Черный вдовец

Людвиг слегка поморщился.

Иногда Тори слишком много болтала. Для ее шустрого язычка есть более полезное занятие.

Скинув сюртук на руки лакею и жестом отправив его прочь, он шагнул к девице и, когда она подалась навстречу, надавил ей на плечи, заставляя опуститься на колени. Она стрельнула на него глазами, облизнулась и отработанным до изящества движением расстегнула его брюки. Скользнув пальцами под белье, восторженно ойкнула.

Прикрыв глаза, Людвиг позволил ей взять себя в рот.

О да. Именно то, что нужно сейчас. Влажный жаркий ротик и ловкий язычок.

– Хорошая девочка, – Людвиг одобрительно погладил ее по голове. Хорошая, умелая и послушная девочка, не пытается касаться его руками, а заложила их за спину.

Ровно три минуты и двадцать секунд – он засек по ручному хронометру – Людвиг размеренно и глубоко дышал, не позволяя возбуждению захватить себя. Не так уж плохо, тем более после разговора с матушкой.

– В постель, – велел он, когда самоконтроль начал давать трещину.

Тори молча повиновалась: изящно поднялась на ноги, развернулась и, на ходу спуская с плеч платье, пошла наверх. Шелковые тряпочки одна за другой падали на ступени лестницы…

Брийо, столица Франкии, штаб ордена Белой Лилии

В Ордене Белой Лилии, хранящем безопасность Франкии, давно привыкли, что его глава может не покидать свой кабинет сутками. Ходили слухи, что кавалер Д’Амарьяк – то ли оборотень, то ли вампир, то ли еще какой монстр, и потому не спит неделями, видит людей насквозь, взглядом сбивает на лету голубей и заставляет дипломатов говорить правду. Его секретарь, мсье Товиль, никогда не опровергал этих слухов, хотя точно знал: его начальник – чистокровный человек. Но вот обычным его назвать было никак нельзя.

– Товиль, барона де Флера ко мне. Немедленно, – раздался из переговорного устройства низкий глуховатый голос Д’Амарьяка.

Глянув на хронометр на стене, – тот показывал три ночи, то есть «четверть часа, как доставили гранки утренних газет», – секретарь привычно ответил:

– Будет исполнено, – и в который раз за двадцать лет службы порадовался своей странной способности засыпать и проспаться мгновенно, да и вообще не обращать внимания на время суток за окном.

Впрочем, в Малой приемной главы Ордена, где мсье Товиль проводил большую часть жизни, окон и не было: безопасности ради. Зато было пять новейших, защищенных от прослушивания фонилей, к одному из которых и потянулся мсье Товиль.

Барон де Флер, которого звонок застал на половине пути к кровати, явился через двадцать с половиной минут. Высокий, хмурый, небритый, в криво застегнутом сюртуке, он вошел ровно в тот момент, когда мсье Товиль опускал в кофе кавалера Д’Амарьяка кубик сахара. Чашка барона – черный кофе с половиной рюмки бренди – уже была готова.

Пройдя вперед барона, Товиль отворил одну – две открывались только для императора – дверную створку в освещенный модифицированными газовыми рожками кабинет.

– Барон де Флер, – доложил он и поставил поднос на стол.

Стол этот был сделан гномами по специальному заказу, как и обитое бархатом кресло главы Ордена. Благодаря хитрой конструкции и парочке встроенных артефактов кавалер Д’Амарьяк, сидя за своим столом, казался почти нормального роста. К тому же, благодаря конструкции и артефактам, его искривленная спина не болела. Иногда, забирая у лейб-медика еженедельную порцию снадобий, Товиль склонялся к мысли, что императорский подарок – а именно его величество позаботились о своем верном слуге, и от стоимости подарка у казначея наверняка случился сердечный приступ – служил одной из причин любви Д’Амарьяка к круглосуточной работе.

– Барон, – Д’Амарьяк жестом велел де Флеру садиться и брать кофе. Товилю же хватило лишь начальственного взгляда, чтобы понять: он больше не требуется, можно возвращаться на место. – Вы видели завтрашние газеты? Фрау Бастельеро заявляет, что ее сын завтра женится! Как вы думаете, на ком?

Кивком поблагодарив главу Ордена, барон уселся на вполне удобный гостевой стул.

– На мадемуазель Амалии Вебер, – ответил он прежде, чем отхлебнуть из своей чашки.

– Мы планировали, что месье Людвиг женится на вдове графа Рокле, а не на этой… ветреной мадемуазель.

– Мадам Бастельеро бывает весьма неуступчива, – безэмоционально возразил барон и потер глаза. – Ваша светлость, я сделал все возможное. Мне удалось завербовать мадемуазель Вебер в самый последний момент, и поверьте, стоило это недешево.

– Надеюсь, не деньгами Ордена, – проворчал Д’Амарьяк, и барон де Флер позволил себе мимолетную улыбку. А Д’Амарьяк потер седые виски и продолжил: – Отвратительные новости, барон. Я получил известие из Нового Света: кронпринц отплывает домой и прибудет не позже, чем через два месяца.

Барон де Флер едва сдержался, чтобы не выругаться, как портовый грузчик.

– Два месяца! – нахмурившись, повторил он.

– У нас нет и одного. Лейб-медики дают его величеству не больше трех недель. Если боги будут очень добры, то четыре. Мсье Людвиг – наша последняя надежда.

Барон мог бы ответить, что эта последняя надежда – самая ненадежная из всех возможных соломинок, но не стал. Если кронпринц не успеет вернуться, пока император жив, начнется гражданская война. Демонами покусанные герцоги ни за что не откажутся от шанса умостить задницы на трон, а дорогие соседи только и ждут возможности отхватить куски территории. Нет уж, лучше соломинка, чем гарантированный хаос и кровопролитие.

– Бастельеро не идет на контакт. От денег он отказался, племянница императора в качестве невесты его не интересует, в карты он не играет, скачки не посещает, актрисок терпеть не может. Примадонну Императорской Оперы выставил из дома и послал учить сольфеджио! А моего лучшего агента проклял так, что орденские медики вторую неделю не могут вернуть ему человеческий вид. – При воспоминании о зеленокожем в оранжевый горошек агенте барон потряс головой: чувство юмора у мсье некроманта оказалось крайне специфическим. По типу «то ли плакать, то ли смеяться». – Мои люди пытаются выяснить хоть что-то об их родовой тайне, собрали всю информацию о его покойных женах, но пока ровным счетом ничего, на что можно было бы надавить. Надеюсь, молодая супруга найдет его секрет.

– Не затягивайте, барон. Я точно знаю, что наша доблестная оппозиция тоже охотится за месье Людвигом. Но вычислить их агента мне пока не удалось. Вот зараза! – грохнул кулаком по столу карлик. – И не обратиться за помощью открыто! Наш выживший из ума старик перессорился со всеми дворами!

Барон де Флер промолчал, хотя целиком и полностью был согласен с Д’Амарьяком насчет императорского маразма. Ругать его величество мог только месье Д’Амарьяк, всем остальным это грозило лишением головы.

Глава 2, о цветных котиках, родне белых кроликов

Москва, Россия

Рина

Натянув поверх любимой рубашки стеганную жилетку и схватив сумку с учебниками, Ринка выскочила за дверь и помчалась вниз по лестнице. На первом этаже она едва не сшибла бабульку божий одуванчик.

– Ой, простите! – она поддержала соседку под острый локоток, а то еще упадет.

– Ничего, деточка, не волнуйся. К тебе не приходила Аполлония?

– Нет. Извините, я…

– Ничего-ничего. На улице дождик, как бы Аполлония не простудилась…

Последние слова бабульки заглушил гул открывающейся двери в подъезд. Ринке хотелось бы надеяться, что это пришла Аполлония порадовать свою бабульку, но, увы, кошке металлическая дверь была не по зубам. И не по лапам. А вот Петру…

– Я уже иду, Петь! – крикнула она и ссыпалась по последнему лестничному пролету прямо в руки своему… ухажеру? Кавалеру?

Парнем или бойфрендом назвать Петра язык не поворачивался. Слишком взрослый, серьезный и основательный, одни офисные костюмы чего стоят! Честно говоря, Ринка никак не могла понять, что он в ней нашел: ни особой красотой, ни умом она не блистала. На биофак МГУ поступила только потому, что бабушка сорок лет там преподавала, а куда хотела – ее не взяли. И не возьмут уже.

Ринка помотала головой, отгоняя болезненные воспоминания. Хватит. Не случилось – и не случилось. Плакать она больше не будет. Не дождутся!

– Ты опять не посмотрела на градусник, – раздался над ухом хорошо поставленный начальственный тенор. – Я же просил, одевайся как следует.

Ринка вздохнула и зажмурилась. Она бы лучше укрылась под лестницей, а еще лучше – под льдиной на Северном полюсе, но от Петиной заботы так просто не скроешься. Где угодно достанет.

Потому Ринка, прикусив язык во избежание бессмысленного и беспощадного скандала, издала мычание, которое при желании можно было принять за согласие, раскаяние и даже торжественное обещание всегда-всегда смотреть на градусник. И надевать шапку. И перчатки. И калоши. И тулуп! Два тулупа!!!

– Не пыхти, Рина. Я о тебе забочусь, – укоризной в голосе Петра можно было молоко сквашивать. – Я не могу допустить, чтобы моя невеста, будущая мать моих детей, по-глупому простудилась и заболела ангиной!

От упоминания будущих детей в горле образовался комок, и еще больше захотелось куда-нибудь деться, но Ринка напомнила себе: все хорошо. Все давно прошло и больше не повторится. И вообще, Петр – именно такой мужчина, который ей нужен. Основательный. Ответственный. Для него семья на первом месте. Радоваться надо! А что воспитывает… ну… у каждого свои недостатки.

Ринка потянула Петра из подъезда. Ладно, выслушать нотацию она может, в конце концов, в самом деле оделась не по погоде и зонтик забыла. Но не при соседке же! Отчитывает, как двоечницу-первоклашку!