они представляют интересы города (с чем они не соглашались и поднимали шум). «Ведь в большинстве своем город – это такие же, как и они сами: эгоисты, циники, трусы и жлобы! Наши собаки им мешают, а вместе с ними и мы, и они будут делать все, чтобы отгородить от себя эти жизненные помехи. Они плодятся и увеличиваются в числе…». Далее я еще немного философствовал на тему общего разложения общества, после чего был встречен одной своей знакомой, и беседа была прервана.
– Я понимаю вас. Я пришел на митинг, если так можно выразиться, не только ради солидарности с митингующими – что есть истина, – но и ради удовлетворения собственного любопытства. Мне хотелось увидеть, кто и как выражает свою позицию. И я увидел разрозненную, небольшую толпу добрых людей, хотящих сделать эту жизнь лучше, добрее, но абсолютно не понимающих о чем эта самая жизнь и как это нужно делать. И еще я увидел меньший по численности класс общества, в совершенстве владеющий ситуацией, имеющий большие деньги и власть, ни капли не болеющий о чем-либо, не связанным с ними и их близкими, но плюс ко всему имеющими зло в своих душах, причиной которого является скорее всего наследованная обида за что-то, что случилось с ними самими или с их предками.
– А я тоже в их число попадаю? – лукаво спросил капитан.
– Я отвечу, но сначала я докончу свою мысль. Я хотел уже сделать заключение о том, что по сути дела общество делится на две половины… нет, половины равны, а в нашем случае это далеко не так… на две части. Называть их можно по-разному: любящие и ненавидящие, счастливые и обиженные, надежные и нет…
– Умники и умные, – продолжал язвить капитан, уже несколько обмякший и, видимо, потерявший интерес к ведению этого дела.
– Очень хорошая пара! Умники и умные. Они действительно умные, но лишь в какой-то плоскости, потому что есть другие пласты в обществе людей, в которых они уже выступают в роли глупцов, марионеток, игрушек. Умников там правда уже нет, но они находятся в иной сфере. Эти самые умники на своих плечах держат этот мир, держат всех остальных.
Капитан молчал. Он хотел услышать продолжение моего изложения того, каким я вижу этот мир. Поэтому после недолгой паузы он немного склонил набок голову, как бы говоря мне: «Ну, и что же дальше?»
– Эти самые умники нужны для того чтобы планы всех вышестоящих приходили бы в действие. Они – исполнители, хотя и косвенные. Исполняя свой долг, они фактически выполняют функцию поддержания баланса. Но силы их не бесконечны. Пока они существуют, и пока компенсирующая сила держится в пределах какого-то определенного допустимого диапазона этот баланс будет ощущаться. Иными словами, пока они есть со всеми своими добрыми делами, мир будет существовать. Как только этот баланс нарушится мир войдет в фазу необратимого увядания. На это указывают различные писания, об этом говорит наука. Не будет этих умников – не будет и всех остальных. А вокруг все и вся так и стараются выжить умников из нашей жизни, переманить на свою сторону, очернить, огорчить, сломать. Лично вас я не очень-то хорошо знаю и не могу поэтому судить, но мне кажется, что вы пока что находитесь на стороне умных.
– Пока что?
– Да, а иначе я и не могу ничего сказать. В этой жизни все меняется.
– А вы сами себя к умникам относите? – поспешил уточнить мой собеседник.
– Трудно сказать. Вы же сами видели, что в какой-то момент создается впечатление, что я против них действую… Я вижу в них добрые начала и позитивную энергию, но они тратят ее попусту, они абсолютно не умеют ее контролировать и направлять в нужное русло. Они не могут мыслить комплексно, не умеют ставить задачи, оценивать свои силы, принимать решения, адаптироваться, когда это необходимо. Они не готовы идти, что говорится, насмерть и уносить с собой по небольшому кусочку от своего соперника.
Следователь насторожился. Он услышал в моей реплике что-то, что показалось ему достаточным для того, чтобы серьезно взяться за дело о сидящем перед ним возмутителе спокойствия. Может быть от этого будет зависеть его личная карьера, может быть его наградят, и, в конце концов, может быть он тот, кто предотвратит какую-то назревающую проблему. В любом случае, это дело вновь стало его интересовать.
– Вы вот так пришли на митинг, в одной сорочке? Или кто-то подвез вас, и, может быть, ждал, когда вы вернетесь?
– Нет, никто меня не ждал, – ответил я, не понимая к чему это следователь клонит разговор. – Некому меня ждать вообще-то… А сорочка – поверьте мне: я сейчас все еще продолжаю наслаждаться прохладой; осенью же я только и начинаю спокойно носить эти летние вещи, когда снова становится прохладно.
– И вам не холодно?
– Нет. Прохлада – заметьте, не холод – она есть не что иное как состояние среды, в которой мы находимся, состояние атмосферы. А если я пребываю с ней в гармонии, то мне хорошо в любых условиях, будь то холод, прохлада, жара, дождь…
– Да, но есть какие-то общепринятые человеческие нормы, с которыми не поспоришь, – заметил капитан. В этот момент мне показалось, что он несколько отвлекся от своей главной задачи и захотел поддержать тему этой беседы. – Даже если вам самим не хочется утепляться, не ощущаете ли вы некий дискомфорт, видя, что все вокруг одеты по сезону, и смотрят на вас, скажем так, с непониманием? Вон даже на видео видно, как вам говорят: «Вы замерзнете» …
– Мне не привыкать. Люди не понимают меня, не хотят понять… Да и не могут. И я их понимаю. Трудно поверить в то, что кто-то может так сильно любить эту жизнь.
Повисла пауза. Следователь нахмурил брови и смотрел прямо мне в глаза, как бы пытаясь согласовать то, что он услышал только что с тем, что он уже успел услышать за все это время. Потом, будто пытаясь отделаться от какого-то наваждения, вдруг встряхнул головой и, не торопясь, спросил:
– Как одежда и любовь к жизни связаны друг с другом?
– Сам не знаю, – начал было говорить я, скривив рот. Создавалось впечатление, будто я ляпнул что-то и теперь думал, как бы оправдаться. Но придумывать ничего не нужно было, ведь я верил в то, что говорил. Мне теперь предстояло просто попытаться найти рациональное объяснение того, что я сказал, основываясь лишь на своих чувствах, попытаться выстроить какую-то последовательную цепь суждений, по которой мне надо будет провести своего собеседника. Я также чувствовал, что тот перестроился со своей изначальной позиции «работа у меня такая» на новую – «посмотрим, что ты за птица такая».
«Только не криви душой», – настраивал я сам себя. И продолжил.
– Я думаю, что ничего плохого нет в низкой температуре. Ее не нужно воспринимать как что-то плохое, негативное. Конечно же нам неприятно выходить на мороз, но мороз-то не сразу вдруг сваливается нам на голову. Природа постепенно подготавливает все вокруг к смене температуры, и она дает предостаточно времени на то, чтобы мы успели подготовиться. Вот если бы все происходило внезапно мы могли бы сетовать, возмущаться, что мы, в общем-то, и делаем по поводу и без повода. Но это не так! Принимая каждый день как дар, мы принимаем все, что приходит с этим днем, и, если мы будем это делать постоянно, жизнь превратится в постоянную благодарность чему-то за что-то. Может быть отсюда и будет происходить наше счастье. То есть получается, что если мы будем постоянно любить то, что у нас есть, мы будем в постоянной гармонии с окружающим, со Вселенной. Пребывание же в постоянной гармонии с жизнью не оставляет места для недовольства.
– Ты сам-то… извините, вы сами-то…
– Нет-нет, я не буду против если мы перейдем на более фамильярное обращение друг к другу, – я решил дать следователю больше свободы в общении, надеясь, что это может принести какие-то неожиданные плоды. – Может так будет даже лучше.
– Ну хорошо, – ответил капитан, немного помявшись. – Все равно эта часть беседы не будет протоколироваться.
– Ну, если это в рамках закона…
– Не переживай! Так значит сам ты счастлив и пребываешь в постоянной гармонии? – продолжил следователь.
– Эх, если бы я только мог! Ведь постоянно что-то мешает, пытается выбить меня… нас из колеи. Мы постоянно слышим что-то нехорошее, видим что-то плохое, делаем что-то нездоровое. Вот говорят, что все идет изнутри – и хорошее, и плохое. А вот я считаю, что плохое приходит снаружи, и для этого это «плохое» будет использовать не только все пять органов чувств, но и духовные вибрации. Через них передается плохое настроение, точнее мы настраиваемся на плохие источники.
– Извини что перебиваю. А что такое «духовные вибрации»? – спросил мой собеседник.
– Трудно объяснить, – задумавшись ответил я, говоря себе: «Он слушает меня!» – Я об этом читал книгу, в которой целая глава посвящена объяснению этого термина6. В двух словах – вся наша жизнь основана на вибрациях всевозможного рода, некоторые из которых видимые, а некоторые – нет, и благодаря этим невидимым вибрациям мы и связываемся с параллельными мирами.
– Слушай, кажется мы отошли от причины твоего появления здесь. Ты тут… вы тут собрались лекцию читать? – капитан снова сменил тон диалога на официальный.
«Наверное, я отклонился от темы», – заключил я и продолжил.
– Да, конечно. Причина моего появления… Так вот, я пришел в сорочке потому что я хожу в сорочке в то время, когда другие либо переходят на куртки, либо из своих курток еще не успели вылезти. Мне нравится этот ветерок, этот холодный воздух, и я не воспринимаю эту погоду как что-то, пытающееся меня убить. «Мы умираем от холода!» – часто мы слышим от людей, которые тем самым просто хотят сказать, что дома у них холодно. Они же и считают людей, купающихся в проруби зимой, ненормальными. Но если подняться высоко над человеческими слабостями и начать думать вселенски…
Произнося эти слова, я медленно поднимал правую ладонь параллельно поверхности стола и остановил ее выше уровня головы, улыбаясь и смотря на капитана, будто показывая, что он уже должен был что-то понять. Подперев подбородок одной рукой, он переводил взгляд с руки на меня, и обратно. Потом спросил:
– Ты считаешь себя каким-то особенным? Лучше других? – вдруг спросил он.
– Особенным – да! Мы все особенные, каждый со своим неповторимым набором возможностей и даров, которыми мы, к сожалению, в большинстве случаев начинаем торговать, а не использовать для того, чтобы сделать эту жизнь лучше. Считать себя лучше других – в каком-то вопросе так оно и есть, но не в абсолюте, конечно же. И вы тоже особенный, и все люди, стоявшие там сегодня утром. Но они все очень далеки от понимания сути происходящего. А суть в том, что они сами и породили то, что их сейчас возмущает. Может не лично, не непосредственно, но все-таки они сами все это сделали. Они борются против тех, кто заслуженно сидит на своих местах. Они слышали что-то о демократии, о совести, о силе, но измельчили и перемешали все эти понятия в какую-то непонятную массу, с которой сами не знают, что делать. Посмотрите, вот они пришли отстаивать права животных, приведя с собой своих питомцев; вот их питомцы начинают лаять на проходящих людей, на полицейских. Хозяева довольны этим. Вон кто-то не убрал за своей собакой, которая напачкала перед зданием мэрии. Все это замечается и накапливается, и в какой-то момент животные начинают платить за это высшую цену. Ведь так называемые «службы по очистке города» вызываются людьми, которым кто-то создал какие-то неудобства, или же теми, кто боится. Вот я ходил со своей собакой по определенным местам в городе, и знаете какова была реакция прохожих? Большинство из них боялись, сторонились меня, и несмотря на то, что собака на поводке, да и вполне миролюбивая она, на их лицах вырисовывался страх. А ведь это все идет из их семей и из семей их предков.
Когда-то, давным-давно, кто-то из их предков имел в душе страх того, что на его племя нападут, их убьют, их погонят, и неважно кто это будет – звери или люди. Они начали укреплять свои позиции, вооружаться, соревноваться друг с другом в силе и ловкости. Более слабые видели в них своих покровителей и пытались войти к ним в доверие, а независимые продолжали наслаждаться жизнью, общаясь с незнакомыми, наблюдая как живут звери, восхищаясь птичьим пением, сочиняя музыку, рассказывая истории. Эти люди жили долго, и они, бывало, не замечали, как покидали эту жизнь, потому что они плавно переходили из одного состояния в другое, а те, кто жил в страхе – убивали друг друга, лишая и лишаясь жизни сразу, мгновенно, жестоко, грубо. Для Вселенной любое такое событие есть потрясение, которое не проходит бесследно.
Перебив всех ближайших врагов, человек стал скучать по крови. Для поддержания формы – своей злой формы – ему нужно было продолжать ряд злодейств, и он начал убивать тех, кто не был повинен в его несчастьях и страхах. Звери, люди, деревья, реки, леса, воздух – все рано или поздно попадет под их удары, и Мать-Земля будет вынуждена все это видеть и терпеть. Видеть, вы понимаете, видеть каждое из этих немыслимых убийств и издевательств над жизнью, которые будут происходить на ее коже и перед ее глазами! Мы сегодня прикрепляем фотографии, запечатлевающие человеческие преступления перед жизнью, на транспаранты и идет с ними на митинги. Спросите их: «Зачем?», они ответят: «Чтобы все знали!». Может быть это и пробудит в ком-то жалость, или вызовет оправданное возмущение, которое приведет к хорошим результатам, но вот наш дух… Дух наш бьется и ломается всякий раз, когда мы ощущаем дела ненависти и зла, когда видим все эти жуткие фотографии и видеоролики, когда читаем о том, как кто-то что-то с кем-то сделал. Кто-то проходит мимо, а для кого-то весь день, если не больше, становится испорченным, отравленным. И не попросишь никого: «Не трогайте мое шаткое душевное спокойствие, пощадите меня!», потому что их намерения добрые, но вот к чему они приводят… И поэтому вокруг так много хороших, но отчаявшихся людей. А Мать-Земля не может отключить телевидение, или закрыть свои аккаунты в соцсетях. Это все есть она, и ее все меньше и меньше. А последователей злодеев становится больше, и вот уже их потомки, с пеленок видя «как надо жить», перенимают родительские страхи и наследуют их судьбу.
Дети же чистых людей наследуют благодать своих родителей, но не все могут сохранить ее и передать своим детям.
Время от времени я представляю какого-то из своих дальних предков, вижу, как он бежит от кого-то, скрываясь в долине среди валунов. Происходит это почему-то в темное время суток. Он уже изрядно измотан, он не знает, как закончится эта ночь, но все равно что-то придает ему силы, и он переводит дыхание, внешне успокаивается, по заросшему лицу пробегает улыбка, он смотрит в ночное небо, на звезды, на Луну, которая и освещает ему дорогу, и помогает его преследователям обнаружить его. И он благодарен Жизни за все это. Он не боится умереть в любой момент времени, потому что он совершенен. Он умирает каждый раз, когда перестает бодрствовать, и оживает всякий раз, когда сон оставляет его, и он благодарит Жизнь за то, что он снова живет, и что Жизнь снова живет в нем. И это – мой предок! В какие-то разы, когда он смотрел на небо, он думал обо мне и о других своих потомках, даже если в этот момент у него еще и не было детей. Я не знаю, как его звали и где он жил… хотя может он и не жил где-то конкретно. Он постоянно ходил по Земле, он путешествовал.
Вот если бы сегодня на Земле было бы не несколько миллиардов этого человеческого мусора, а несколько десятков тысяч людей – скажем, те самые обещанные сто сорок четыре тысячи7 – как прекрасна была бы Земля! Она бы восстановила свою естественную красоту, очистила бы воздух, воды и почву, восстановила бы популяцию животного мира и выправила бы его баланс, а люди забыли бы про границы, государства, языки, религии и путешествовали бы, ходили бы пешком по Земле! Представьте только, как прекрасно было бы пешком дойти от тундры до Средиземноморья, или спуститься с Альп и дойти до берега океана на юге Африки. И все это происходило бы постепенно, без рывков, без возмущений типа «почему это в пустыне так жарко, а в горах так холодно». Мы бы тогда успели увидеть всю Землю за свою жизнь. Вы представляете себе – увидеть всю Землю! Все, что на ней есть, было бы даром для нас. Оно и есть дар, который наша Мать-Земля дает нам при рождении.
«Ты пришел в это мир – он твой! Познавай его, а когда ты пройдешь по нему и познаешь его расскажи мне о своих впечатлениях», говорит она. Мы бы хорошо помнили место нашего рождения, потому что, не научившись еще ходить и сначала ползая, а после – поднявшись на ноги и выйдя за порог дома, каждый день изучали бы его. Потом мы бы научились изучать нашу родину, и увидели бы великое в малом. Захотев еще больше, мы бы отправились в путешествие. И вот, обойдя весь мир – а нам обязательно хватило бы на это времени! – мы бы пришли в то же самое место – туда, где мы родились, – узнали бы его, и… не знаю, может быть остались там до конца, назвав его «своим домом», может быть сменили бы направление и продолжили путь… Может и не узнали бы, но мне этот вариант нравится, если честно.
В комнате стало тихо. Каждый из нас думал о чем-то своем: может быть это самое «свое» было одинаковым, а может мои размышления вызвали подсознательно в памяти капитана какие-то свои детские воспоминания из того времени, когда ему еще не приходилось применять силу на подавление чьего-либо духа. Может в этот момент он забыл и о форме, в которой сидел, и о том видео, которое мы недавно просматривали, и о сюжете, которое это видео запечатлело, а может это просто я хотел, чтобы было так. Не знаю, что именно, но что-то заставило меня продолжить свой монолог в привычном для меня русле, которое, однако, в сложившейся ситуации могло привести к нежелаемым последствиям.
– Поэтому я и считаю, что планета наша чрезмерно перенаселена, и любое средство, направленное на уничтожение человеческой популяции, оправдано свыше. Я благословлю болезни, моры, катаклизмы, катастрофы и войны, потому что они хоть как-то удерживают эту цифру от безлимитного роста, хотя и не очень эффективно. Миллиарды человеческого мусора, этих бесцельных пожирателей природы не дают Жизни жить. Может быть это звучит как тавтология…
– А кто тогда не мусор? Ты? И кто тебе дает право судить? Ты тоже входишь в состав этого мусора, – заговорил вновь мой собеседник.
– Я и не спорю. Я согласен покинуть этот мир, потому что верю в то, что здесь мы временно, и далее последует нечто более интересное. Если это должно произойти прямо сейчас – я не против. Поверьте мне: практически невыносимо жить и ежедневно, если не ежечасно, слышать, видеть, читать о том, что мы делаем с этой планетой, с каждым из ее представителей. Сердце мое давно обернулось в камень, в такой безжалостный мертвый кусок… Не окончательно бесчувственный, но это уже не имеет значения.
– Тебе дай волю, так ты и убивать будешь тех, кто тебе не нравится.
– А вы не будете? Вы хотите сказать, что вы пребываете в таком вот умиротворенном состоянии, что будь это возможно, вы все равно не тронете никого из отвратительных с вашей точки зрения представителей человечества? – начал было я наезжать на капитана.
– Ну-ка успокойся! – приказал следователь. После нескольких секунд молчания он продолжил.
– Я, в отличие от тебя, не бесчувственный кусок плоти. И я понимаю, что раз ты ходил на митинг, с которого все и началось, у тебя есть чувства, и ты любишь, когда все спокойно, чисто и красиво. Но у тебя просто что-то произошло в жизни, что сделало тебя таким, какой ты есть. Эта ненависть имеет истоки, за которые миллиарды, как ты говоришь, человеческого мусора не в ответе. Кстати, я думаю ты должен знать, что в каждом человеке есть что-то хорошее.
– Есть, да. Я это… я в это верю… хочу верить. Но почему вокруг столько плохого? Почему плохое доминирует и вытесняет все хорошее?
– Потому что дурные новости разносятся с большой скоростью. Потому что людям нравится слышать о чьих-то бедах и невзгодах. Потому что люди хотят быть постоянно шокированы сенсациями…
– Потому что им надо постоянно чего-то бояться! – дополнил я. – А все страхи – от малодушия. И когда страх превалирует, люди начинают защищаться от него. Но если он неявен, то чувство тревоги становится как бы беспричинным, и остается доедать нас. И потом уже это зло выбирает себе форму выражения.
Тут мы оба прекратили говорить, и поймали себя на том, что смотрим друг на друга. То ли мы желали услышать продолжение этой мысли друг от друга, то ли еще сомневались, что мы говорим об одном и том же, но недоверие куда-то подевалось. И я продолжил.
– Зачастую мы сами порождаем свои проблемы. Возьмем хотя бы здоровье. Меня окружают люди, которые прямо наслаждаются тем, что могут регулярно посещать медицинские учреждения для выполнения периодических осмотров. Если что-то находят, то продолжают «лечиться», принимая различные лекарства, проходя через какие-то процедуры, а если не находят – ждут очередного сеанса осмотра. Я все понимаю: заметить появление болезни на ранней стадии может выразиться в своевременном и успешном ее лечении. Но регулярно вручать себя в руки людей, для которых это просто работа, а не призвание – простите, но я считаю это глупостью.
