Затемнение

И, говоря это, непроизвольно посмотрел туда, откуда, действительно или нет, на него взглянули недавно чьи-то горящие глаза. И увидел их опять! Всё те же алые мерцающие глаза взирали на него из тьмы. И, как и в первый раз, едва он заметил их, тут же пропали, словно прячась от него. Но теперь у него уже не оставалось никаких сомнений: ему не почудилось, не померещилось. Там, в глубине кладбища, – причём не так уж далеко, в паре десятков метров от него, – притаился кто-то неизвестный, очевидно, неотступно и пристально следивший за ним всё это время. И оставалось только гадать, кто это и каковы его намерения.

Но у Сергея не было ни малейшего желания выяснять это. Едва увидев блеснувший во мраке неведомый взор, он, чувствуя, как у него перехватило дыхание и запершило в горле, как если бы он попробовал чего-то острого, сорвался с места и, выскочив из ограды, устремился по тропинке прочь из этого окаянного места, где явно творилось сегодня чёрт знает что.

Однако ушёл он недалеко. Достигнув центральной аллеи и свернув на неё, он вдруг резко остановился и замер, напрягши слух и устремив взгляд в темноту. Оттуда доносилась чья-то неторопливая и, судя по всему, нетвёрдая поступь и виднелась мельтешащая тлеющая точка, очевидно, кончик зажжённой сигареты. А спустя мгновение обозначились очертания крупной рослой фигуры, на этот раз мужской и одетой вполне стандартно.

«Это ещё кого нелёгкая несёт сюда?» – подумал Сергей, не отрывая глаз от приближавшегося человека и безотчётно отступая назад. – «Это не кладбище, а проходной двор какой-то!»

Встреча и возможное знакомство ещё с одним любителем ночных похождений по приюту мёртвых совсем не прельщали его, и Сергей, не дожидаясь дальнейшего сближения с незнакомцем, уже готовился дать задний ход и незаметно улизнуть. Однако в этот момент двигавшийся ему навстречу неизвестный, видимо, тоже обнаружил его и, замедлив и без того неспешный шаг, кашлянул и пробурчал что-то невнятное. После чего раздался его хриплый грубоватый голос:

– Кто это тут валандается, мать вашу?..

«Опять пьянчуга какой-то», – решил Сергей, услышав эти слова и тон, каким они были произнесены, и хотел было ответить в том же духе. Но вдруг передумал. Голос неизвестного показался ему знакомым. Осенённый внезапной догадкой, он ещё пристальнее вгляделся в близившийся силуэт и вопросительно произнёс:

– Олег?

Незнакомец, не доходя до Сергея нескольких шагов, остановился, вероятно в удивлении, и после короткого молчания заметно смягчившимся, хотя по-прежнему осевшим, дребезжащим голосом промолвил:

– Серёга, ты, что ль?

– Я, как видишь, – ответил Сергей, окончательно удостоверившись, что перед ним именно тот, кто назначил ему здесь встречу и кого он тщетно прождал весь минувший вечер. – Собственной персоной. Верный своему слову, дожидаюсь тут, как последний идиот, своего товарища. И вот наконец дождался. Какое счастье!

Олег, лица которого Сергей из-за окутывавшей их густой тьмы, как и прежде, не видел, смутно различая лишь его фигуру, замершую, будто в нерешимости, в паре метров от него, безмолвствовал, переминаясь с ноги на ногу, покачивая большим пакетом, который он держал в правой руке, и чуть слышно бормоча что-то себе под нос.

Сергей, решив, что приятелю стыдно и он отмалчивается, не имея убедительных оправданий, едко усмехнулся и продолжал в прежнем язвительно-саркастическом тоне:

– Но лучше поздно, чем никогда. Ты всё-таки вспомнил обо мне. Что я тут парюсь в ожидании тебя вот уже… – он взглянул на часы: была половина второго, – почти шесть часов и, откровенно говоря, уже потерял всякую надежду увидеть тебя когда-нибудь. Но моё беспримерное терпение было вознаграждено, и ты наконец явился!.. Припозднился, правда, чуток. Так, самую малость. Но это ничего, ерунда. Как видишь, я, как верный друг, готов был дожидаться тебя хоть до утра. До него, кстати, не так уж далеко…

– Ну, дождался, и молодец, – вдруг довольно грубо оборвал приятеля Олег, пройдя мимо него и обдав его крутым перегаром. – Чё раскудахтался-то, как баба?

Сергей аж задохнулся от возмущения и лишь ошеломлённо посмотрел товарищу вслед, раздосадованный и уязвлённый такой беспримерной наглостью и даже не находя поначалу слов, чтобы достойно ответить на неё.

– Ну ты, бля, вообще оборзел! – взорвался он, обретя через мгновение дар речи и прибавив в сердцах ещё несколько крепких словечек. – На что это похоже? Как это понимать? Вызвал меня сюда за каким-то хреном, сам не пришёл вовремя, а теперь являешься среди ночи бухой в хлам и ещё хамишь мне! Знаешь, у меня, слава богу, неплохое чувство юмора и я могу оценить хорошую, остроумную шутку. Но твоя сегодняшняя шутка совсем не остроумная! Это уже переходит всякие границы. Совесть у тебя есть?

Олег ничего не сказал по поводу своей совести. Да и вообще ничего не сказал. Казалось, он будто и не слушал негодующего приятеля. Свернув на узкую тропинку, по которой накануне так долго слонялся Сергей, он медленно, чуть пошатываясь, бродил по ней, внимательно присматриваясь к соседним надгробиям, словно выискивая что-то. Затем, видимо найдя искомое, вошёл в ту самую ограду, где провели почти два часа Сергей и незнакомка, и уронил своё явно обессиленное тело на скамейку.

Сергей же, под влиянием охватившего его негодования забывший ненадолго обо всех своих страхах, двинулся следом за другом и, кипя праведным гневом, спешил высказать всё, что уже не раз выговаривал ему перед тем про себя:

– Ну ты хорош, конечно, Олежек. Просто красавчик! Вот уж от кого, а от тебя не ожидал. Это ж надо такое придумать! Заманить меня в эту глухомань, где я благополучно убил вечер в компании покойников и всяких сумасшедших, – не знаю даже, кто из них хуже… Да, да, это охренеть как смешно! – воскликнул он, увидев в сиянии молнии кривую пьяную ухмылку, бродившую по губам приятеля. – Только вот почему-то не мне. Это был паршивый прикол, совсем не смешной… Мне вот интересно, кто надоумил тебя сделать это? Чья была идея? Ведь, признайся, явно не твоя? Я ж слишком хорошо знаю тебя – ты не охотник до таких затей. Тем более по отношению ко мне. Так кто же тогда автор, а? – Вопросил он, остановившись возле ограды и уперев в товарища настойчивый, сверлящий взор.

Но Олег по-прежнему был равнодушен и вял и, казалось, не обращал особого внимания на метавшего громы и молнии друга. Порывшись в своём пакете, он достал оттуда бутылку водки и витую церковную свечу и, после недолгой возни установив её посреди столика, щёлкнул зажигалкой. Загоревшийся огонёк озарил его изнурённое, осунувшееся, слегка опухшее, как после продолжительного запоя, лицо, на котором выделялись расширенные, остановившиеся глаза, горевшие напряжённым притушенным блеском.

С удивлением увидев эти странные приготовления, Сергей прервал свои жалобы и попрёки и поинтересовался:

– Кого это ты поминать собрался?

Олег поднял на него свои измученные, одичалые глаза и, скривив лицо в болезненной гримасе, которую язык не поворачивался назвать улыбкой, холодно обронил сквозь стиснутые зубы:

– Себя!

Сергей фыркнул и покачал головой.

– А-а, всё юморишь. Никак не угомонишься… Слушай, Олежа, – заговорил он после паузы строгим, авторитетным тоном, укоряюще глядя на освещённого трепетным огоньком свечи собеседника, – шутки шутками, но то, что ты сегодня утворил, как ты поступил со мной, это реально погано. Друзья так не поступают. Я понимаю, ты сейчас лыка не вяжешь и тебе до фонаря, что я тут говорю. Но завтра… то есть уже сегодня, когда ты протрезвеешь, у нас будет с тобой совсем другой разговор, менее томный. Уж ты поверь мне, я это так не оставлю, на тормозах не спущу. И дознаюсь, кто подбил тебя на эту пакость. Потому что я всё ещё хочу надеяться, что это была не твоя идея, что ты только исполнитель, игрушка в чьих-то руках. И я буду не я, если не выясню, кто заводила, кто стоит за твоей спиной…

– Я думаю, – перебил его Олег с мрачной усмешкой, вновь искривившей его губы, исподлобья глядя куда-то мимо Сергея, – тебе прежде всего стоило бы выяснить, кто стоит сейчас за твоей спиной!

Сергей от этих слов оцепенел. Его прошиб холодный пот. Он невольно подался вперёд, к ограде, и, инстинктивно ухватившись за неё, резко обернулся, готовясь увидеть такое, от чего, возможно, разорвалось бы его судорожно сжавшееся и замершее сердце.

Но ничего такого не увидел. Позади него было пусто. Никого и ничего. Только глубокая, плотная, чёрная и вязкая, как смола, тьма, которую способны были разорвать, да и то лишь на мгновение, на долю секунды, вспышки молнии, делавшиеся всё более частыми и яркими и сопровождавшиеся всё более мощным раскатами грома.

Несколько раз пробежав зорким, сосредоточенным взглядом туда-сюда – и с особенным вниманием задержав его на том месте, где ему уже дважды являлись чьи-то жутковатые глаза, – но так и не заметив ничего подозрительного и внушающего опасения, Сергей повернулся к продолжавшему ухмыляться приятелю и, дрожа от едва сдерживаемой ярости, прошипел:

– Ты что ж, поганец, творишь такое?! Совсем офонарел, что ли? Поиздеваться вздумал надо мной? За такие приколы, знаешь, можно и отхватить. Моё терпенье не железное. А ты, кажется, всерьёз взялся сегодня проверять его на прочность. Не советую, кореш! Это может плохо для тебя закончиться. Я не посмотрю, что ты мне друг. Получишь по полной программе!

Сергей ещё некоторое время продолжал изливать переполнявшее его возмущение, однако вскоре утих, быстро истощив запас гневных и укоряющих слов, а главное, заметив, что они оказывают на товарища не большее действие, чем налетавшие время от времени и волновавшие листву порывы ветра. Олег, судя по его безразличному, отсутствующему виду, казалось, не слышал яростно распекавшего и уже почти угрожавшего ему приятеля, всецело занятый созерцанием горевшей перед ним свечи и, очевидно, какими-то своими глубоко личными, потаёнными и, видимо, совсем не весёлыми думами.

Видя это и понимая, что с пьяным разговаривать бесполезно и лучше отложить выяснение отношений на потом, Сергей, не в силах тем не менее совершенно успокоиться и, что было бы сейчас разумнее всего, махнуть рукой на самоуглублённого, как будто обособившегося от него и всего вокруг друга, продолжал, войдя на всякий случай в ограду и значительно понизив тон, свои брюзгливые, желчные речи:

– Нет, это всё-таки форменное скотство с твоей стороны. И я не оставлю это без последствий, можешь не сомневаться! Я обязательно выясню, если понадобится, вытрясу из тебя имя того, кто всё это устроил. Мне даже интересно, что же это за падла решила подложить мне такую свинью? Кто вдохновитель и организатор? Испортить мне вечер, на который у меня были свои и, поверь мне, очень серьёзные, далеко идущие планы. А я по вашей милости провёл его здесь, в этой дыре, среди покойников, к компании которых мне как-то рановато ещё привыкать. Вынужден был выслушивать бредни вонючего ненормального бомжа и – что ещё хуже – историю несчастной любви какой-то бледной красотки, закутанной в белое тряпьё, очень, кстати, смахивающее на саван…

– Что-о?! – произнёс Олег сдавленным, будто не своим голосом, внезапно выйдя из оцепенения и вскинув на приятеля изумлённые, округлившиеся глаза. – Он-на была здесь?

Сергей воззрился на собеседника с не меньшим удивлением.

– Кто она?

Олег не ответил. Точно поражённый неожиданной мыслью, он изменился в лице, провёл рукой по лбу, на котором выступила испарина, и, медленно переведя глаза на надгробие, в ограде которого они находились, уставился на него долгим, немигающим взглядом, чуть подрагивая и беззвучно шевеля побелевшими губами, словно шепча молитву.

– Так кто она-то? – повторил свой вопрос Сергей, заинтригованный выразительной реакцией друга. – Ты что, знаешь её?

Олег опять промолчал. Лишь мотнул головой, будто не в силах был говорить. А затем взял стоявшую перед ним свечу и протянул её напарнику, одновременно другой рукой, заметно дрожавшей, указывая на памятник.

Сергей, не совсем понимая, чего хочет от него приятель, взял свечу и вопросительно посмотрел на Олега. Тот, по-прежнему ничего не говоря, будто онемев, продолжал тыкать пальцем в обелиск.

Сергей, пожав плечами и усмехнувшись очередному чудачеству, видимо, немного ошалевшего от выпитого и уже плохо владевшего собой товарища, уступая его настойчивым указаниям, подошёл к притулившемуся в углу ограды небольшому квадратному памятнику из розоватого зернистого мрамора и, ещё раз хмыкнув про себя, присел на корточки и приблизил свечу к его гладкой полированной поверхности. Тусклый неверный свет заскользил по ней слабыми трепещущими бликами и выхватил из темноты овальный медальон с красивым женским лицом, тонкие печальные черты которого показались Сергею странно знакомыми, как если бы он видел их где-то совсем недавно. Ещё не поняв, в чём дело, но ощутив вдруг смутное беспокойство, он поднёс свечу поближе к фотографии, желая рассмотреть её получше. Чуть нахмурясь и прищурившись, вгляделся в неё, мгновение-другое помедлил, словно туго соображая что-то или не веря своим глазам…

И вдруг с коротким глухим вскриком, взмахнув руками, отпрянул назад и, потеряв равновесие, упал навзничь прямо на могилу. Свеча отлетела в сторону и погасла. Сергей же, упираясь длинными ногами в рыхлую могильную землю и быстро двигая руками, стал, пятясь, отползать назад, пока не упёрся спиной и затылком в перекрестие ограды. Но и после этого он продолжал автоматически, уже вхолостую, двигать конечностями, точно это могло помочь ему отстраниться ещё хоть немного дальше от ужаснувшей его фотографии. Он задыхался, сердце выскакивало у него из груди, он не мог произнести ни звука и лишь широко распахнутыми, выкатившимися из орбит глазами пялился на вновь укрывшийся завесой тьмы медальон с застывшими на нём изящными, утончёнными, неописуемо прекрасными и невыразимо грустными чертами. Её чертами…

Олег, искоса глядя на потрясённого, обомлевшего приятеля, которого сделанное им открытие в буквальном смысле сбило с ног и повергло в ступор, лишь небрежно усмехнулся и, глотнув из принесённой им с собой бутылки, со вздохом проронил:

– Нда… Вот как-то так.

Пару минут царило молчание. Олег угрюмо глядел в темноту и пил водку, будто пытался оглушить себя, притупить какие-то, очевидно, одолевавшие и терзавшие его страшные думы, хоть ненадолго забыться в мутном алкогольном дурмане. Сергей никак не мог прийти в себя после того, что он узнал, и, чувствуя, как голова его идёт кругом, а тело уже даже не трясётся, а застыло и одеревенело, как в столбняке, всерьёз опасался, что он, не выдержав этого потрясения, сойдёт сейчас с ума, либо его хватит удар и он прямо здесь испустит дух или навсегда останется недвижимым, прикованным к одному месту паралитиком, жалким и беспомощным, полностью зависимым от забот и милостей окружающих. И эта последняя мысль так – даже больше, чем мысль о смерти – испугала его, что он, сделав над собой огромное усилие, пошевелился, отвёл глаза от черневшего перед ним памятника, к которому они были прикованы как магнитом, задвигал руками и ногами и, наконец, придерживаясь за толстые перекладины ограды, поднялся с земли. Некоторое время стоял на месте, чуть покачиваясь и ощущая невероятную слабость во всём теле, которая, правда, понемногу проходила, что вселяло в него надежду, что всё закончится для него не так плачевно, как он предполагал только что.

Более-менее оправившись и вернув себе способность говорить, хотя и шевеля слегка онемелым языком с трудом, он в первую очередь спросил о том, что волновало его сейчас прежде всего:

– Она… она действительно мертва?

Олег, чуть помедлив, глухо, с запинкой произнёс: