Джим Моррисон после смерти

– А я же тебе говорил! Я тебе говорил!

Всё было чётко и ясно, гораздо яснее, чем он себе представлял. Пока что, за всю свою жизнь после смерти, Джим не сделал ничего продуктивного. В смысле творчества. Его единственное оправдание – он считал себя вправе устроить продолжительный отпуск после всего, что ему пришлось вытерпеть за последние годы жизни. Слишком многие люди в шестидесятых перекладывали на него свои психозы, страхи и надежды. До Чарли Мэнсона и его ражих девиц Джим был общепризнанным воплощением всего тёмного, что есть в человеке. Так что он заслужил передышку. И после смерти Джим, как говорится, оторвался по полной программе: сражался в заведомо проигрышной войне на стороне дионисийцев, пил по-чёрному, терял память – причём, видимо, не один раз. Может, ему надо было заниматься чем-нибудь конструктивным, набирать очки, вместо того чтобы тратить время на разнузданные развлечения? Или всё, что случилось с ним после смерти, было лишь садистским прологом, коварным затишьем перед грядущей бурей Божьего Гнева? Да, кажется, буря грядёт.

Он почувствовал это, когда прочёл легендарную фразу на вратах Ада: ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ. Тонкий испуганный голосок у него в голове окреп и заглушил все остальные мысли. Док Холлидей, Долгоиграющий Роберт Мур и все остальные, кого он встречал на пути к вечной погибели, – это были всего лишь вехи в тайном сговоре. Оставь надежду, Джим Моррисон, ты на пути в немыслимое.

– Я тебе говорил! Я тебе говорил!

Катер уже вошёл в тоннель. Его высокие мрачные своды напоминали декорации из «Призрака оперы». В другой ситуации Джим, наверное, оценил бы иронию – вход в Царство Проклятых представляет собой чуть ли не точную копию парижской канализации. По какой-то непонятной причине, может быть, чтобы не дать им возможности повернуть назад, течение реки изменило своё направление и теперь несло катер вперёд, подгоняя его. Док даже выключил двигатель – столь быстрым было течение. Пахло плесенью и застарелой пылью, почти как в склепе. Джиму показалось, что он слышал эхо тяжёлых стонов, но за шумом воды было трудно что-либо разобрать. А потом впереди показались какие-то огоньки, и Джим быстро взглянул на бутылку виски – сколько ещё осталось. На два пальца, не больше.

– Ладно, я думаю, Дьявол простит, если я заявлюсь к нему пьяный в мясо.

Джим попытался прикончить виски одним глотком, но лишь поперхнулся.

– Бля, ничего не могу сделать нормально.

Док, стоявший у руля, обернулся к Джиму:

– Знаешь что?

Джим сердито мотнул головой:

– Я с тобой не разговариваю.

– Ты ещё не оставил бредовую мысль, что я коварно и злобно тебя заманил в Ад?

– А ты меня не заманивал?

Док закашлялся и покачал головой: – Если я скажу «нет», ты всё равно не поверишь.

Джим скривил губы.

– У нас тут не экскурсия, ты не гид, и я все увижу сам.

Взгляд Дока вмиг посуровел.

– Позвольте заметить, сэр, вы испытываете моё терпение.

Джим сердито встряхнул бутылку.

– Хочешь скажу, что бы я сейчас сделал?

– Будь у меня дети, ты бы сожрал их живьём.

– Ты все правильно понимаешь.

– Уже через две с половиной минуты ты будешь слёзно просить у меня прощения.

Свет в конце тоннеля стал ярче. Джим глянул туда, потом снова на Дока:

– Ты так думаешь?

Док подправил штурвал, чтобы катер не зацепил бортом стену тоннеля в склизких зелёных водорослях.

– Я не думаю, я знаю.

– Ты, я смотрю, очень в себе уверен.

– Вот поэтому я и доктор, – сухо проговорил Док.

Джим не знал, что на это ответить. Док задумчиво почесал затылок.

– Ты мне напоминаешь одного моего приятеля, Луи Селина.

– И что это значит?

– Только ты не фашист.

– Рад это слышать.

– Понятное дело, его долгий день завершился наступлением ночи. Хотя веселье, конечно, продолжилось. До утра.

– И что это значит?

– Сейчас нет времени на объяснения.

И действительно. Катер уже выходил из тоннеля. Там было светло, не совсем день – но похоже. Джим не знал, как это сформулировать. И то, что он там увидел… в общем, он ожидал совершенно иного. Он представлял себе всякие ужасы, полыхающие озера, где вместо воды – алое пламя, толпы грешников – в адских муках, рогатых чертей. Ничего этого не было в помине. Джим даже слегка растерялся. Увидев его лицо, Док от души рассмеялся:

– Вот так-то, мой мальчик, хотя, конечно, ни в чём нельзя быть уверенным. В смысле, что всё это – на самом деле. Кое-кто утверждает, что это так, кое-кто – что нет.

– Так это Ад или не Ад?

– Большинство утверждает, что Ад, хотя означенное большинство, разумеется, заинтересовано в притоке туристов. Лично я всегда думал, что всё это – подделка.

Тоннель открылся в небольшую уютную бухту с причалами, наподобие порта в маленьком городке где-нибудь на востоке Средиземноморского побережья, в конце романтичного пятнадцатого столетия, когда князья занимались торговлей, а на море свирепствовали пираты. Освещение здесь было какое-то странное. Теперь Джим разобрался, в чём дело. Свет будто проходил через прозрачную голубую плёнку, натянутую на проломах в базальтовом потолке, который был слишком высоким, чтобы как следует разглядеть его снизу. К тому же его затягивали плотные облака. В порту было людно. Никто никого не терзал и не мучил. Народ занимался своими делами. В основном по торговой части.

Хотя в тоннеле Джиму и Доку не встретилось ни одной лодки, в бухте их было немало – и лодок, и больших кораблей из всех мыслимых исторических периодов. Лодки-такси в виде венецианских похоронных гондол, с чёрными шёлковыми драпировками с кистями и отделкой из чёрного дерева с инкрустацией из чёрного янтаря, сновали между причалом и большими судами, стоявшими на якоре неподалёку от берега. Джим заметил здесь даже речной пароход с гребным колесом. Будто прямо сейчас с Миссисипи. Он выходил в бухту из пролома в скале – видимо, из такого же тоннеля, через который проплыли Джим с Доком.

– Не совсем то, что ты ожидал, да?

Джим уныло покачал головой:

– Не совсем. Я бы даже сказал, что совсем не то.

– Можешь уже начинать извиняться.

– Я подумал…

– А мне казалось, тебя не так уж легко напугать.