Пушкин. Наше время. Встречи на корабле современности

Арап Петра Великого

ГС:

А вот что Пушкин пишет про своего легендарного прадеда: «Родословная матери моей еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька. Русский посланник в Константинополе как-то достал его из сераля, где содержался он аманатом, и отослал его Петру Первому…» (Там же. С. 57) Аманат – это заложник. И этот дед (прадед Александра Сергеевича) станет частью семейного мифа. Итак, Ибрагим Петрович Ганнибал. На самом деле Петр I хотел его при крещении наречь Петром, но он сохранил свое имя. Ибрагим – это семитское имя, иначе говоря, Авраам. А Петрович – это в честь крестного отца. Пушкин много расспрашивал о Ганнибале своего двоюродного деда Петра Абрамовича Ганнибала – рядом с Михайловским есть его имение Петровское. И когда уже при Николае I Пушкин становится придворным историографом, он ищет любые документы, связанные с упоминаниями предка. Мы встречаем Ганнибала во многих произведениях: и в «Евгении Онегине» (в примечаниях Пушкина к первому изданию), и в незаконченном романе «Арап Петра Великого», и в «Моей родословной», и в «Опровержении на критики».

МВ:

Да, плюс к этому намеки на «мой арапский профиль». И здесь нужно заметить, что вопрос об этнической принадлежности Ибрагима Ганнибала долгое время был совершенно никому не интересен, но сейчас в связи с афроамериканской темой, с Black Lives Matter, приобрел остроту. Кем, собственно, был Ибрагим Ганнибал? Сам Александр Сергеевич, видимо, полагал, что он был негром, как бы мы сейчас сказали, из Экваториальной Африки. Но по этому поводу есть очень большие сомнения. Имя Ибрагим явно говорит о том, что он был мусульманином, и в том, что он был черным, есть большие сомнения.

ГС:

Да, имя арабское, из Святого Корана. В современной черной Африке ислам тоже очень распространен. Но во времена Пушкина это было не так.

МВ:

Вот именно. В общем, я сомневаюсь, что Ибрагим Петрович Ганнибал был прямо черным экваториальным африканцем. Скорее он был смуглым арабом. Так что Пушкин напрасно считал себя «потомком негров безобразных».

ГС:

Он и в рисунках утрировал свой профиль, чтобы волосы обязательно вьющиеся, нос мясистый.

МВ:

Так что сейчас, когда Пушкина определяют в «афрорусские писатели», это все-таки больше анекдот и конъюнктура, чем что-то имеющее под собой исторические основания. Но это не имеет большого значения. Интересно вот что: нынче много говорят про толерантность: необходимо ее развивать, развивать «этнический дальтонизм» – когда вообще в упор не замечаешь, какого цвета кожа твоего собеседника и коллеги. Сейчас для Америки это очень большая проблема – расовые волнения, расовые беспорядки, то, что мы видим в новостях. Но получается, что для России это не было важно еще в XVIII веке. Были ли предки Пушкина арабами (или арапами) или негроидами, это никак не сказывалось ни на карьере, ни на семейном положении. Они делали карьеру, женились, и никто никогда не делал большой истории из того, какого цвета у них кожа или какой формы нос.

ГС:

Более того: о том, что мы сейчас называем толерантностью, Пушкин говорит в «Памятнике», ты вот уже упомянул «финна» Балтрушайтиса, но он же там перечисляет разные народы на равных основаниях: «…и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык» (Т. 3. С. 340).

МВ:

Причем он делает замечательную оговорку (что называется, каждое слово неслучайно): не просто «дикой тунгус», но ныне дикой.

ГС:

То есть все у него впереди.

МВ:

Да, у него все впереди. А еще есть ультраромантическая версия, что Пушкин вовсе не потомок Ганнибалов, потому что его бабушка согрешила с уникальным для русского высшего общества человеком по имени Александр Порюс-Визапур (или Визапурский), утверждавшим, что он индийский князь.

ГС:

Это как?!

МВ:

О, тут целая история. Причем с географией. Александр Порюс-Визапур впервые упоминается в русских документах в 1783 году, когда его десятилетним записали сержантом в Киевский гренадерский полк – вероятно, в рамках далекоидущего екатерининского «индийского проекта». Проект не реализовался; но Визапур, хоть и не стал русским наместником Индии или кем-то в этом духе, сделал успешную карьеру – и успешно кружил головы дамам. В том числе вскружил и Марии Ганнибал, урожденной Пушкиной. И, собственно, именно из-за этого Осип Ганнибал и бил жестоко свою жену (что, конечно, все равно отвратительно) и быстро ее бросил. Откуда этот экстравагантный русский индус взялся на самом деле, точно неизвестно. Фамилия Порюс – явно символическая, данная в честь пенджабского раджи Пора (латинское Porus), единственного достойного противника в Индостане и впоследствии союзника Александра Македонского. А Визапур – современный Биджапур. Но есть подозрение, что «индийский князь» – это просто то же, что цыганский барон! Ведь цыгане – ромы – выходцы из Северной Индии. И все, что мы связываем в личности Пушкина с негритянским, на самом деле цыганское: курчавость, смуглость, охота к перемене мест… Кстати, Порюс-Визапур был известным «метрономаном», то есть легко складывал стихи.

ГС:

Поразительно!

МВ:

Да, звучит соблазнительно, но источники сомнительные. Эдак можно Пушкина и потомком сына царицы Савской от царя Соломона объявить. Как будто это что-то объясняет.

ГС:

На самом деле это еще одно подтверждение того, что один и тот же факт может лечь в основу историй с противоположным знаком. С одной стороны, мы говорим про толерантность, про то, что Пушкина мало беспокоило, какие у него могут быть корни. Интересно, что этот же факт, который Пушкин клал в основу своего семейного, персонального мифа как факт, который его возвышает, недруги Пушкина пытались использовать против Александра Сергеевича. Я сейчас говорю про Фаддея Булгарина. Он был очень нечистоплотный журналист.

МВ:

Знаешь, «нечистоплотный журналист» – это плеоназм. Он был успешный журналист, и этим все сказано.

ГС:

Более чем успешный. Во времена Пушкина Булгарин был более читаем.

МВ:

Да, причем и как журналист, и как беллетрист.

ГС:

И вот Булгарин попытался уязвить Пушкина – у них были скверные отношения – тем, что его прадеда купили за бутылку рома. И Пушкин в «Опровержении на критики» пишет: «В одной газете (почти официальной)[12] сказано было, что прадед мой Абрам Петрович Ганнибал, крестник и воспитанник Петра Великого, наперсник его… был куплен шкипером за бутылку рому. – И далее: – Прадед мой если был куплен, то, вероятно, дешево, но достался он шкиперу, коего имя всякий русский произносит с уважением и не всуе» (Т. 7. С. 126).

МВ:

Имея в виду Петра I.

ГС:

Да; и, отвечая обидчику, Пушкин развивает мысль о том, что – да, конечно, Булгарин – иностранец, он может не понимать и не любить историю России, однако «не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться гробами праотцев» (Там же). Гробы праотцев – один из краеугольных камней в мировоззрении Пушкина. Это означает, что человек, у которого есть прошлое, есть история, – не случайно он сразу поминает свое шестисотлетнее дворянство, – не может руководствоваться сиюминутными выгодами и поблажками, он должен сохранять не жизнь, но лицо.

МВ:

Вот еще что характерно – и здесь мы перебрасываем мостик к современности, – что Пушкин так ни разу не вырвался за границу. Притом что в то время не было таких уж непреодолимых препятствий. Многие друзья Пушкина, люди отнюдь не верноподданнические, каким-то образом выезжали за границу, и нормально им это удавалось. И богач, миллионер Вяземский, и весьма скромных средств Батюшков – все изыскивали способ попасть в Европу. Но Пушкин, хотя и неоднократно на это жаловался, так никуда и не вырвался. Боюсь сказать, что он не очень-то и хотел. Хотя он неоднократно декларировал – то намерение «взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь» (Т. 10. С. 65)[13] из Одессы через море, то записаться в китайскую миссионерскую экспедицию, но до дела у него так и не дошло. Видимо, «любовь к отеческим гробам» была для него очень значимым фактором, очень значимым магнитом, который его притягивал сильнее, чем интеллектуальные размышления, рациональное желание увидеть Париж и Лондон.

ГС:

Мысль Пушкина, процитированная в его прозе, повторяется и в стихотворении «Моя родословная». Размышляя про своего купленного за бутылку рома прадеда, Пушкин формулирует так:

и важнейшая фраза:

(Т. 3. С. 199).

МВ:

Петр Великий, чье так удачно пришедшееся трехсотпятидесятилетие мы отметили в 2022 году, вообще был человеком достаточно странным. То, что связано с его государственной деятельностью, действительно велико. Не подлежит сомнению, что он был великий государь. Но он окружал себя странными людьми, фриками, авантюристами. И Ибрагим был далеко не самый фриковатый из них. Но, безусловно, Петр умел окружать себя не просто шутами и дураками, как Анна Иоанновна. «Птенцы гнезда Петрова» – это же не просто так; все, кто Петра окружал, были если не выдающимися военачальниками, то хваткими администраторами и энергичными проводниками воли Петровой. И то, что Ибрагим оказался в этом ближайшем кругу, конечно, говорит о нем очень хорошо. Пушкин, может быть, и не знал этого так, как мы это знаем сейчас, но, безусловно, чувствовал.

ГС:

Слова «царю наперсник, а не раб» – декларация не только истинного положения Ганнибала, но и того, как Пушкин видел себя во взаимоотношениях с власть имущими. Пушкин общался с Николаем I не как подданный с государем, а как поэт с государем или историк с государем.

В высшем дворянском обществе частная жизнь сверялась со Священной историей, находя соответствия с которой человек как бы укоренялся в вечности. Ганнибал тоже имеет черты, связывающие его с библейской историей. Начиная с того, что прадед, которого хотели крестить Петром, настаивает на имени Ибрагим, то есть Авраам. И в Торе, и в Библии, и в Коране Авраам – это праотец народов. Это богоизбранный патриарх. У нашего Ибрагима Ганнибала было ни много ни мало 11 детей.

МВ:

Вполне патриархально.

ГС:

И у него было три «сына старости» – то есть ему было 50–60 лет, когда они родились. Это Осип (или Иосиф) – родной дед Пушкина по матери, Исаак и Яков (Иаков). Ибрагим Ганнибал не дает детям случайных имен, равняясь на Священную историю. И прослеживается цепочка к Иосифу. А библейский Иосиф был младший сын, которого братья-завистники продали в рабство. Он оказался у египетского фараона. И в судьбах библейского Иосифа и Ганнибала можно найти сходство. Иосиф был в рабстве у измаильтян, его продали египетскому фараону; Ганнибал был в Константинополе, и уже из Константинополя (турки чем не измаильтяне) он попадает к русскому царю. Можно усмотреть еще параллели – Иосиф толковал сны фараона (коровы тощие, коровы тучные), а Пушкин выписывает: «Что касается Ганнибала, то он спал в дополнительном кабинете государя, в токарне, и вскоре сделался во многих важных случаях секретарем своего государя; у последнего над постелью всегда висело несколько аспидных досок… и тут в темноте, без света, записывал он по вдохновению важные и длинные проекты; на утро его питомец должен был эти заметки переписывать начисто и после надлежащего подписания рассылать их по коллегиям»[14].

МВ:

Пушкин же, как мы знаем, получил у Николая разрешение «рыться в архивах» для того, чтобы писать историю Петра I. Его остро интересовало не только то, что связано с Ганнибалом, но и то, что связано с Петром. И, конечно, эта черта, что он ночью записывал какие-то приходящие мысли и утром секретарь рассылал, много говорит о Петре. То есть он все время был в работе, никогда мысли не останавливались. Конечно, Пушкина это восхищало, и, конечно, его грела мысль, что его собственный прадед имеет к этому прямейшее отношение.

ГС:

Пушкин не мог не усматривать и связи между жизнью прадеда и Священной историей. Он говорил о себе: «Я слишком с Библией знаком» (Т. 2. С. 140).

МВ:

Это же из «Гавриилиады»?

ГС:

Из «Письма к Вигелю».

МВ:

Это шутливое стихотворение того же периода и с тем же настроем.

ГС:

На протяжении жизни отношение к Ганнибалу у Пушкина менялось. Под влиянием романтизма родство с ним воспринималось как интересная странность, которая придавала индивидуальность, – а романтизм очень ценит те черты, которые придают индивидуальность. А после восстания декабристов, когда Пушкин начал тесно общаться с Николаем I, станет актуальным сопоставление: Петр I – Ганнибал, Николай I – Александр Пушкин. В конце жизни Пушкина занимали личные свойства предков.

МВ:

Да, Пушкин прямо манифестирует в своих «Стансах»: «Во всем будь пращуру подобен».

ГС:

Это неслучайно – мы знаем, что Николай I сначала в самом деле собирался стать реформатором, как и пращур; потом, с польским восстанием, эти мысли кончились.

МВ:

Любой царь, садясь на престол, начинает вести себя как новая метла. Такова природа монархии.

ГС:

Николай I Петром не стал, и Пушкин понял, что эти параллели оказались несостоятельны. В конце жизни Пушкина заинтересовали личные свойства предков, а не их служба властям. Вероятно, это связано с вызреванием его историософской концепции, где главная точка истории – это не манифесты, не площади, не поля сражений, а частный дом. И Ганнибала он начинает связывать с Отелло, о котором Пушкин писал в «Table-talk»: «Не ревнив – напротив: он доверчив» (Т. 8. С. 65). Вообще вопрос об обманутой доверчивости – это, наверное, у Пушкина открытый вопрос. Он же сначала очень доверительно отнесся к этим широким жестам Николая I, писал об этом в «Стансах», которые фактически прославляют его, был даже обвинен некоторыми молодыми современниками в том, что поступается высокими идеалами свободы.

МВ:

Да, на что писал: «Нет, я не льстец, когда царю…» (Т. 3. С. 47).

ГС:

Да-да. А потом вышло так, что придворный поэт, он, конечно, придворный поэт, только Бенкендорф, которого интересовали не литературные качества произведения, а лояльность, ему точно не друг. Свободно творить невозможно, реформ никаких, а полицейский гнет усиливается. Это совсем не то, чего Пушкин ожидал после первого разговора с Николаем I.

Родители

ГС:

Вспомнив о предках Пушкина и о том, как себя ощущал Александр Сергеевич в кругу русского дворянства, обратимся теперь непосредственно к его семье. Итак, родители. Сергей Львович Пушкин – он переживет своего сына – родился в 1770 году, умер в 1848-м. И Надежда Осиповна Ганнибал, 1775 года, то есть на пять лет младше мужа.

МВ:

Надежда Осиповна и Сергей Львович были в родстве. Она его внучатая племянница; то есть Сергей Львович женился очень домашним, семейным образом.

ГС:

А умерла Надежда Осиповна меньше чем за год до гибели сына, в марте 1836-го.

МВ:

Да, причем Александр как старший сын успел ее похоронить – отвезти в Святые Горы; и тогда же купил место под могилу для себя самого. Увы – она понадобилась ему гораздо раньше, чем можно было предполагать. Но об этом позже, а пока скажем, что Надежда Осиповна хоть и была на пять лет моложе мужа, умерла на 12 лет раньше. И родила восьмерых детей, из которых до зрелости дожили трое. Детская смертность была чудовищной во всех классах общества.

ГС:

Сергей Львович был поэтом, баловался стихами, но это не носило серьезного характера. С отцом Пушкин и связывает свое шестисотлетнее дворянство…

МВ:

…естественно.

ГС:

Нравы в семье были африканские и без Ганнибала. Например, прадед Пушкина по отцу, который тоже служил Петру I, был сержантом гвардии и в припадке безумия убил свою жену.

МВ:

Сам Пушкин так думал. Сейчас историки не так уверены – в припадке безумия или просто по дикости нравов. Вообще, конечно, грустная история про домашнее насилие. Но – это первая половина XVIII века; это не то чтобы оправдывает, но объясняет – нравы такие, простаковско-скотининские. Даже покруче, потому что «Недоросль» – это уже вторая половина XVIII века.

ГС:

И Надежду Осиповну Пушкину, которая, собственно, и происходит от Ганнибала, называли «прекрасной креолкой». Родители были безалаберны в хозяйстве…

МВ:

…что не было уникальным в то время. И тут я снова должен вклиниться с личной историей. Я сам семидесятого года, мне гораздо проще сопоставить себя с Сережей Пушкиным, чем с его сыном Сашей. Да, я могу думать о Сергее Львовиче как о Сереже, потому что мне самому в девяносто девятом году было 29 лет. Книга, естественно, не обо мне, но попробуйте – я обращаюсь к нашим читателям – обратить рубеж XVIII–XIX веков в рубеж XX–XXI. Что вы делали в девяносто девятом году, в пятом, в пятнадцатом? И сопоставьте это с родителями Пушкина. Потому что история России ходит по кругу. С точностью буквально до 100 лет.

Ксавье де Местр

НАДЕЖДА ОСИПОВНА ПУШКИНА

(урожд. ГАННИБАЛ, 1775–1836).

1810

Неизвестный художник

СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ПУШКИН

(1770–1848).

1810-е

Родители поэта состояли в дальнем родстве; герб дворянского рода Пушкиных был общим для всех ветвей семьи

ГС:

С пугающей точностью.

МВ:

О да. И когда смотришь в такой перспективе, многое становится понятнее. Вот 99-й год. В моем случае это первые серьезные журналистские работы, первые настоящие доходы, первое упоение только-только появившимся интернетом, клубная жизнь, О.Г.И. – «Пир О. Г.И.»… Я не претендую ни на универсальность, ни на уникальность: это мой тогдашний круг, довольно узкий – круг московских интеллектуалов, которые ночи напролет обсуждают всякие интересные темы.

ГС:

Круг московских интеллектуалов – это, считай, аристократия того времени.

МВ:

Да, с большой степенью сходства. Наши пресловутые О.Г.И. – «Пир О. Г.И.» – это то же самое, что салоны и гостиные в домах у тех же Пушкиных, Вяземских, Карамзиных, те же люди вели те же разговоры. Так же выписывали из-за границы новейшие сочинения и наряды (чем не интернет?!), собирали огромные иностранные библиотеки, так же ездили на воды и за границу, в общем, все очень похоже. Я убедился в этом, когда читал пьесу Тома Стоппарда «Берег Утопии». Саша (Герцен), Ванечка (Тургенев), Петр Яковлевич (Чаадаев) – мне очень легко представить их за столиком О.Г.И. И Саша Пушкин родился и рос в этой среде, под умные разговоры своих молодых родителей.

ГС:

К которым приходили интересные гости. Знаменитые в свое время поэты, вроде Дмитриева, в том числе.

МВ:

Да, совершенно нормальный интеллигентский круг.

ГС:

При этом семья все время балансировала на грани разорения.

МВ:

Что тоже моему поколению прекрасно знакомо. У нас тоже много у кого были старые квартиры, но мало у кого были «старые деньги»: серьезные фамильные состояния сложились позже.

ГС:

Но тогда сыновья куда больше финансово зависели от отца. И Пушкин, будучи взрослым, но молодым еще человеком, не мог добиться денежной помощи от Сергея Львовича. Как вспоминает Вяземский, он был очень скуп на себя и на всех домашних: сын его Лев за обедом разбил рюмку, отец вспылил и целый обед проворчал.

МВ:

Ну, это говорит скорее не о скупости, а просто о дурном характере и распущенности. Человек не привык держать себя в руках. Что тоже не с хорошей стороны о нем говорит. Надо сказать прямо: с родителями Пушкину не повезло. Хотя – ну как «не повезло»? Такое двойственное отношение тоже характерно для той среды, в которой Пушкин родился, для этого круга нечиновных московских интеллектуалов из старых, но не титулованных семей; это не круг графов и великих князей.

Пушкин до конца жизни сам подчеркивал это сходство-различие. Отправляя уже в 1836 году ледяное письмо с явным прицелом на дуэль князю Николаю Григорьевичу Репнину-Волконскому, он не забывает отметить: «Лучше нежели кто-либо я знаю расстояние, отделяющие меня от вас; но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу…» (Т. 10. С. 864)

Сергей Львович был истинным представителем «подлинного дворянства». Он собрал огромную библиотеку, был хорошо образован, болтал на разных языках и охотно цитировал разных авторов, обожал поэтические и театральные экспромты, при этом действительно мог весь вечер портить всем жизнь из-за разбитой рюмки. И если мы посмотрим на все дальнейшее творчество Пушкина, не говоря уж про его личную жизнь, мы нигде не найдем выражений любви, обращенной к отцу. У него нет стихов, обращенных к родителям. Самое главное хорошее, что его отец и дядя Василий Львович сделали, – отдали его в Лицей. За это им, что называется, многое зачтется.

ГС:

У него фактически нет воспоминаний о детстве. У Лермонтова есть (в поэзии), у Толстого есть, а Пушкин – это человек без детства.

МВ:

Да, оно начинается с Лицея. И такой культ Лицея – я бы сказал, гипертрофированный («отечество нам Царское Село»), с одной стороны, хорошо говорит о Лицее, с другой – плохо говорит о семье Пушкиных.

Брат и сестра

ГС:

Давай уж закончим о семье. У Пушкина были брат и сестра: первенец – Ольга 1797 года рождения, она дожила до 1868 года, и Лев (1805) – он тоже переживет Александра, но умрет рано – в 47 лет. Вот с ними у Пушкина были самые сердечные отношения, обоим посвящены стихотворения. Например, Ольге – «К сестре» (кстати, это раннее, 1814 года) и «Позволь душе моей открыться пред тобою…». А Льву – «Брат милый, отроком расстался ты со мной» (1823), «Послание к Л. Пушкину» (1824). Лев Сергеевич был любимым сыном своих родителей. Он был наделен редким даром – чрезвычайно «липкой» памятью, благодаря которой сохранялись многие стихотворения Пушкина, потому что, услышав однажды, он уже запоминал текст намертво.

Евгений Плюшар

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА ПАВЛИЩЕВА

(урожд. ПУШКИНА, 1797–1868).

Середина 1830-х

Неизвестный художник

ЛЕВ СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН

(1805–1852)

Старшая сестра и младший брат поэта

МВ:

Это приводило даже к конфликтам интересов: Лев охотно переписывал по памяти стихотворения и целые поэмы своего брата, полученные им «для домашнего пользования», всем желающим… мешая их продаже! Делал, так сказать, нелицензионные копии. А уже после смерти Александра произошла коллизия почти того же рода, что вышла у Макса Брода с Кафкой. Брод, как известно, опубликовал основные произведения Кафки посмертно – прямо нарушив завещание своего друга, велевшего их уничтожить. И уверял при этом, что выполняет его истинную волю. Лев Сергеевич по памяти записал целиком сказку «Царь Никита и сорок его дочерей» – настолько охальную, что записные пушкиноведы долго юлили, отказываясь включать ее в полное собрание: дескать, не авторитетный источник, не доказано. Хотя уж что там доказывать – не сам же Лев придумал! Наверное, Александр Сергеевич тоже выражал бы крайнее недовольство, если бы узнал. Но Лев Сергеевич справедливо рассудил, что каждая строка его гениального брата важна, в том числе такая охальная. И хорошо сделал.