Дети Ржавчины

Ветров занимается в Ведомстве связями с общественностью. Дело это настолько тонкое и непростое, что любой сотрудник относится к нему со всей серьезностью. В Ведомстве существует лишь одна форма работы с общественностью – это встречи и выступления в трудовых коллективах, школах, институтах. Общаться с журналистами нам строго запрещено. Все устроено так, чтобы люди слышали информацию из первых рук. Когда Ветров приходит выступать в любое заведение, там все бросают работу и забивают под завязку комнаты отдыха и актовые залы. Увидеть и услышать сотрудника Ведомства – большая удача.

И Ветров знает это. Он владеет методикой в совершенстве. Если сегодня его услышали пятьдесят человек, то завтра будут пересказывать уже пятьсот. И пусть они даже что-то перепутают, наплетут лишнего – это нам всем только на пользу. Кто-то из аналитиков подсчитал, что слухи, расходящиеся после таких выступлений, значительно полезнее для имиджа организации, чем газетные статьи и телепередачи.

– Угольная аномалия, – повторил я, открывая сейф и листая папку. – Дело почти закончено, Сергей Кириллович, но еще будут испытания на добровольцах. Похоже, в человеческом организме кристаллы мутируют и распадаются в полтора раза медленнее. В любой момент исследования могут возобновиться.

– Жаль, – вздохнул Ветров. – Что-то в этом году совсем нет интересных дел.

– Ну почему же. Зайдите в Сектор биологии. Там только на днях закончено дело Человека-молнии.

– Правда? – просветлел пенсионер. – Я не знал. Вот спасибо!

– Правда-правда. Дело очень интересное, я им сам сначала занимался. Помните, я ездил в Карелию?

– Спасибо, Олег, что подсказал. Не буду тебе больше мешать.

Он повернулся, собираясь уходить.

– Сергей Кириллович! – позвал я, когда он уже почти закрыл дверь.

Он с улыбкой обернулся.

– Зайдите, пожалуйста. Скажите, Сергей Кириллович, у вас были такие экспедиции, в которые вам запрещали брать оружие?

Ветров нахмурился.

– А зачем тебе?

– Завтра уезжаю, и вот...

– Хм... Бывали, и часто. Если предполагается какое-то психическое воздействие, то оружия лучше не брать. Мало ли в кого начнешь стрелять с дурной головой.

– Я понял, Сергей Кириллович. Спасибо за консультацию.

Я задумчиво посмотрел ему вслед. Бедный наш Ветров, тяжелая его доля. Что остается пенсионеру, как не рассказывать молодежи о своих былых подвигах. Ан нет, нельзя. А то, что можно – разве это подвиги? Сегодня или завтра он будет делиться воспоминаниями с замершими от восторга школьниками. Расскажет, как ловили гипнотизера, грабившего сберкассы. Вспомнит, как целый месяц лазили в изолирующих костюмах по побережью моря Росса среди мертвых тюленей и морских леопардов, дезактивируя смертоносный вирус, принесенный на Землю осколком астероида. Может, даже рассекретит историю казанских близнецов, которые жили в разных концах страны и при этом имели один разум на двоих.

Но не решится он вспомнить, как в самом начале своей работы в Ведомстве, проверяя банальный сигнал о «летающих тарелочках», наткнулся на самую настоящую экспедицию исследователей из двадцать восьмого столетия. Что он увидел и пережил, он так и не смог толком объяснить, и Отдел классификаций напрасно мучился с ним почти два месяца. Не откроет Ветров и то, как был обнаружен интеллект у бродячих кристаллов, найденных под Кемеровом, в скважине на глубине шести с половиной километров. И как сам скрепя сердце командовал взрывом этой шахты, потому что ни в коем случае нельзя было допускать выхода псевдоразумных минералов на поверхность. И уж, конечно, не расскажет наш уважаемый пенсионер про Колонию призраков, обнаруженную водолазами на дне черного омута возле заброшенной деревни где-то под Смоленском.

Про все это Ветров будет молчать, как бы ни хотелось ему похвастаться. Большая часть нашей работы – тайна, которая очень не скоро станет достоянием этого беспечного мира. И в этом трагедия всех пенсионеров Ведомства, ведь даже ветеранам разведки разрешено писать мемуары. Я очень хорошо понимаю скорбь Ветрова. Старики вообще умеют понимать друг друга.

Тут напомнил о себе телефон. Я решил, что это Петя, но ошибся. Звонила Катенька.

– Олежек, привет. Ты занят после обеда?

– Здравствуй, Катенька. После обеда мы занимаемся в спортзале.

– Я Вовку оставила у мамы. Может, ты освободишься пораньше и зайдешь, а?..

КАТЕНЬКА

Пожилые женщины, глядя на нее, красноречиво поджимают губы. Их чувства мне понятны. Глядя на Катеньку, никак нельзя подумать, что она принадлежит к числу завсегдатаев библиотек и хоровых кружков. Она – к своему счастью или несчастью – выглядит по-другому. И поэтому вызывает у благовоспитанных домохозяек чувство враждебности.

Они, наверное, просто ей завидуют. Они считают, что таким, как Катенька, незаслуженно принадлежит мир. Что перед ней сами собой распахиваются самые заветные двери. Что с ней подобострастно говорят продавцы в дорогих салонах и официанты в ресторанах. Что для нее нет неразрешимых проблем – все решают могущественные мужчины, которые вьются возле нее полупрозрачным шлейфом.

На самом деле все не так. Но Катенька не дает почти никому шансов догадаться или понять, какова ее настоящая жизнь. И, кстати, в библиотеке она бывает довольно часто, с ней там даже здороваются.

Катенька... Ей – длинноногой, раскованной, вызывающе красивой – больше подошло бы «Катька» или «Катюха». Но я зову ее только Катенькой. У меня на то свои причины.

С тех пор, как она начала работать в банке, мне очень нравится заезжать за ней на работу. Я поднимаюсь по гранитным ступеням, прохожу стеклянные двери, вежливо здороваюсь с охранником и затем набираю четыре цифры на висящем на стене «Панасонике». «Здравствуй, Катенька, я внизу».

Потом сажусь на диван из желтой кожи и жду. Через несколько минут наступает мой триумф. Двери лифта, издав мелодичный сигнал, разъезжаются, и из них выходит она. Цветущая, сияющая, грациозная, она летит, цокая каблучками, через кассовый зал, заставляя клиентов выворачивать шеи. Я чувствую, я вижу, как приподнимаются оправы их золоченых очков, отодвигаются в стороны кожаные папки, застывают, не дописав строчки, массивные «Паркеры» и «Пеликаны».

А она спешит ко мне. Ко мне! Охранник смотрит на нас дружелюбно. Видимо, я ему нравлюсь, и он не против, что самая красивая девушка учреждения улыбается именно мне. Думаю, если бы к ней приехал какой-нибудь стриженый амбал в покрытом пылью странствий «Паджеро», охранник бы так на него не смотрел.

Через полчаса мы сидим у нее на кухне и что-то едим.

– Как дела на работе? – спрашивает она.

– Завтра уезжаю на день или два.

– Поедешь ловить свои летающие тарелки?

– Катенька, пожалуйста, не уподобляйся всяким дурам. Нет никаких летающих тарелок, я много раз тебе говорил.

– Каким еще дурам? Интересно, кто это еще обсуждал с тобой летающие тарелки?

– Катенька! – я умоляюще смотрю на нее. – Ты же прекрасно знаешь, что я по работе общаюсь с огромной массой разных людей. В том числе и с разными дурами.

– Да ладно... Не будь занудой, Олежек. Нет чтобы мне подыграть и сказать, что никого у тебя нет, кроме меня...

Я пытаюсь резонно возразить, но вовремя спохватываюсь – чтобы снова не быть обвиненным в занудстве.

– А мы в субботу махнем на пикник всем отделом. На теплоходе, представляешь? Кстати, покажешь, как в фотоаппарат пленку зарядить? Я у соседа его взяла, а он ничего толком не объяснил...

– Неси свой аппарат.

Какое это, оказывается, удовольствие – объяснять юному, очаровательному, несмышленому существу, как справиться со сложной техникой. Нужно видеть, как оно хлопает глазенками, кивает, с благодарностью смотрит на тебя – такого умного и опытного во всех областях знаний.

Я верчу в руках старенький потертый «Зенит» и рассказываю, как совмещаются колечки со стрелочками, как срабатывает автоспуск – а Катенька глядит, не понимая ничегошеньки, но все равно кивает и говорит: «Угу, ясно...»

– А я сегодня колготки не купила, – сообщает она, когда вопрос с фотоаппаратом исчерпывает себя. – В «Центральном» классные колготки давали, и в два раза дешевле, чем на рынке. Я пошла, а денег с собой нет. Побежала к девочкам занимать, а тут начальник – куда бежишь? Только после обеда вырвалась – прихожу, а мне говорят: «Девушка, последние десять минут назад продали». Так обидно, не представляешь!

Я улыбаюсь, глядя на нее, потом говорю:

– Никогда не жалей о том, что не удалось. Может, в этот день судьба уберегла тебя от куда более тяжелой неудачи.

Катенька отвечает мне взглядом, полным желчи.

– Ты все-таки зануда, Олежек. На каждое слово у тебя какая-нибудь народная мудрость.