Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары

24. Надо, ребята, надо!

Вскоре после моего несостоявшегося путешествия в Алма-Ату шеф мне устроил «отпуск» в местном военном госпитале. Сердчишко-то и вправду пошаливало после первого же кросса, ещё с «карантина» в Балхаше. Командирша, мадам Брюшкова, поехала лечить свои зубы, а заодно отвезла туда и меня.

Госпиталь находился в крохотном рабочем посёлочке между нескольких шахт и огромных отвалов то ли угля, то ли просто породы. Две недели «медицинского» отдыха были наполнены всякими приключениями. Ну, например, когда я, стоя в наряде дежурным по терапии, был вынужден встречать аж самого командующего Краснознамённым Среднеазиатским военным округом, снизошедшего с визитом и до нас, грешных.

Терапию, где народ был в состоянии самостоятельно передвигаться, засовывали во всякие наряды по этому госпиталю – сидеть на КПП и так далее. Если при этом дежурным по части заступал рентгенолог Кузин, здоровеннейший, за два метра ростом, майор, то на разводе наряда он говорил так: «Если ночью поймаю на КПП с бабой – сначала её трахну при тебе, а потом тебя при ней!» Но после этого обычно уходил в свой «ЗиЛ» с флюорографической будкой и крепко спал там всю ночь.

Однажды, когда я так сидел в КПП-шном наряде, даже нарисовался командированный на Карагандинскую ГРЭС-2 Серёга Балакирев с грузом продуктов для голодного солдата, которые ему насовала моя матушка…

Но самый главный момент был в том, что нас периодически выдёргивали ещё и на какие-нибудь хозяйственные работы. Зампотех госпиталя одновременно являлся командиром ещё одной части – из трёх, что ли, человек? – склада медицинского имущества возле города Абай. Он периодически появлялся у нас и стучал себя кулаком в грудь: «Я понимаю, ребята, что вы больные, но надо, ребята, надо!!!»

Морозным мартовским утром, когда на улице было где-то минус 12, команду в несколько человек экипировали во что попало, лишь бы только потеплее, и повезли на работу. Нам достался бортовой «ЗиЛ» с алюминиевым навесом на полкузова. Машина выехала из госпиталя и пошла сначала в Сарань, на заправку в какую-то другую воинскую часть. Потом мы проехали обратно мимо своей Дубовки и попали на трассу. Под навес с дороги заметало снег с угольной пылью и было дико холодно.

Минут через сорок такой дороги мы, чуть не доезжая до самого города Абая, свернули с трассы и оказались на этом самом складе. Огромный кусок Великой Казахской Степи был огорожен колючей проволокой, в одном из углов стояла парочка ангаров, у въезда притулился небольшой домик из белого кирпича, кое-где группками стояли различные военные машины с красными крестами, но большинство огороженного пространства оставалось пустым.

В домике практически ничего не было, только какой-то мусор, пустые ящики, доски – в общем, как на любой стройке. Окна большей частью были уляпаны окаменевшими каплями штукатурки. Мы погрелись у занимавшего почти полкомнаты «козла» с толстенными витками нихрома, и пошли работать.

Вся работа заключалась в том, что нужно было откидывать снег от машин. Свойство Великой Казахской Степи: пока ровно – снега нет, но стоит хоть что-нибудь поставить, как оно оказывается занесённым сугробами аж под крышу. Днями пригревало и снег стал крупнозернистым. Я выбрал себе такую же «рентгеновскую» будку, как у Кузина, но ещё с каким-то прицепом, и принялся откидывать от неё снег на открытое солнечное место, где он тут же начинал таять. До обеда почти откопал.

Обед всем, кто находился на складе, привозили в термосах из госпиталя. Собравшись возле того же «козла», мы наелись, полчаса побродили туда-сюда, изобразили видимость какой-то работы, а часа в четыре вечера нас повезли обратно. Солнышко клонилось к закату, похолодало, но всё равно было теплее, чем утром.

Наш «ЗиЛок» почти доехал до Дубовки, и уже были видны огромные колёса шахтных лифтов на высоких мачтах, когда мотор нашей машины пару раз чихнул и заглох. Водила полез копаться в моторе, но сделать ничего не смог. Вскоре на другой машине показался подполковник. Увидев, что с нами произошло, он прислал нам из части «КамАЗ», на буксире у которого мы и вернулись обратно, нарушив, насколько я понимаю, какой-то пункт из Правил Дорожного Движения.

В госпиталь меня отправляли на неделю, но к назначенному сроку за мной никто не приехал. Мне там что-то уже поднадоело и захотелось обратно. Вскоре я выяснил, почему: начальник терапии, тоже подполковник, специально задерживал уведомления, чтобы иметь рабочую силу у себя. Причём небезосновательно – многие солдаты считали пребывание в этом госпитале ну прямо курортом. Кому – как, и тогда я сам себя из него выписал, специально в очередной раз отказавшись ехать в этот самый Абай. И точно, именно на следующий день нарисовался наш «УАЗик»!

С утра нас всё равно запрягли в очередной круиз по окрестностям города Сарани: отвезти какой-то мусор, нарвать в степи стеблей засохшей травы для мётел и прочее. А в это время приехала наша командирша, и ей вырвали зуб. Она абсолютно не отличалась любовью к солдатам, хотя числилась в нашей части заведующей медпунктом. И её в ответ никто из нас не любил. Со страдальческим выражением лица она сидела в машине, а тут я ей ещё добавил: свои хорошие сапоги без дырок дал соседу по палате, который поехал разбрасывать снег, и поэтому пришлось сначала ехать в Абай за моими сапогами! Вот ей ломы-то были лишних тридцать километров в трясущемся «УАЗике» ехать… Ну ничего, по дороге не померла, и ладно.

Едва я переступил порог родимой части и пообнимался со своими пацанами, как прибежал Будыкин и запряг всех свободных от наряда, в том числе и меня, разгружать картошку на складе, которую нам привезли из Солоничек на пропитание. Служба продолжалась…

25. Образец для мобплана

Среди всего прочего, чем пришлось мне заниматься во время службы в армии, оказалась и штабная работа по составлению мобилизационных планов. Шеф на свой страх и риск стал делать из меня «секретчика». Вскоре я уже разбирался почти во всех тонкостях «на один и два нуля». Апофеозом моих штабных страданий была благодарность от окружных особистов, полученная мною на 7 ноября. Человеку, не имеющему официального допуска к секретным документам! В приказе по части, конечно же, была написана другая причина для вынесения мне благодарности, но все всё поняли. Да и что было делать шефу, если майор, присланный на «учётку», тоже не имел такого допуска? Вдобавок ничего в такой работе и не соображал, так как до этого был зампотехом где-то в Венгрии? В каждой части для потехи существуют зампотехи. Утром встанут раньше всех хрен, петух и зампотех. Хрен – поссать, петух – попеть, зампотех – машину греть…

А у окружных особистов, сидевших в Алма-Ате, постоянно в каком-нибудь очередном месте чесалось, и они примерно через каждые три месяца придумывали совершенно новую форму составления секретных мобилизационных планов боевого слаживания. Тогда приходилось всё переделывать, на что уходила пара пачек дефицитнейших в советские времена фломастеров, пара пачек хорошей бумаги, пара лент для пишущей машинки и – самое главное! – пара месяцев времени.

В конце мая 1987 года наш командир части в очередной раз получил указивку переделывать мобпланы и, разумеется, ответил: «Есть!» К этому времени новенький майор-учётчик уже в открытую таскал меня за собой по «секреткам» близлежащих военкоматов – сортировать приписные карточки. Принимая секретную фельдъегерскую почту, он тоже моментально спихивал её мне. Когда узнали, что в Балхаше, в той самой части, где мы год назад проходили карантин, образцы нового мобплана уже есть, шеф не нашёл ничего лучшего, как отправить меня с этим учётчиком за компанию дня на два в Балхаш – перерисовывать эти таблички и странички…

Тихим солнечным вечером самого начала июня, когда днями уже жарко, а по вечерам ещё дико холодно, и комарики летают пока ещё только чисто случайно и поодиночке, мы тронулись в путь. Я поехал в обычном «х/б» («парадки» у меня вообще всю службу не было), и форму для меня нагладила чуть ли не вся казарма. Полученные коробочки с сухпаем тут же сдал по обычаю в «караулку», а заведующей складом, Нине Михайловне, самой лучшей женщине в части, и по какому-то злому року жене этого самого учётчика, я пообещал на прощанье, что верну ей мужа ровно через три дня в целости и сохранности. Михайловна посмеялась, а учётчик просто потерял дар речи…

На автобусе нас подвезли к одной из вечерних электричек, и мы поехали в Караганду. Но в Сортировке моему майору вдруг приспичило выйти. Там он, оставив меня на вокзале, пошёл в службу ВОСО (военные сообщения), и его не было минут сорок. Все мои документы – военный билет, командировочное предписание, воинское требование – остались у майора. Но в Сортировке было не страшно, там патрулей не бывает, и поэтому я совершенно спокойно просидел на лавочке у того вокзала, через который поезда идут в сторону Караганды (там их два).

Уже на другой электричке мы приехали на Караганду-Пассажирскую. До поезда на Балхаш ещё оставалось время, и здесь я от своего майора уже не отставал! Армейские патрули на этом вокзале отличались крайней въедливостью, а про коменданта местного гарнизона вообще ходила легенда, что он посадил на «губу» даже собственного единственного сына, приехавшего в десятидневный отпуск со срочной службы, и не явившегося к папочке с рапортом по всей форме…

Майор купил купейный билет себе, и общий – мне. Я намекнул ему на то, чтобы он купил мне и бутылку лимонада, но бесполезно – Майоров был жуткий жадина. Оставалось только вспоминать прапорщика Харачоева, чеченца по национальности, который повёз нас зимой с Вагифом в Дубовку, и покупал нам по дороге всё мороженое и пирожки, которые только попадались.

Мой вагон оказался по составу поезда предпоследним, а майору достался последний. Поезд отправился, останавливаясь себе потихонечку практически у каждого столба. Я даже теперь, когда у меня есть под рукой книжка «Служебных расписаний Казахстан темир жолы», навряд ли смог бы перечислить все его остановки, половина из которых оказалась просто посреди дороги возле табличек с номерами километров! Я разок сходил в гости к майору, а потом их проводник закрыл междувагонный переход со своей стороны.

Ехал я совсем пустой – со мной была только матерчатая сумочка, которую мне дала Нина Михайловна, чтобы мы купили в Балхаше солёненькой рыбки. В компании у меня оказались трое пацанов, ехавших из госпиталя в Дубовке в балхашскую «девятку». Они меня малость подкормили. Спать не хотелось ещё очень долго, уже под утро я всё-таки на часок прилёг, но быстро проснулся – стало холодно. Вышел в тамбур покурить, и в это время поезд пришёл в Моинты. Я вернулся в вагон – моя соседка, молодая местная казашка – исчезла, прихватив с собой ту самую матерчатую сумочку для солёной рыбки, что осталась лежать под пилоткой на моей полке. Я выскочил на перрон, но этой особы уже не увидел. Да ладно – хорошо ещё, что меня самого ненароком не растащили на сувениры для местного населения…

В Балхаше майор орал на меня из-за этой сумочки все полчаса, пока мы шли от вокзала до главпочтамта. Там он опять бросил меня без единого документа и убежал в местный военкомат, сказав, что скоро сюда придёт за почтой автобус из той части, куда мы едем. Покрутившись немного по зданию, я понял, что это небезопасно – кругом шныряли всякие офицеры и прапора, а я не собирался объяснять всякому, зачем я здесь так стою. Старый командировочный волчара разве где пропадёт? Я заныкался в узкую щель между зданием почтамта и соседним с ним, откуда мне была видна улица, уселся на пустой посылочный ящик и ждал.

Вскоре и вправду появился такой же, как и у нас в части, автобус «АС-38», сделанный на шасси машины «ГАЗ-66». В автобусе оказался сержант Барабанов, бывший командир нашего взвода на «карантине», а за рулём – наш алма-атинец Комоликов. Меня со свистом втащили внутрь и покатали по городу. В район почтамта вернулись почти через час – майор уже стоял там. Не найдя меня, он покрылся красными пятнами и ссал кипятком. К обеду мы приехали в часть.

Лейтенант балхашской «секретки» Маркелов был весёлый малый. Меня он помнил с той поры, как стоя перед строем новобранцев, удивился, что среди них оказался его ровесник 1964 года рождения. Пришёл ещё капитан Аксинович, служивший до этого в Нуринске. Нас накормили, я сел перерисовывать таблички, а эти орлы пошли решать, кого из солдат нам отдадут в Нуринск – мы должны были забрать с собой насовсем четверых человек.

Казарму ремонтировали к новому прибытию в «карантин» молодых бойцов, и вся часть жила в больших палатках за территорией. Там и переночевали. Утром мы дорисовали свои таблички, после обеда майору представили тех четверых солдат, которых нам давали – все уже тоже отслужили год, а по национальностям были мегрел, кабардинец, украинец и русский. Почти как в анекдоте…

Все уже собрались, до поезда оставался час, а машина никак не заводилась. Водила был из самых молоденьких и оказалось, что «деды» велели ему сломаться – вместе с нами двоих солдат везли на «губу». Посмотрев на своего майора, который вместе с их прапорщиком бегали у грузовика, не понимая, в чём же дело, я прошёл в курилку за КПП. Там сидело несколько «дедов».

– Выпустите машину!

– Ты что, падла, хочешь, чтобы наших пацанов закрыли?!!

– Я «домой» хочу, в свою часть!!!

Мой довод был признан настолько убедительным, что «деды» велели молодому доехать до вокзала, а сломаться уже там. Когда мой майор, жутко расстроившись от того, что ему так и не удастся заехать на балхашский базар за солёной рыбкой, уже собрался вернуться в гостиницу и допивать водку с Аксиновичем, мы всё же поехали.

На вокзале прапорщик Набург-младший (в той же части служил прапорщиком и его отец!) успел за 10 минут взять купейный билет майору и пять общих нам, и запихнуть в вагон! К середине дороги до Моинтов стало совсем темно, но генератор в нашем вагоне не работал и свет не горел. Мы заняли второе от проводника купе, открыли сухпай, и я рассказывал пацанам о службе в Нуринске.

В вагоне слышались вопли двух местных девок, которым какие-то ухари не дали сойти в Моинтах, намереваясь трахнуть. Это им в конце концов удалось, и утром в Караганде мы увидели такую картину: один из этих орёликов, пока мы ждали электричку, побежал в кассу и принёс барышням обратные билеты до Моинтов! В купейный вагон фирменного петропавловского поезда!!!

А мы сели в ту же самую электричку, на которой я год назад впервые и попал в этот Нуринск. Боевая задача была успешно выполнена, и шеф милостиво разрешил мне в тот вечер в наряд не ходить.

Свободный армейский вечер: можно было забраться в штаб, включить старенький армейский приёмник «Казахстан», ловивший абсолютно все существовавшие тогда диапазоны, настроиться на волну карагандинского «УКВ-стерео», и наслаждаться всеми самыми последними шедеврами иноземной музыки! Даже через столько лет – мой самый низкий благодарный поклон всем тогдашним сотрудникам этой радиопрограммы! Ну и что, что наш ламповый приёмник «Казахстан» был не «стерео»?!! Зато он ловил по УКВ Караганду аж за полсотни километров! И в тот вечер «давали» целиком два концерта – «Smokie» и «E.L.O.»…

26. «Дембельский» поезд

Студёные вьюги заметали потихоньку все дорожки в части, и пару раз уже пришлось пробивать проезды по ним бульдозером. В один из таких дней как раз и стукнул тот самый знаменитый мороз, когда от холода лопнул мост через речку Ульбу в Усть-Каменогорске. У нас в ту ночь было минус 46, а там дошло до пятидесяти двух… Впрочем, я в ту ночь простоял не в карауле, а дежурным по мазутонасосной станции вместо внезапно заболевшей гражданской бабушки – самое подходящее занятие для «дембеля». И весь караул ночью бегал с постов на периметре ко мне в мазутку – погреться!

Первые три человека ушли на гражданку ещё в ноябре, и только благодаря тому, что уже успели обзавестись жёнами и детьми. Четвёртым в очереди из девяти человек был я, и с 1 декабря мог отваливать. Но зная, что вот-вот в Алма-Ату поедет целая делегация, опять на ту же самую комсомольскую конференцию, я сам себе продлил срок службы до 6-го числа. А чего там, чем самому отбрыкиваться от карагандинских вокзальных патрулей, лучше уж гуртом! Прапорщик-пожарник Юра Белкот вёз в Алма-Ату алма-атинца Гришку Шульмана и минчанина Славку Безносика. Шеф ничего не имел против, и я передавал дела по штабу и «секретке» Безносику.

6 декабря 1987 года мы приехали с утра на станцию. Вскоре пришла электричка, и мы весело помчались в Караганду. Там на вокзале мы собрали Белкоту все свои деньги и он, доплатив ещё изрядную часть из своих, сообразил нам купе целиком. Этот виртуозный фокус c билетами я вспоминал потом постоянно: сколько мне ни довелось потом попадать в этот город – пока не развалился СССР и не выросли цены на билеты, повторить его больше ни разу не удалось. Билеты на Алма-Ату всегда давали потом только плацкартные.

До поезда было ещё много времени, и мы пошли по Советскому проспекту. В полуподвале гостиницы, которая станет лет через пятнадцать главным офисным зданием Ассоциации «Валют-Транзит», нашлась шикарная блинная, и мы классно позавтракали блинчиками с мясом, сметаной и куриным бульоном. Потом Славик наменял «пятнашек» и позвонил родителям в Минск. Прикупив чего ещё поесть и парочку бутылок сухого винца (водку Юрка пить не дал, чтобы от орлов поутру не воняло), к часу дня мы сели в поезд.

Купе нам досталось в самой середине вагона, по проходу до него доходила огромная лужа – вода из резервуаров над туалетом постоянно капала, дырдочка (или отверствие) в полу туалета тут же замерзала, проводник хватал грелку с кипятком и бежал эту дырдочку оттаивать, но через пятнадцать минут всё повторялось снова.

После Агадыря устроили сон-тренаж, а в Сары-Шагане вышли на морозный перрон. Нас немедленно приметил патруль, но, пока его прапор добежал до нашего вагона, мы уже зашли назад в купе, где он уже не мог придраться к форме одежды и прочему. А Юрка его вдобавок и послал…

Электровозы за полтора года стали ходить ещё дальше на юг и кончались теперь в Берлике-Первом. В самой Чу проводов ещё не было. Грузовые доходили с электровозами почти до Чу, а нам прицепили тепловоз в Сары-Шагане – не положено было такому фирменному и скорому, как наш, тормозить в каких-то Берликах.

Потихоньку снова улеглись спать, а рано утром за окошком уже неслись пригороды Алма-Аты. Ярко освещённый чемолганский рейсовый автобус несколько минут мчался с нами наперегонки, потом вильнул куда-то в сторону, и поезд тут же заехал на Алма-Ату 1. Там почти весь народ вышел, а мы остались до Алма-Аты 2. Юрка отпустил Гриньку до обеда домой, а я потащил орлов к себе.

Как меня поразили пятиэтажные дома в родном дворе!!! После двухэтажной казармы и трёхэтажного дома офицерского состава посреди Великой Казахской Степи они показались мне исполинскими небоскрёбами! Пока моя матушка готовила нам блины, мы смотрели телевизор – самую популярную среди солдат после тогдашней «Аэробики» (кто сейчас вспомнит шикарных девочек в самых откровенных купальничках на «Первом Канале»? ) передачу «90 минут» (то, что потом стало «Утром»). И как сейчас помню – шёл самый новый мультик про «Автомобиль кота Леопольда»…

II. Голубые дали

«Экибас, Экибас, голубые дали…

Мы тебя, Экибас, кое-где видали!»

Борис УТКИН