Зебра

Смерив меня взглядом и оценив степень моей всеядности, механик изрек:

– Выйдешь – иди сразу налево, через сто метров увидишь кафе, одноэтажный такой шалман, но надписи на нем никакой нет. Не промахнешься, там вокруг только гаражи.

Иду.

Вижу слева одноэтажное строение с крыльцом.

Захожу.

Меня встретил пожилой мужчина, морщины на лице которого впитали жаркое солнце гор и ледяную воду горных рек.

– У вас можно что-нибудь поесть? – осторожно спросил я.

– Прахади, дарагой! – сказал хриплым голосом от множества выкуренных за долгую жизнь сигарет и, указав рукой на открытую дверь в другое помещение, пригласил меня пожилой горец.

За дверью меня встретила большая малоосвещенная комната, где стояло несколько деревянных столов. Где-то справа яркий свет в раздаточном окошке и слабо различимый в глубине этого освещенного окна силуэт женщины в черном одеянии – вот все, что я смог разглядеть. Из глубины сумеречной комнаты появился крепкий худой парень с бородой и черными, как смоль, коротко подстриженными волосами.

– Что хотите покушать? – тихо спросил меня.

– А что есть? – еще тише, чем он, спросил я.

– Суп есть, домашний, харчо, хинкали, лобио – это фасоль, и можем вам шашлык пожарить, если падаждете, – с совсем легким акцентом на последнем слове рассказал мне короткое меню заведения молодой горец.

– Буду суп и лобио, – выбрал я.

– Хорошо, присаживайтесь, я вам хлеб сейчас принесу, – и ушел.

Я подошел к единственному светлому месту в этом помещении, интуитивно стремясь к свету в незнакомом месте. К окну, за которым стояла женщина в черном и наливала в большую глиняную тарелку суп для меня.

– Здравствуйте.

Она посмотрела на меня и ответила мне несколькими фразами, но не по-русски. Протянула мне тарелку.

– Давайте, я вам принесу, – это где-то сбоку сказал неслышно подошедший парень с бородой, держа в руке тарелку с хлебом, за которым он ушел, и столовые приборы.

– Спасибо, я сам! – отказался от его услуг я. Делая что-то сам, я хотел почувствовать это место.

Он проводил меня к столу. Я поставил тарелку на стол, а он положил ложку, вилку и нож рядом, а хлеб – в центре стола.

Я с любопытством посмотрел на суп и замер в долгой паузе, прикоснувшись к холоду металлической ложки.

– Будете пить что-нибудь? – вывел меня из ступора своим вопросом парень с бородой.

– Чай.

– С чабрецом будете?

– Да.

Он ушел за чаем, а я медленно зачерпнул первую ложку супа.

Я ожидал от супа в этом месте все, что угодно, но только не такого насыщенного, обжигающего перцем, согревающего вкуса. Я даже забыл про хлеб и вспомнил о нем только на второй половине тарелки.

Я бывал в горах. Мне стало казаться, что отогрелись мои воспоминания, которые никогда раньше не посещали меня.

Яркое жаркое солнце. Горы. Ледяная вода горной реки. Опасные серпантины дорог. Вино в глиняном кувшине, горячий, только что испеченный хлеб.

Мне принесли второе. Потом чай и кусковой сахар. Когда-то давно меня приучили пить чай с сахаром вприкуску. Это вкусно. Так и пил.

Я бывал на Кавказе… Везде, где трудно жить, есть своя магия.

Зайдя в это место, я словно побывал в прошлом.

Грубый хлеб, острый суп, фасоль и чай с травами. Магия гор в простой, но очень вкусной еде вернула меня в те места, где я когда-то бывал. Неожиданное путешествие…

Мне не хотелось уходить из этого места и прощаться с воспоминаниями тоже.

Я расплатился с бородатым парнем. Проходя мимо освещенного окна, сказал женщине в черном:

– До свидания!

– Спасибо! – попрощался с курящим на выходе пожилым горцем.

– Захади, дарагой!

Дверь

Спустя десять лет мне снова открыли дверь.

За ней стоял постаревший, сутулый, с недоверчивым взглядом пожилой человек.

Аккуратной походкой старика он прошел на кухню.

Все бы ничего, но это был мой отец…

Песок

Резкий поворот руля. Визг тормозов шести потоков машин. Перестроение резко вправо, к краю обочины, с экстренным торможением, когда машину невозможно удержать ровно и она виляет, тормозя из стороны в сторону, рискуя уйти в неуправляемый занос.

Все. Машина остановилась. Ручник резко вверх – давняя привычка. Смотреть на тормозивших паникеров в шести полосах нет времени, у них все в порядке. Я умею делать такие перестроения безопасно для окружающих.

Забыв про то, что музыка орет, разрывая колонки, взял в руки телефон и обеими руками стал бешено, опережая себя и делая ошибки, писать строки, которые нельзя упустить. Сколько уже было таких, упущенных навсегда и безвозвратно. Потому что не было возможности записать или думал, что запомню.

Нет, не запоминал, утеряно навсегда, как горячий песок пляжа, где проводишь короткий отпуск, приехав из серых дней зимы, просачивается сквозь пальцы рук, оставляя только пыль или песчинки в ладонях. Как упущенный по недоразумению и медлительности шанс – уходит, уезжает, уплывает, испаряется.

Как волны океана теряют свою силу, встречаясь с песком или скалами, разбиваясь в стаи брызг или уходя плавно в песчаный берег. Зачерпнешь его – а в руках не вода, а уже только мокрый песок.

Вот они. Слова, строки и даже страницы. Появляются, оставляя на белом фоне следы твоей черной крови, как и любого, кто когда-либо писал о том, что дорого, что важно, что и есть жизнь и свобода, истинная и настоящая. Свобода, когда не надо знать, что примут или поймут, когда говоришь и пишешь только то, что думаешь и что хочешь сказать, когда веришь, что тот, кто сможет, тот поймет, а кто захочет, тот прочитает и не раз.