«Ах, кто бы мог подумать!..» Знакомая (оскорбительно чужая здесь) дубленка висела на вешалке под оленьими рогами.
Валя вышла в прихожую с досадой и неловкостью.
– Извини, я не одна. Я же просила тебя больше не приходить.
– Ничего, один раз можно, – напористо подавал он заготовленные фразы, как снаряды из погребов. – Я разденусь, ты не возражаешь?
И раньше, чем она успела ответить, скинул куртку.
– Говори, что ты хотел, и уходи, – зло велела Валя.
– Ты не пригласишь старого друга в комнату?
– Я сейчас не могу, – повторила она, но Ларик уже ловко обогнул ее и двинулся в квартиру, не заботясь оставляемыми на паркете следами сапожек.
– Добрый вечер, – слегка поклонился он родителям, сидевшим перед телевизором. – Извините за непрошенный визит.
– Какие цветы! – сочувственно отозвался отец; как все отцы, он понимал неудачливого претендента на сердце своей дочери.
Ларик вспомнил, что в руке у него снопик белых роз, и прижал локоть к боку, чтобы рука не дрожала.
– Где ты отыскал такую прелесть, – кисловато отреагировала мать.
– Конфисковал у спекулянта, – небрежно сказал Ларик и быстро проследовал в Валину комнату. Чуть растерявшейся от этого натиска, ей ничего не оставалось, как идти за ним.
В комнате, разумеется, тихо звучал магнитофон, на низком столике под неярким настенным светильником – нарезанный торт, кофе, лимон, а на диване сидел приветливый и снисходительный Игорь. Все было плохо… но все было правильно, естественно, ожидаемо, в точности так, как и предусматривалось, Ларик был к этому готов. И оттого, что события развивались по твердо намеченному плану, он вдруг почувствовал себя свободно – хозяином положения. Инициатива оказалась в его руках: он знал, что будет дальше, а они не знали, он вел партию, а они вынуждены были на ходу отыскивать защиту.
– Хлеб да соль, – приветствовал Ларик и включил верхний свет, разом разрушив интим. – Валь, где ваза?
– У тебя что-то срочное? – нетерпеливо спросила она.
– А, вот она. – Снял с полки хрустальную вазу, сунул в нее букет и протянул Игорю: – Вы не были б так любезны налить воды?
Тот машинально взял вазу, помешкал, не успевая найти достойную линию поведения; мягко согласился:
– Пожалуйста…
– Я сама налью, – раздраженно выручила его Валя и вышла с проклятой вазой, усугубившей напряженность.
– Какая неожиданная встреча, – сказал Ларик, чувствуя, что он выигрывает по очкам, и понемногу раскрепощаясь. И протянул Игорю руку. Тот пожал ее с доброжелательным превосходством.
– Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, Аи, – с улыбкой сказал он (переводя разговор на удобный ему уровень: поэзия, эрудиция, ирония, полунамеки…).
Ларик посмотрел на него с сожалением, как на больного, отрепетированным перед зеркалом взглядом.
– Морозище зверский, – сказал он.
– Давно такой зимы не было, – поддержал Игорь.
– Готовимся жениться? – спросил Ларик. (Нет, он недаром готовился: голос был не спертый, не сдавленный – нормальный!)
Он достиг цели – сбил противнику дыхание: Игорь никак не мог попасть в ритм этого неожиданного разговора.
– Ну, – он прикрылся неопределенной улыбкой, – это не только от меня зависит…
– Не скромничай, Игоряша, – Ларик хлопнул его по колену. – В данном случае это зависит только от тебя. Или она тебе не нравится?
У Игоря заело речевой аппарат: ответить хамски означало признать свое поражение в словесном поединке, ответить вежливо – признать унизительную зависимость от наглеца, а находчивый ответ не придумывался. К его облегчению, вернулась Валя.
– Я сел, ничего? – спросил у нее Ларик.
– Если сел, так чего теперь спрашивать?
Установиться молчанию Ларик не давал.
– Торт вкусный? – просто спросил он Игоря.
– Ничего…
– Ты принес? Ну, наверное, выбрал получше. Валь, не смотри на меня зверем, ладно? Я только съем кусок торта, если меня угостят, и ни секунды больше не стану вам портить личную жизнь. Да не ходи за лишним блюдцем! – Он положил ломоть на тарелку Игоря, подвинул к себе, откусил.
– Цветы с Кузнечного рынка? – улыбчиво попробовал Игорь забрать инициативу.
– Мы любим жесты, – подыграла ему Валя.
– Кто что любит, – сказал Ларик с набитым ртом. – Чужая душа потемки. Как там наука насчет души говорит?
– Мы технари… – усмехнулся Игорь.
– По принципу: если нельзя делать науку, то надо делать хоть диссертацию? И правильно. Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.
– Каждому свое. Не всем же строить дворцы.
– Верно. Некоторым приходится там и жить. В диссертации, наверное, бетонная коробка выглядит лучше, чем на стройплощадке. Я неумно шучу сегодня; извини.
Валя демонстративно взглянула на часы и встала.
– Не уходите, он сам уйдет, – сказал Ларик и аккуратно вытер пальцы салфеткой. – Игорь, прошу как мужчина мужчину: выйди на минутку, нам надо поговорить. Не переживай, потом я уйду насовсем, и твое счастье будет полным. Будете ворковать без помех целую жизнь.
В некотором понятном унижении Игорь посмотрел на Валю и поднялся. Когда в такой ситуации просят выйти, срабатывает рефлекс мужского достоинства – отказаться как-то неудобно, невозможно…
– Шустрые у тебя одноклассники, – нашелся он сказать с порога. (Нервничающий человек не способен к остроумию. Вечером, вспоминая эту встречу, Игорь нашел массу достойных ответов.)
– Когда будет нужно, вас позовут, – успокоил Ларик, закрывая за ним дверь.
Он погасил верхний свет и сел.
– Потрудись объяснить свое шутовство, – сказала Валя, выключив музыку.