– Ты меня видел?
– Ага. В Окленде, в 1968-м. Ты-то, понятно, меня не видел. Ты на сцене стоял, в свете прожекторов, а я в толпе зрителей тусовался, косяки продавал помаленьку.
– Надеюсь, тебе понравилось, как мы пели.
– Я подумал, что ты совершенно отвязанный распиздяй.
Джим решил, что это комплимент. Драки вроде бы не намечалось. Бежать тоже вроде не надо. Он приподнял бутылку:
– Спасибо. Я бы предложил тебе выпить, но тут почти ничего не осталось.
Саладин покачал головой:
– Мне пока хватит. Тем более у меня тут своя эвтаназия. – Он достал из складок своего дашики толстый косяк размером с хорошую сигару и кивком указал на крыльцо. – Не возражаешь, если я тут присяду? Я ведь тебе не мешаю? Не нарушаю границы личного пространства и всё такое?
Джим сделал приглашающий жест:
– Садись, приятель. Мне много места не надо.
Саладин тяжело осел на крыльцо.
– Я смотрю, этот придурок Эвклид раскрутил тебя на дармовую выпивку.
Джим озадаченно нахмурился. Похоже, он что-то упустил.
– Эвклид?
– Ну пёс, с которым ты тут болтал.
– Это Эвклид?
– Так он себя называет.
– Эвклид, который математик?
Саладин раскурил косяк прямо от пальца. На мгновение дым окутал его растаманские дреды густой пеленой, так что было вообще непонятно, где кончаются волосы и начинается дым.
– Да нет, блядь, Эвклид, который пёс. Эвклид, который математик, уже давно обретается где-нибудь с Эйнштейном и Стивеном Хокингом, помогает управлять Вселенной.
– Он, похоже, расстроился, когда бутылка закончилась.
– Да он вообще псих ненормальный. И хам, каких поискать. Но к нему тут терпимо относятся, всё-таки казнили его и всё такое.
Джим уже ничего не понимал. Бред какой-то.
– Собаку казнили?
– Думаешь, он и в той жизни был собакой?
– Нет, но…
Саладин передал Джиму косяк.
– Он тебе говорил, что электрический стул в Парчменской тюрьме выкрашен в ярко-жёлтый цвет?
Джим глубоко затянулся и сразу почувствовал себя, будто его подсветило солнышком.
– Ага, говорил. Собственно, с этого он и начал.
– И откуда, ты думаешь, он это знает?
– Да я особенно не озадачивался. Я же беседовал с пьяной собакой, причём явно с большим прибабахом.
Улыбка Саладина померкла.
– Ты что-то имеешь против собак? Думаешь, ты чем-то лучше собаки?
Джим уже начал терять терпение. Он честно пытался избегать конфликтов, но этот парень его напрягал. Он вернул Саладину косяк.
– Ты, наверное, не поверишь, но бывают такие мгновения, когда я действительно думаю, что я лучше собаки. В смысле – я, например, не ловлю фрисби зубами.
Он снова напрягся в ожидании вероятной негативной реакции. Но к его удивлению, Саладин рассмеялся:
– То есть ты на мой бред не купился?
Джим покачал головой:
– Сегодня я не в покупательском настроении.
Драгоценные камни на зубах Саладина поблёскивали в свете огней из окон бара.
– Просто проверка, если ты понимаешь, о чём я.
Долгоиграющий Роберт Мур все ещё пел эту песню:
Если я завтра проснусь,
Я даже не знаю, где это будет.
Саладин покосился на Джима:
– Охренеть как поёт, правда?
Джим кивнул:
– Точно.
– Я так думаю, Роберт Мур – это ненастоящее его имя.
– Нет?